Кайкки лоппи - Александр Бруссуев

Словом, выступал Буркашов занятно, потом откланялся и исчез.

Вместо него появились милиционеры, одетые по последнему крику моды: в бронежилетах, касках и дубинках. Кое-кто держал ружья с большими по диаметру стволами. «Как в кино!» — подумал Юра.

— Ходу! — успел сказать студент, завлекший их на эту лужайку, но, словно эта команда относилась к ментам: те мрачно и синхронно взмахнули дубинками и пошли на толпу.

Все остальное происходило в каком-то молчании. На слова, будь то угрозы или оскорбления, тем более, просьбы о пощаде, никто не разменивался: слышен было только единый выдох при ударе, стон тех, на кого этот удар пришелся, и жуткий шлепок резиновой палки по телу.

Но загнать всех молодых парней в удобное для милиции место не удалось. Цепь людей в бронежилетах разомкнулась, потому как в нее слаженно ударила колонна взявшихся за пояса своих товарищей, стоящих плечом к плечу парней. Задние напирали на передних, те, у кого по причине предательского удара или просто из-за неровности почвы, ноги заплетались, выносились, вцепившись мертвой хваткой в пояса штанов.

Юра тоже схватил кого-то, как схватили и его. То, как им удалось прорваться сквозь строй милиции, даже несмотря на полученные синяки и ссадины, вызывало состояние восторга. «Да, брат, русбой — это сила!» — подмигнул ему сосед, совсем незнакомый почти лысый здоровяк.

Уже в электричке на Питер, объединившись с ЛИИЖТовскими корешами, они обсуждали произошедшее.

— Все это, конечно, правильно, — сказал Кирилл, мурманчанин, недослуживший полтора года. — Идея замечательна. Слова правильны.

— Но что-то смущает? — спросил Василий, полноправный дембель, то есть успевший отслужить весь срок, из Отрадного.

— Да менты эти, тудыть их расстудыть! — сжал кулаки Кирилл. — Ведь это государство!

— Ну и что? — не понял Юра.

— Против государства идти, все равно, что ссать против ветра, — ответил ему Василий.

— Так мы ж не против государства, — развел руки в сторону абитуриент. — Мы вообще ничего плохого не делали!

— Вот это ты как раз ментам скажешь, — сказал Кирилл. — Они тебя так внимательно слушать будут, что закачаешься. Юра, я тебя умоляю! Ты, как дитя, право слово!

— Да, ладно вам придумывать! Будто у нас других дел не хватает! — заметил Прошка, прижимавший к скуле несколько медяков. Ему вскользь досталось дубинкой, но синяк вырисовывался нешуточный. Родом Прошка был из Великих Лук, отслужил два года где-то под Чернобылем, причем год практически один на один со стадом чурок. Перевели его в штаб только после того, как он, уже по молодости метким выстрелом убивший случайного лося на надзорной полосе, ночью раздобыл автомат и поднял всю казарму по тревоге. Точнее, положил всю казарму на пол, разнеся для острастки графин с водой и вентилятор. Потом выводил наиболее озлобленных чурок на расстрел в сушилку, стрелял в потолок, имитируя казнь, на миг скрывался сам за дверью в это пресловутое помещение, типа проверить: мертв, или не совсем? На самом деле, просто лупил прикладом по башке оглушенного грохотом сослуживца. Затем снова клал всю роту, попытавшуюся вскочить за это время на ноги, на пол, поводя стволом направо — налево. Вызывал новую жертву. Когда в казарму прибежал встревоженный хлопками выстрелов дежурный офицер, Прошка, успев заложить автомат в оружейную комнату, браво отрапортовал, что личный состав знакомится с поведением в случае потери терпения одним из самых замордованных солдат. И ведь, хитрец, в сигнализацию о вскрытии оружейки установил жучок, так что в офицерской караулке не заорал никакой сигнал тревоги. Для него, будущего электроинженера, это было совсем не проблемой. А печать на пломбу из пластилина хлопнуть было делом одной секунды. Посовещались «гансы», то есть офицеры, привлекли к совету «кусков», то есть прапорщиков, опросили пострадавших чурок: те, как один мамой клялись, что теперь «зарэжут этого ишака», пригласили и Прошку. Для начала он сбил с табуретки на пол самого уважаемого чучена, попросил разрешения сесть сам. Все немного побалагурили: «гансы» по инерции разрешили сесть, «куски» по традиции заругались матом, чучены все дружно стали в оборонительные стойки. Короче, перевели Прошку дослуживать оставшийся год в штаб дивизии.

— Мы же здесь для того, чтобы получить высшее образование, если кто забыл! — продолжил Прошка. — Буркашов, конечно, кремень. Но он уже вон, какой взрослый! У него и высший разряд по каратэ, и денег прилично, он идеологически подкован, сам лучше любого адвоката защитить себя сможет. А мы — такие молодые, вся жизнь еще впереди. Зачем нам какая-то борьба?

— Так что, сидеть, сложа руки? — возмутился Василий. — Когда вся эта чернота откуда-то вылазит, нисколько не задумываясь, что они здесь всего лишь гости?

— Да побойся Бога, Вася! — покачал головой Прошка. — Ты не будешь иметь никаких дел с этой «чернотой», даже здороваться не станешь! Твои друзья не будут. Твои близкие тоже. Вот и решение. Они без нас — никто. Только мы сами помогаем им глумиться над нами. Мы умнее. Это надо помнить!

— А если…, — начал, было, снова Василий.

— А вот если это произойдет, то мы должны знать и о себе, и о них если не все, то максимум. Мы же не будем биться с ними их же оружием! У нас есть мудрость поколений, у нас есть возможность анализа, у нас, наконец, есть голова на плечах. Неужели мы не найдем выхода, чтобы выбраться с минимальными потерями?

— О чем разговор-то? — удивился Юра.

— Да если все-таки возникнет конфликт, никто ж не застрахован от этого, — прояснил немного Кирилл.

— Вот и я говорю: надо учиться. Не только в нашем бравом ЛИИЖТе, но и дополнительно. Читать, думать, анализировать. Ведь если эта чернь сюда суется, значит, это кому-то выгодно, значит, у этого явления есть поддержка на самом верху! В таком случае волну самому гнать не стоит, как камню, брошенному в воду. Камень-то утонет, не оставив сколь заметного следа. Просто надо иметь свою четкую позицию, — спокойно и скучно разглагольствовал Прошка.

— Ты просто, как этот, Буркашов! — восхитился Юра.

— Увы, нет, — вздохнул Прошка. — Много пришлось в свое время передумать, как же остаться живым и по возможности наиболее здоровым. Там, в лесу. Тяжелый был год.

Все замолчали и принялись смотреть в окно, где мелькали столбы и проносились мимо какие-то хибары, похожие на жилища дехкан.

— А про Буркашова вот что я вам, господа студиозусы, скажу, — нарушил паузу Прошка, перевернув нагревшиеся пятаки, и снова прижав их к щеке. — Если он действительно такой честный человек, каким себя кажет, то рано или поздно, когда совсем устанет от так называемой борьбы, уйдет в монастырь.