Правильное решение - Вадим Панов

– Я – джинн. Я сильнее. Мои унижения – плата за вашу слабость. Однажды хозяин отдал меня сотне своих телохранителей…

– Замолчи!

– На три дня…

– Замолчи!! Я приказываю!!

– Слушаю и повинуюсь.

Вино стало горьким. Орешкин поставил бокал на тумбочку и раскурил сигарету.

«Рабыня…»

Димка почувствовал отвращение, стыд за того урода, что смог так поступить с Заремой. Ему стало неловко за свой крик.

– Извини, – не глядя на девушку, произнес Орешкин. – Я не хотел кричать.

– Не обращай внимания, – спокойно ответила Зарема. – Я привыкла. Я – рабыня.

– Хочешь сделать из меня настоящего хозяина?

– Ты им станешь. Ты хороший, но все равно им станешь. Все становятся.

Димка внимательно посмотрел на перстень. На кроваво‑красный рубин, сверкающий на безымянном пальце. На камень, хранящий нерушимую печать.

Зарема тоже закурила, легла на спину, подложила левую руку под голову и задумчиво проговорила:

– Мы должны подумать, как тебя спасти. До тех пор, пока Батоев и Казибековы живы, ты в опасности. Они не отстанут.

– Даже теперь? Когда я… – Орешкин сбился.

– Когда ты управляешь мной? – пришла на помощь девушка.

– Да.

– Ибрагим тоже управлял мной.

Орешкин вспомнил окровавленного старика, умирающего на грязной площадке. Понял, что пылающий на пальце рубин еще не гарантирует безопасности. На мгновение вернулся страх. Но лишь на мгновение – девушка была спокойна, а значит, выход есть.

– Кстати, а как получилось, что ты не помогла Ибрагиму?

– Я должна слышать приказ. Я должна быть рядом. – Она глубоко затянулась тонкой сигаретой. – Я не всемогуща.

– Но ты знаешь, как нам поступить.

– Сообщество дало Мустафе и Абдулле время до девяти вечера, – медленно произнесла Зарема. – Батоев будет выжидать – он в более выгодном положении. А братья вынуждены действовать. Они встретятся в резиденции Мустафы.

– Ты знаешь, где она находится?

– Конечно.

– Полагаешь, они не договорятся?

Павел Розгин сделал маленький глоток кофе, помолчал и коротко ответил:

– Нет. Но и третейского суда не будет.

– То есть к девяти часам вопрос решится? – уточнил собеседник.

– Без сомнения.

Люди, сидевшие за большим столом, неспешно переглянулись. Уважаемые люди. Серьезные.

Сообщество.

От их слова зависела значительная часть московской жизни: почти вся теневая и, частично, белая, законопослушная.

Серьезные люди собрались чуть раньше объявленного Батоеву и Казибековым срока, чтобы прийти к окончательному решению: как поступить. И Мустафа, и Абдулла были для них своими, входили в закрытый круг, а потому выход из кризиса следовало искать осторожно.

– Войну начал Батоев. И до сих пор не доказал, что имел повод.

– Это не значит, что повода нет. Мустафа согласен говорить с нами.

– Ибрагим вышел из сообщества, он никому и ничего не был должен. Мы приняли его решение. И мне не понравилось, что Мустафа взялся за старика. Мустафа отморозок. Ему нельзя верить.

– Мустафа согласен говорить с нами.

Люди помолчали.

– Павел утверждает, что через час‑полтора под Москвой станет очень жарко. Мы должны решить – допускать разборку или нет?

– Пусть дерутся, – буркнул кто‑то с дальнего конца стола. – Спросим с победителя.

– Орешкин на своей квартире так и не появился, – доложил Хасан. – Мы оставили засаду, начали проверять его контакты, но…

Чтобы проверить друзей длинноволосого недотепы, требуется время. Надежды на то, что он вернется домой, никакой, по крайней мере не в ближайшие дни. Скорее всего шустрый системный администратор взял билет и укатил на родину, подальше от московских разборок. А может, к друзьям из других городов подался, мало ли кто с ним в институте учился?

В общем, след пропал.

А времени все меньше и меньше.

– Если Орешкина не можем найти мы, – задумчиво произнес Мустафа, – значит, его не могут найти и Казибековы. Но голова у них болит сильнее.

– Сообщество на нашей стороне?

Батоев хитро улыбнулся:

– В основном. Я пообещал некоторым людям часть наследства Ибрагима, и они не станут предъявлять претензии. Если Абдулла доведет дело до третейского суда, он уедет из Москвы нищим.

– Но живым.

– К сожалению.

Хасан прищурился, обдумывая ситуацию:

– Абдулла гордый.

– И глупый! – немедленно отозвался Мустафа. – Абдулла попробует убить меня. Сегодня вечером.

– Может, натравим на Казибекова ментов?

– Зачем? – Батоев презрительно посмотрел на помощника. – Хасан, ты еще не понял, что я не собираюсь отпускать ибрагимовских ублюдков?

– Но почему?

– Потому что рано или поздно Орешкин найдется, а если Казибековых не станет, искать его буду только я.

– Это так важно?

– Очень важно.

Хасан помялся.

– Не скажете, почему? Мустафа усмехнулся:

– Ты тоже хочешь умереть?

Машины мчались по шоссе на бешеной скорости. Несколько массивных джипов, пара «Мерседесов», микроавтобус. Сидящие в них люди предпочитали молчать. Каждый думал о своем. Каждый был вооружен. И каждый понимал, что, проиграв, потеряет все. Казибековы взяли с собой только самых верных, тех, кто, лишившись их покровительства, или умрет, или окажется в тюрьме, тех, кому есть что терять, кто будет драться до конца.

– Мустафа нас ждет, – вздохнул Ахмед, поправляя бронежилет. – Он не дурак, он нас ждет.

– Вот и хорошо, – отрезал Абдулла. – Значит, он дома.

Юсуф ощерился.

На кожаных сиденьях лежали автоматы.

Резиденция Батоева – массивный четырехэтажный особняк с кучей служебных построек вокруг – располагалась на берегу небольшого озера, вдали от модных коттеджных поселков. Мустафа сознательно отказался от жизни на многолюдной Рублевке, подобрав для себя уютный сосновый бор чуть севернее. Здесь было меньше посторонних глаз, меньше пафоса, а значит, гораздо свободнее. От трассы к поместью вела неширокая асфальтовая дорога, на которой находились два поста с охраной. Весь бор был обнесен оградой из колючей проволоки, а сам особняк – еще и каменным забором. Разумеется, были и видеокамеры, и патрули с собаками – Батоев заботился о своей безопасности.

Но что может помешать джинну?

– Скажи: приказываю скрытно пройти к дому.

– Приказываю скрытно пройти к дому.

И они, спокойно миновав первые ворота, неспешно побрели по ведущей через лес дорожке.

К резиденции Димка и Зарема добрались довольно быстро, хотя и на перекладных. Сначала на электричке, затем, сойдя на небольшом полустанке и выбравшись на шоссе, поймали частника, которому Орешкин отдал почти все остававшиеся деньги. Последние пару километров прошагали пешком – Зарема посоветовала не афишировать перед незнакомцем конечную точку маршрута.

– Странное ощущение, – пробормотал Димка. – Я иду убивать людей.

– Я иду убивать, – поправила его девушка.

– Нет, – мотнул головой Орешкин. – Иду я, а ты лишь выполняешь мой приказ.

– Не думай об этом.

– Не могу.

– Они тебя в покое не оставят.

– Знаю. – Димка в очередной раз посмотрел на перстень. – Но все равно не могу не думать. Ведь я – не они.

– И это хорошо, – после паузы произнесла Зарема. – Мне приятно помогать тебе.

– Но…

– Подожди! – Девушка остановилась, прислушалась и приказала: – Прячься!

В весеннем сосновом бору трудно найти укрытие, пришлось отбежать довольно далеко от дороги и присесть на корточки за толстыми стволами, чтобы люди, сидевшие в пронесшихся автомобилях, их не заметили.

– Казибековы?

– Да. – Зарема осмотрелась. – Пойдем вон туда.

Метров через пятьдесят они вышли к небольшому, почти круглому озеру. Увидели край особняка, ступеньки, ведущие к воде, пирс с пришвартованным катером.

– Жди меня здесь. Там опасно.

Орешкин молча кивнул.

Со стороны дома донеслись первые выстрелы.

Бывает так, что за серостью будничных дней мы забываем о том, что можно радоваться самому факту – ты живешь. Бывает так, что камни большого города холодят душу, наполняют ее тоской и заставляют опускать плечи. Бывает, что гаснет огонь в глазах и ты считаешь жизнью лямку, которую тянешь. И забываешь, что сегодняшний восход солнца уже никогда не повторится, а завтрашний день не будет похож на вчерашний. Забываешь, сколь много зависит лично от тебя. Ты теряешь уверенность, теряешь мечты, а ведь они никуда не исчезают. Ты меняешься… Забываешь о том, что силен, лишаешься огня, впрягаешься в лямку. И видишь впереди лишь серую мглу. Или дно стакана…

– Я могу, – прошептал Димка, глядя на спокойную поверхность воды. – Я знаю, что могу. Я сам.