Это просто цирк какой-то! - Лора Радзиевская

– А остальные? С остальными, дядя Олег, что?

– А остальных, детка, забирал Лес. Ружье-то у меня всегда с собой, понимаешь? Не жильцы все одно, проверял я неоднократно. Гибнут в первый же год в тайге, нехорошо гибнут, мучительно, да еще и прихватят собрата по стае с собой – хорошо, если не человека. Ну, или калечатся серьезно, так, что все равно приходится… Эй, что с лицом-то у тебя, дочка? Ну, я ведь знал, что не поймешь ты, дите городское…

Я сначала аж задохнулась, набрала побольше воздуха и собралась выступить, обличить и испепелить праведным гневом этого первобытного живодера, казавшегося минуту назад таким приятным человеком. А потом заткнулась. Поняла вдруг: в далеком и неведомом мире тайги правят законы тайги. И не следует мне, маленькой чистоплюйке, слабенькой дочери теплых городов, даже обсуждать их. А тем более – осуждать Тайменя. Врачевателя, Охотника, Мужчину.

Так случился мой первый урок по принятию того, что шло вразрез с привычными представлениями о мире. Тогда же я узнала и поняла, что реальная суровая необходимость и жестокость – абсолютно разные вещи. И что у каждого зверя, как и у человека, своя судьба.

Кстати, некоторые говорят, что не любят цирк якобы как раз из-за животных. Много раз, узнав, что я имела отношение к цирку, даже умные люди спрашивали, правда ли, что там зверей мучают: издеваются, опаивают снотворным, морят голодом? Правда ли, что вырывают клыки и когти? Правда ли, что приковывают на цепь и нещадно бьют их, беспомощных?

Нет. Неправда. Зайдите на конюшню, в медвежатник, тигрятник, на псарню, в слоновник. На каждой клетке, на каждом вольере и стойле вы увидите повязанную красную тряпочку – это цирковые, согласно примете, оберегают своих животных от болезней. Зачем оберегать того, над кем ты измываешься? Где логика? Чтоб мучить потом здоровенького? К тому же, в том цирке, о котором рассказываю я, практически все звери были рождены в неволе и другой жизни просто не знали. И их всегда любили и холили. А они рвались на манеж и ХОТЕЛИ работать на зрителе.

Взять хоть тех же собак. Я перевидала довольно много номеров с собаками. Их любят дети и взрослые, собаки понятны, дружелюбны и умны, они существуют в мире почти на равных с человеком и им нравится выполнять команды человека, которого они любят. Здесь главное слово – любовь.

8. Волшебные псы Алдоны

Алдона приехала в передвижку «на усиление программы» одной из первых, но почти две недели выходила только в парад-алле, в представлениях не работала. Директор Барский позволил ей это (выход в парад автоматически означал «палку» – рабочие часы, оплачиваемые стопроцентно), потому что причина была уважительная: у дрессировщицы болели три собаки. Все три – звезды, любимцы публики, на них был построен весь номер.

Надо ли говорить, что на конюшне у меня появилось заветное место? Да-да, как раз там, где был собачий закуток. Первого щенка я приволокла в дом в шесть лет, а сейчас очень скучала по смешному дворянину Митьке, оставшемуся с мамой, и к роскошным псам Алдоны прилипла сразу и наглухо. Меня не прогоняли, мне были рады, моя помощь была принята с благодарностью всеми – и собаками, и Алдоной.

Эти две недели я видела ее исключительно варящей какие-то настои, говяжьи бульоны для каш, набирающей в шприцы лекарства и тому подобное. Кашу часто выпрашивали полакомиться униформисты, да и я пробовала – очень вкусно, хоть и без соли. Брезговать? Так кастрюли с мисками у Алдоны и ее служащей Оли всегда были стерильные, почище, чем мне приходилось видеть у иных на московских роскошных кухнях. Имея номер в лучшей гостинице города, – многие артисты предпочитали жить в гостиницах, особенно те, что были с детками, – Алдона неотлучно находилась рядом с собаками, трое приболевших псов спали на полу вагончика около ее кровати, на чистых мягких матрасиках, чехлы на которых менялись каждые два дня, а сами матрасы просушивались на солнце.

– Девочка, собаки чувствуют все. Чувствуют гораздо острее, чем люди. Эти никогда не болели, с рождения, а тут, видишь, просквозило в товарном вагоне, когда ехали сюда. Сейчас им страшно, они хотят, чтоб я всегда была рядом. Особенно ночью. Так быстрее выздоровеют, да и мне спокойнее, когда просыпаюсь вдруг, опускаю руку – и пальцы утопают в теплом живом меху. Собаки понимают, что я уже не сплю, начинают лизать руки, лезть целоваться, ведут себя, как в щенячестве. А утром вижу: чуть лучше моим мальчикам стало. – Дрессировщица взяла у меня пакет с собачьими лекарствами, который я только что принесла от местного ветеринара, и стала раздавать псам таблетки.

Был вечер очередного понедельника. Цирковые вовсю наслаждались выходным, клоун Юрка играл на гитаре, народ тихо подпевал, скучковавшись у костра, который развели на специальной площадке за конюшней. Алдона слушала маленький концерт, сидя на ступеньках своего вагончика. Один пес лежал на траве у ее ног, второй сидел, привалившись боком к бедру хозяйки, – именно хозяйки, не дрессировщицы, дрессировщицей она была в манеже, – и блаженно жмурился, а третий, огромный бело-коричневый сенбернар, частично свешивался из двери вагончика, пристроив здоровенную лобастую башку на худеньком плече Алдоны. Им было хорошо вместе, женщине и ее собакам, а я пользовалась возможностью погреться в чистом тепле этой любви.

Сейчас на манеже можно увидеть и борзых, и мастифов, и джеков, и такс, и эрделей с чернышами, и даже атлетичных стаффордов. А тогда, много лет назад, зрителя простодушно радовали пудели, болонки, редко – скотчики (знаменитая черная Клякса клоуна Карандаша не считается) и очень часто – беспородные, но обаятельнейшие и умнейшие суржики-метисы. Такая смешанная компания была и у Алдоны. Если дрессура собак не являлась традиционной для всей династии, то в дрессировщики цирковые почти не шли. Подготовка номера «с нуля» отнимала немыслимо долгое время, выбить денег на реквизит, костюмы, кормежку, медицинские процедуры и содержание будущих артистов было сложно, негласно купить готовый номер – дорого, да и не всякий человек продаст СВОИХ собак хоть какому расчудесному чужаку. Как это – продать друзей? Но случаются и исключения.

Алдона была когда-то отличной воздушной гимнасткой. Коронный трюк – стойка копфштейн, на голове, без помощи рук, только за счет мышц и точнейшего баланса. И все это исполнялось на вращающейся рамке. Неожиданно для себя я узнала об этой чудесной женщине даже больше, чем сам директор Барский, а он всегда был в курсе прошлого и настоящего артистов своей труппы.

Моя любовь к собакам была настолько очевидной, что вся стая и сама дрессировщица поверили мне и приняли почти сразу. Когда аденовирус отступил и трое болезных окрепли настолько, что вышли из карантина, с ними уже можно было гулять. Мне тоже давали несколько поводков, и мы часами бродили по огромному ближнему пустырю за шапито. Всем составом: Алдона, ее двенадцать псов и я. Это был огромный кусок счастья: кусты, цветы, прозрачный воздух, свора скачущих вокруг собак и старенькая дворняжечка Басенька у меня на руках – она почти не ходила, а погулять старушке хотелось.

Там, на этом заброшенном футбольном поле, Алдона однажды и рассказала мне вот что:

– До тридцати пяти я работала канат, лауреатств всяких мы с мужем наполучали, премий и титулов. Он крупный был, суровый такой эстонец с почти прозрачными светлыми глазами. Долго, непозволительно долго его молчание я принимала за проявление мужественности, жестокость на репетициях – за целеустремленность, а себя – за бестолковую и бесталанную дуру. Детство в детдоме научило меня радоваться малому и ценить семейные отношения. Даже тому, что он ронял меня довольно часто и больно и сам же потом исходил матерным ором, я тут же находила оправдания.

Пока однажды на репетиции муж не выбросил[18] меня на финальном трюке особенно неудачно, мимо страховочной сетки. Настолько неудачно, что пришлось отлеживаться сутки на конюшне. Благо был выходной, и муж уехал к своей матери, которая жила неподалеку в деревне, так и не заметив моего состояния.

Я лежала в свежем сене, а рядом расположились собаки. Чужие собаки. В коллективе работала известная дрессировщица, дама позднего элегантного возраста, который предшествует откровенной старости, холодная, величественная и строгая. Псы подчинялись ей беспрекословно, номер проходил на ура. Это было крепкое партнерство, построенное на взаимном уважении – я чувствовала, что именно на уважении. Любить стареющую Снежную Королеву было сложно даже огромным собачьим сердцам. В выходные собаки гуляли по всей пустой конюшне, которая, по счастью, была большой и закрывалась – служащие запускали самых крупных псов туда (мелкота оставалась в просторных клетках) и занимались своими делами, пользуясь отсутствием в цирке руководителя номера, которая предпочитала проводить время в гостинице, а не с собаками. И вот я лежу, голова кружится, тошнит, то в жар, то в холод бросает, странная слабость накатывает волнами и будто что-то отрывается внутри, отрывается и падает… пригрелась среди разноцветных мохнатых боков и уснула. Вернее, отключилась, как потом выяснилось.