День свалившихся с луны - Наталья Труш

– Мне конфликты с ментами и властью на фиг не нужны! Это раз! – грохотал Ваня страшным басом, объясняя непонятливым свою позицию. – И наркота – это оружие истребления нации, причем лучшей ее – творческой – части. Это два! Поэтому кто не согласен – прошу на выход!

Ваня объяснял все доходчиво, и посему никто не рисковал ослушаться. «Траву» втихаря курили – бывало такое. Но остальное – ни-ни!

Когда Сенька первый раз показал Ване свои работы, Сурин внимательно взглянул на парня, взял его за подбородок крепко и посмотрел глаза на свет.

– Ты это все не в дурке писал, парнишка? – спросил Ваня подозрительно.

– Ну, это иное измерение, срез с общества, – замямлил Сеня.

– Короче, больше не показывай мне этот срез, понял? Я в этом не Копенгаген. У меня, видишь, все просто. Вот очередь за водкой в перестройку, вишь, мужика придавили дверью, и он орет там? Вишь? Вот если ты сейчас вопль его слышишь так, как слышу я, то это и есть искусство. Или вот баня деревенская. Не сауна с девками! Следи за мыслью! А баня! Деревенская! В которой и мужики, и бабы! Но мысли у них не как в саунах этих гребаных, а чистые и светлые. Улавливаешь? И это тож искусство. Да, на переднем плане у бабы задница, как столешница! Дык это ж реализм! А у тебя, прости господи, шестикрылый... Это кто??? Если зверь сказочный, так он добрым должен быть. Даже Баба-яга – добрая баба, и Змей Горыныч не злой музчинко. А это – тьфу! Не, Сеня, ты можешь думать, что это искусство, но ты с этим далеко не уйдешь. И не продашь ни фига.

– Я уже одну картину продал, – неуверенно пискнул Сеня.

– Ну, и что и кому ты продал?

– Я по сюжету одного нового русского написал. Там, типа, преисподняя, нечисть разная. Кто без рук и без ног, кто с одним глазом. Он сказал, что мир таким видит и хочет, чтоб в спальне у него висела такая картина, – робко объяснил Сеня.

– Тьфу ты, задавись! Мир он таким видит! Да он наворовал бабла и теперь ссыт кипятком, что друганы его порвут на части. Оттого и мир ему не в ромашках с бабочками видится, а в дерьме сплошном. Да еще в спаленку тако дерьмо, чтоб не спать, а дрожать под одеялом, потому как от такого произведения на стене не до сна и не до сексу! Ты, Сеня, ишо дурак. – Ваня любил в речь свою вставлять старорусские словечки типа «ишо», «надысь», «кубыть» и прочие. У него это получалось смешно и ласково, но порой не понятно было, что он имел в виду. – Кубыть, у тебя дурь твоя выветрится и, может, чего доброе останется. Но мой тебе совет: с чертовщиной этой завязывай. А нет – то мне не показывай. Я тут тебе не новый русский, не заценю. Я просто русский, Сеня. И люблю самовары, баню, баб красивых, цветочки разные, и чтоб все в реализьме.

Сеня к Ване с сюжетами своими сумасшедшими больше не лез. Все больше техникой интересовался. Любил смотреть, как Ваня мазки кладет на холст. Дашке же больше по душе было содержание картин. Увидев первый раз с помощью Светы, как дорожит Ваня каждой мелочью, каждой самой незначительной деталькой, она научилась угадывать задуманное художником, услышала, как кричит придавленный дверью в очереди за водкой.

Ваня это понял. К Дашке проникся. Не гонял ее, когда она часами стояла за его спиной с открытым ртом, глядя на то, как оживают персонажи на Ванином холсте.

– Дашка! Рот закрой! А то ворона але что ишо хуже залетит! – проорал ей однажды весело перемазанный краской Ваня Сурин. – Бери кисть, пиши. Дозрела уже.

– Я не умею! – пискнула Дарья.

– Не ври! Все умеют. Просто тот, кто не делает этого, тот и не знает – умеет ли... Это как в детстве! В детстве ведь все рисуют, правильно? Вот и вспомни, как ты это делала.

– Я, Вань, в детстве любила фантики копировать. Но меня никто не учил, сама. – Дашка вспыхнула. – И ведь получалось!

– А я что говорю! Давай, пиши!

И Дашка взялась за кисть. Она нарисовала картинку, которую хорошо помнила с детства. Девочка держит конфетку, дразнит щенка. Фантик от конфет «А ну-ка, отними!». Получилось красиво.

– Сказочно! – оценил Ваня Сурин. – У тебя дар! Пиши вот такие штучки, попробую их куда-нибудь пристроить...

Так у Дашки появилось занятие, которому она отдавала все свое свободное время. А еще в ее жизни появился Сенька. Даша боялась сама себе признаться, что влюбилась в этого смешного мальчика-кролика с фамилией Зайчик. Сенька стал бывать у Даши в ее каморке на первом этаже и даже как-то попытался там остаться на ночь, но девушка на правах хозяйки жилья настойчивого кавалера выпроводила. И потом не спала всю ночь, ворочалась, как медведица, не понимая, что с ней происходит.

– Так это любовь! – уверенно сказала ей Света, когда Дашка раскололась и рассказала, что Сеня порывался остаться у нее, а она выгнала его, а потом мучалась, до утра глаз не сомкнув. – А что выгнала-то? Не нравится?

– Сеня? Ну что ты, Свет! Он мне очень-очень нравится. Но как его оставлю?

– Не поняла. Ты у нас что, девушка, что ли?!

– Да.

– И у тебя никого-никого не было???

– Нет.

– Батюшки-светы! Я такого не встречала уже лет двести! Вань! Ты слышал? Дашка – девица, а Сенька-то ведь думает совсем иначе!

– Тише ты! Зачем Ване знать эти подробности? – покраснела как рак Дашка.

– Затем! Ваня Сене хвост прижмет, чтоб он не очень-то...

– Свет, да он и так не очень-то...

– Не обижает? – сурово спросил Ваня Сурин, выползая в кухню в рваной тельняшке и стоптанных тапочках, из которых торчали босые ноги. – Я его малость причешу. А то давай, выходи замуж! На свадьбе погуляем!

– Что ты, что ты! Какое «замуж»??? Я пока не собираюсь...

Наверное, Ваня все-таки провел с Сеней беседу, потому что тот стал относиться к Дашке еще более трепетно и нежно, чем покорил ее окончательно. И Дашка перестала думать о том, что любовь – это что-то грязное и разнузданное, совершаемое по пьянке, нескрываемое перед детьми, соседями и друзьями. И ее отпустило. И была у нее с Сеней Зайчиком восхитительная ночь, которая сблизила их уже не как друзей, а как любящих друг друга людей. И Сеня прижился в Дашкиной квартире, и на него уже не косились подозрительно соседи. И Даша сказала всем, что, наверное, она выйдет за Сеню замуж...

Все рухнуло в один день. Даша с утра сказала Сене, что поедет к Климовым помогать Томочке мыть окна. Они ждали Володеньку в отпуск и совершенно не успевали привести в порядок квартиру. А молодой Климов еще сообщил, что привезет маме и папе невесту. И по этому поводу у Томочки была тихая истерика. Борюсик утешал ее, предлагал вспомнить, много ли пыли она разглядела в свое время в квартире его родителей, когда он привел ее знакомиться, но на Томочку это не действовало. Она сама крутилась как белка в колесе и Бориса Ефимовича трудоустроила по полной программе.