Дурилка. Записки зятя главраввина - Алексей Меняйлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
20 %! Это значит, что в вашей жизни к вам прижимались сотни ярких некрофилов, каждый из которых в состоянии нанести вам (и нанес!) психоэнергетические травмы. Возлюбленная из светлой части нашего повествования из-за своей сверхчувствительности получала травмы разве что не от всех встречных и поперечных некрофилов, и на работе тоже. Ее психоэнергетические травмы связаны преимущественно с людьми внешними, чаще случайными.
А вот у нашего Психотерапевта иначе. У него, судя по сумме данных, к подавляющим индивидам относятся и мать, и мать матери, и жена дяди. Дядя П. (брат матери) в выборе себе жены должен был остаться верен своей матери и сестре — он и остался: его жена, похоже, по мощности болезненного влияния превосходила их обеих. И вот дядя, участник двух войн, защищавший Родину на фронте с первых дней войны с немецкими некрофилами, а спустя четыре с лишним года бравший Берлин, вернувшийся с войны живым и невредимым, всего в пятьдесят лет умер в постели ночью от разрыва сердца. Разумеется, сказалась и война, и трудное детство, но, очевидно, что при прочих равных условиях, окажись он неверным своей матери и сестре и женись на женщине, которая бы ему не изменяла и в силу черноты души не наносила травм, то жил бы он и дольше, и иначе. Кстати, и наш Психотерапевт в 36 лет из-за травмы, полученной от жены дяди, оказался на грани смерти: неделю не ел и не спал, и за эти несколько дней поседел, пока не прибег к психокатарсической помощи (эту ожившую травму он получил, когда ему было 6 лет). Подобную многолетнюю, в данном случае в 30 лет, отсрочку в проявлении невроза Фрейд называл латенцией. Действительно, часто до первого особо разрушительного проявления стародавнего невроза могут пройти десятки лет. В сущности, латенция детских неврозов — явление настолько распространенное, что можно, видимо, принять ее как обязательную форму эволюции детских травм.
Итак, всякому человеку для обретения полноты здоровья необходимо освободиться от всех травм, когда б они ни были получены.
Из четырех женщин ближайшего окружения нашего Психотерапевта (бабушка, мать, сестра и жена дяди) три — яркие некрофилки. Соответственно, брак с яркой некрофилкой для П. был неизбежен. Что и произошло. Затем развод (по ее инициативе) — и новый брак, естественно, тоже, как впоследствии выяснилось, с некрофилкой. Менее истеричной, но более яркой, скорее даже ярчайшей. Желание понять причины неудачных браков привело его к изучению психокатарсиса. Поиски познания истины (а ее познание делает человека независимым) подавляющие женщины не прощают — развелась с будущим П. и вторая. Теперь психокатарсис открывал путь к биофильной спутнице. Но о том, как, почему и каким образом стало возможно это сближение, несколько позже.
Все приведенные выше соображения необходимы единственно для того, чтобы обратить внимание читателя на количество присутствующих в нашей жизни ярких некрофилов. Их много. 20 %!!! И вновь обратите внимание: 20 %!!! В свое время Ал, изучая по книгам проявления некрофилии вообще и в сексе в частности, на цифровое значение внимания не обратил и воспринял явление некрофилии как некий курьез, как редкое заболевание, свойственное преимущественно главам правительств и обитателям моргов и психиатрических лечебниц[1]. Каково же было его удивление, когда он все чаще и чаще стал замечать симптомы яркой некрофилии то у одного знакомого, то у другого. Чем более человек был «социально значим», то есть, если он был военным, актером или руководителем любого ранга, тем больше была вероятность обнаружить у него, как у подавляющего индивида, симптомы яркой некрофилии. Естественно, эти наблюдения обусловили вывод о том, что некоторые профессии представлены в большинстве своем яркими некрофилами. Да, целые профессии. И это не удивительно — 20 %!!! Некрофилы участвуют, наверное, во всех видах деятельности, но есть профессии, где их содержание существенно выше, чем в среднем по населению.
Теперь мы расширим перечень профессий, некрофилами особо облюбованных, перечень чрезвычайно важный для осмысления закономерностей окружающего мира.
Мы привыкли слышать от садо-мазохистов (актеров, администраторов, жрецов верноподданных идеологий), что врач — это благороднейшая из профессий, а потому представители этой профессии — наиболее близкие к совершенству люди. Действительно, всякий врач, получая диплом, дает клятву Гиппократа в том, что он будет с любовью служить обратившимся к нему за помощью. Если подобного рода клятвам верить, то остается только удивляться, почему после посещения поликлиники остается в душе какой-то странный осадок, который при психокатарсическом рассмотрении оказывается конгломератом психоэнергетических травм. Но и без опыта лечебного психокатарсиса всякий способный к обобщениям человек, узнав, что появился очередной маньяк, расчленяющий тела своих жертв, внутренне уже догадывается, что, если это произошло не в пролетарском районе, то, вероятнее всего, маньяк по профессии — врач. Читая газетные отчеты о судебном над ним процессе, не удивляешься, что еще до того, как ему пришлась по душе эта «благороднейшая из специальностей», он отличался повышенной жестокостью, тягой к актерству, и речи его были убедительны. Что естественно, ведь все эти свойства взаимосвязаны. То, что среди врачей доля ярких некрофилов существенно больше, чем в среднем по населению, соглашается всякий медик, хоть немного проработавший в медицинском коллективе. Сомневаются в этом обычно люди, к этой среде внешние, то есть те, которые врачам выгодны: от них зависят заработки врачей.
Врачи — тип несколько иной, чем актеры: в отличие от актеров они не склонны афишировать постыдные ненормальности своей профессиональной и интимной жизни и с большим, чем актеры, трепетом относятся к процессам пищеварения и испражнениям (или — в инверсированной форме — цинично).
Следующая специальность, о которой мы привыкли слышать, что она исключительна по своему благородству — это профессия учителя. Случаи патологического садизма учителей по отношению к детям настолько часты, что начинаешь догадываться, что большинство учителей такие, просто до времени себя не проявляют. Есть учителя, которые наоборот слишком много говорят о достоинстве ученика, высоких идеях и т. п. Это то же самое, только наоборот, все по тому же принципу инверсии, который подробнее мы обсудим позже. «Лучше» всех организуют «учебный процесс», как известно, иезуиты.
Иезуиты — это монашеский орден, самый, как они утверждали, христианский, который в истории отличился тем, что не осталось ни одного преступления, подлости или гнусности, к которой они не прибегли для достижения светской власти, а тем самым и власти над умами. Известные слова «цель оправдывает средства» — это их лозунг. Естественно, кто как не такого сорта люди успешнее других смогут калеными гвоздями фиксировать в телах памяти учащихся «знания», которые по первому требованию будут отчеканены? Такого рода обучение, действительно, должно приводить — и приводит — к воспитанию великих актеров, модных врачей, и иезуитовучителей. Способностью давать такого рода воспитание надо бы стыдиться, ан нет, в некрофилогенной культуре этим чванятся. Гитлер не скрывал, что именно у иезуитов выучился многому.
Л. Н. Толстой, великий интуитивист и образованнейший мыслитель, предвосхитивший знания своего века на десятки лет, в свое время оставил университет не потому, что не хотел учиться, а, наоборот, именно потому, что учиться хотел, но только по-настоящему — и оказался прав. Не умея объяснить причин своей антипатии, Л. Н. Толстой неприемлил и модных врачей, и учителей толпы, и приводящих в восторг публику актеров.
Елена Уайт, величайшая из женщин-писательниц, на пути познания тоже продвигалась семимильными шагами самообразования и разве что не в первой молодости перестала заблуждаться относительно модных врачей, актеров и учителей…
— Как?! — может возмутиться кое-кто из учительского корпуса. — Вы назвали самые лучшие из профессий! И пытаетесь нам доказать, что всё, во что верят все — наоборот! Что носители наиболее почитаемых профессий опасные, отвратительные люди. Может быть, вы осмелились и художников в этот список зачислить?
— А как вы догадались?
— А?.. Э-э… Но какие же, в таком случае, остаются профессии? Разве еще остались не охаянные?!
Профессий (по справочнику) тысячи и даже десятки тысяч. Истинная их ценность определяется исключительно тем, выбрана ли она человеком по велению сердца, в смысле абсолютной, вселенской гармонии. На словах с таким определением ценности профессии согласны все. Но почему же, в таком случае, всеобщим оказалось мнение, что из десятков тысяч профессий ценны лишь десяток-другой? И притом те, которые облюбовали яркие некрофилы? Тот из читателей, кто сможет ответить на этот вопрос с использованием категорий «подавляющий индивид», «внушение», «гипнабельность толпы», с одной стороны, сразу же окажется на пороге удивительных открытий относительно реальных закономерностей мира, а с другой, он окажется явно не среди большинства. И то и другое заманчиво.