Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром еще засветло мы с моим наблюдателем поднялись в воздух и пошли к линии фронта. Стоял густой туман. Мы ничего не видели, что творится внизу. Только примерно через час туман стал рассеиваться, и можно было рассмотреть, как германские войска выдвигались вперед и занимали исходные позиции для наступления. На линии французской обороны никого не было видно. По всей видимости, огонь германской артиллерии загнал противника в траншеи.
Более часа мы кружили над линией фронта и наблюдали прорыв наших пехотных и кавалерийских частей. Впервые я увидел в наступлении и новое чудо кайзеровской армии — танки. Десяток железных монстров перевалил окопы французов и медленно пополз к ним в тыл. Сверху они казались нам стадом огромных серых слонов. Мы тоже повернули в тыл противника и почти сразу обнаружили длинные колонны войск, двигавшиеся к фронту. Мы решили их атаковать.
На моем самолете AEG было установлено два пулемета, направленных в сторону хвоста и вниз. Кроме того, мы имели довольно странное, но весьма эффективное оружие — связанные на цепи по шесть штук гранаты. Летчики их называли «сумасшедшими мышами». Мы снизились до 150 метров и пошли вдоль французских колонн, поливая их пулеметным огнем и забрасывая гранатами. Солдаты противника стали разбегаться, внизу возникла паника.
В пылу боя я не заметил, что противник тоже довольно интенсивно обстреливал нас. Крылья нашего самолета быстро превратились в сито. Пули стучали о бронированный фюзеляж. Наконец, пулеметная очередь снизу прошила кожух мотора. Вначале из него повалил пар, затем струя горячего масла. Он заглох, и мы стали планировать в сторону нашей территории. Я молил Бога, чтобы мы как можно дальше ушли от фронта.
Мне показалось, что я нашел довольно приличную площадку для приземления. Это было поле, засеянное овсом. До земли оставалось несколько метров, и только в самый последний момент я увидел, что на поле стоят телеграфные столбы. Но изменить уже ничего было нельзя. Самолет зацепился правым крылом за провод, развернулся на девяносто градусов и клюнул носом в землю. Я не потерял сознания, не повредил ни рук, ни ног. Выбравшись из кабины, я помог вылезти наблюдателю, у которого кровоточили правая щека и лоб. Быстро перевязав его, я сказал:
— Господин лейтенант. Нужно как можно скорее бежать подальше от линии фронта. Мы не знаем, кто находится в ближайшем перелеске.
Мои слова оказались пророческими. В нашу сторону по склону от перелеска бежали пять французских солдат, и стреляли из винтовок. Мы залегли за самолетом и приготовили свои пистолеты. Но, к счастью, вскоре у нас за спинами возник десяток наших пехотинцев и два санитара. Они открыли интенсивный огонь и быстро рассеяли лягушатников. Солдат послал к нам на выручку командир маршевого пехотного батальона, направлявшегося на фронт.
Мы с наблюдателем собрали карты и инструменты и отправились в расположение батальона. К вечеру на прибывшей из авиабазы машине мы, заляпанные грязью и испачканные кровью, добрались до своей эскадрильи. Там мы узнали, что из восемнадцати самолетов сегодня на базу не вернулись одиннадцать. Все экипажи, кроме нашего, погибли. Командир поблагодарил нас за мастерство и выучку и отправил в госпиталь. Там мы пробыли два дня и вернулись в эскадрилью.
В госпитале я получил письмо из дома. Мать рассказывала, что Франца до срока призвали в саперные части и направили на Восточный фронт. Писем от него еще не получали. В городе сильно поднялись цены на продукты, электричество, керосин, обувь и одежду. Отец жалуется на то, что уже не может себе позволить две кружки пива в день. Мария работает в швейном ателье и по вечерам учится на модельера. Из письма я понял, в Мюнхене участились антивоенные демонстрации, какие-то революционеры призывают народ к свержению кайзера и монархии, к установлению республики. Письмо меня сильно расстроило.
Во время отпуска я тоже видел множество расклеенных листовок, призывающих к окончанию войны. Слышал от отца и брата об укреплении в среде рабочих и части интеллигенции позиций социал-демократов. Я знал, что и в армейских частях какими-то субъектами ведется антивоенная и антигосударственная пропаганда. Однако в летных подразделениях ничего подобного не было. Мы честно воевали и верили в силу и могущество нашего государства. Я возненавидел всех этих революционеров, всех этих пацифистов, либералов, социал-демократов и евреев. Я был уверен, именно евреи были главными виновниками всех наших бед. Они, наверняка, шпионили в пользу Франции, Англии и России. Они специально взвинчивали цены на товары. Они создавали и возглавляли различные сомнительные организации, издавали книги и газеты, морочившие головы честным немцам. Я поклялся себе всю свою жизнь бороться со всеми врагами Германии.
В госпитале я решил половину своего денежного аттестата отправлять домой на имя матери.
К середине октября наша эскадрилья потеряла все самолеты. Более месяца мы томились в ожидании новой техники. В наше казино часто заглядывали француженки. Мы танцевали, пили пиво, флиртовали. У нас к французам не было никаких предубеждений. Нам казалось, и у них к нам. Я подружился с одной из девушек. Маленькая ростом, очень хрупкая, она привлекла меня своими необычайно большими красивыми карими глазами, смуглой бархатистой кожей и богатой копной иссиня-черных вьющихся волос. Она всегда была со вкусом одета. Мне многие пилоты завидовали, называя ее маленьким чертенком. В танце она была горяча и обольстительна. Ее гибкое тело, словно змея, выскальзывало из рук. Звали ее Сара. Так я узнал, евреи могут быть не только врагами, что еврейские женщины — чрезвычайно страстные и преданные любовницы.
Наконец начала поступать новая техника. Прибыли более совершенные самолеты CL3a. Это были небольшие бипланы с двумя рулями высоты, оснащенные мотором «Аргус» мощностью 185 лошадиных сил и развивавшие скорость 165 километров в час. Машина оказалась исключительно маневренной и хорошо вооруженной. На ней стояли два пулемета, один из которых имел устройство синхронизации стрельбы через пропеллер, благодаря чему огонь могли вести и летчик, и наблюдатель. Этот самолет впервые позволял нам, летчикам-разведчикам и корректировщикам артиллерийского огня, вступать в воздушный бой с истребителями противниками.
В первый же вылет мне здорово повезло. Когда мы уже возвращались на базу, над самой линией фронта нас догнали два французских самолета и взяли в коробочку. Французы смеялись и показывали мне руками следовать за ними. Мой напарник, не раздумывая, пулеметным огнем буквально распилил пополам один из
