Стреляющие горы - Геннадий Ананьев

Ничто не нарушило напряженную тишину. После тяжелой паузы генерал продолжил:

— Четырнадцать наших воинов — рядовые, сержанты и один офицер — ранены. Тяжело ранены трое: старший лейтенант Меркульев, сержант Османов и ефрейтор Абдуллаев. Они отправлены в Москву, в наш Центральный госпиталь. За их жизни борются лучшие врачи. Все остальные ранены легко. Вот список. Возьмите его.

Генерал передал список подошедшей к нему женщине. Из группы матерей, которые ее окружили, послышались вздохи облегчения. И только одна из них поднялась к генералу.

— Я — Екимова. Могу ли я видеть раненого сына?

— Обязательно. Пройдите к дежурному. Я вот только поговорю с ними, — Протасов кивнул в сторону присмиревшей толпы, — и буду в вашем распоряжении.

Генерал молча оглядел собравшихся митинговать, словно увидел их впервые, и заговорил, жестко бросая слова.

— Берите пример с матерей, чьи сыновья служат действительно в армии, а не уподобляйтесь злобным змеям, которые извиваются меж вами с заискивающими улыбками и с клеветническими словами. Их дети, я уверен, не служат в армии. Они своих детей, как теперь выражаются, откосили.

— Напраслина! — взвизгнул один из подстрекателей. — Клевета!

— Искренне извинюсь, если вы назовете ту часть, в которой служит ваш сын. Что ж вы замолчали? Если бы ваши дети служили в армии, вы бы не торговали совестью за импортные сребреники.

По толпе прокатился легкий ропот. Одним слова генерала пришлись по душе, другие потребовали не оскорблять правозащитников. Генерал переждал, затем продолжил.

— Теперь отвечу на ваши требования о мире. Разве мы начали заваруху в Чеченской республике? Не мы вырезали целые семьи русских и верных сынов России из чеченцев и других народов Кавказа! Великие борцы за права человека Запада не замечали всего этого, а как только мы встали на защиту народа от бандитов, прикрывавшихся сепаратистскими лозунгами, заверещали все.

Генерал поднял руку, призывая к спокойствию наиболее крикливых женщин, которых беспрестанно снимали на камеры.

— Вспомните Батлих, Шандару и многие другие аулы, где пролилась кровь мирных жителей… Захватывали невинных людей в рабство. Неужели вы забыли вторжение банд Басаева в Дагестан?! А чудовищный взрыв дома в Каспийске, в котором жили семьи пограничников?! Взрывы в Москве, в Волгодонске, в Буйнаксе, во Владикавказе?! Вот я спрашиваю вас: мы ли во всем этом виноваты?! Заканчивая, добавлю только одно: если вы против своих защитников, значит, вы хотите быть под пятой чужестранцев. Я не ошибусь, если скажу, что чеченский народ хочет спокойной мирной жизни, но ему не дают жаждущие мирового господства, алчные по своей натуре зарубежные экстремистские политики, опирающиеся на свои спецслужбы. Честь имею!

Мужчины в щегольских костюмах попытались было своими выкриками вновь подогреть толпу, но тут к ней стали подходить мужчины в казачьей форме. Первым делом казаки подступили к тем, кто снимал на пленку «митинг протеста». Двое дюжих ребят молча потянули на себя камеры.

— Да что вы себе позволяете! — закричал один телеоператор.

— Я буду жаловаться, — запротестовал другой.

— Цыц, козявки, — грозно нахмурился высокий, с пушистыми усами казак, вынул из камеры одну кассету, затем взял из рук товарища другую. Бросил на землю, наступил сапогами сорок пятого размера и стал на них, как вкопанный, добавив:

— Кыш отсюда!

Другой казак, тоже могучего телосложения, наградив операторов тумаками по загривкам, потащил их, ухватив за шивороты, к их же машинам. Затолкал в салон:

— Надоели!

К подстрекателям толпы тоже подступили казаки и без слов, охладив митинговый зуд оплеушинами, оттащили их подальше от управления. На прощанье предупредили:

— Чтоб ноги вашей здесь больше не было! Пришибем!

Пожилой осанистый казак, атаман, тем временем приструнил не в меру расшумевшихся женщин:

— А вы, мокрохвостки, марш по хатам. Я потом с каждой разберусь, подпевалы паршивые!

Глава вторая

Старший лейтенант Меркульев все еще не приходил в сознание. Целые сутки Ольга не выходила из госпитальной палаты. Сидя у изголовья, она следила за капельницей, и когда та в очередной раз опустела, нажала на кнопку срочного вызова. Вошла медсестра, ловко сняла катетер и, прежде чем уйти, предложила:

— Пойдемте к нам в сестринскую. Там хоть пару часиков поспите на кушетке.

— Нет-нет, я не могу. Вот как придет в себя, тогда отдохну.

— Что же мы, не присмотрим за вашим мужем?

— Не обижайтесь на меня. Но поймите же.

Медсестра, пожав плечами, вышла с капельницей. Ольга склонилась над Провом, положила ладонь на его лоб.

Зашел лечащий врач.

— На вас, Ольга батьковна, жалоба: сутки без сна — никуда не годится!

— Очнется — отосплюсь.

— Мы принесем сюда кушетку.

— Лучше кресло. На нем удобней. И подремать можно чуточку.

— Хорошо. Да, кстати, сержант Османов пришел в сознание. Не хотите поздравить его с первым шагом к исцелению?

— Очень хочу. Как только Провушка мой очнется.

— Надеюсь, это произойдет скоро. Вот сейчас сделаем перевязку, еще одну капельницу с плазмой поставим…

В этот момент Меркульев зашевелился, вздохнул и открыл глаза. Оля ойкнула, из ее глаз брызнули копившиеся в последние дни слезы. Прильнув губами к щеке мужа, прошептала:

— Счастье мое!

— Оленька! — выдохнул Пров и попытался подняться, но врач придержал его, строго предупредив:

— Больной, вам нельзя даже шевелиться. Только лежать смирно. Швы разойдутся, и наши усилия пойдут насмарку. За непослушание, неотвратимое наказание: укол в ягодицу. Самой толстой иглой.

Но по всему было видно: доволен доктор. А как же иначе? Его стараниями человек к жизни вернулся!

Хирургическая сестра закатила в палату столик с перевязочными материалами.

— Ну, милая, — обратился врач к Ольге, — теперь вам самое время сержанта навестить. Ему тоже будет приятно знакомое лицо увидеть.

— Но я хотела посмотреть…

— Насмотритесь еще. Когда раны заживут. А теперь — вперед!

Оля, нежно поцеловав Прова, вышла. Палата Османова была почти рядом, через две двери. У него была основательно забинтована голова. Лицо бледное, ни кровинки. Увидев Ольгу, попытался улыбнуться.

— Здравствуй, Равиль. Позади, значит, самое страшное.

— Да, слава Аллаху!

— В рубашках вы с Провом Дмитриевичем родились.

— Мы с ним кровью побратались. Стали как братья.

— И ты для меня родней родного теперь.

— Спасибо. Как я понял, наш Батя тоже пришел в себя?

— Только что. Перед самой перевязкой, какую ему сейчас делают.

— Слава Аллаху. Вы идите к нему. Идите.

Ольга поцеловала Равиля в щеку, свободную от бинтов:

— Набирайся сил, Равиль. Я тут, рядом.

Она не сразу пошла в палату мужа. Подошла к окну и долго смотрела на сквер за окном. Даже не видела, как врач и хирургическая сестра покинули палату, а туда пронесли кресло. Очнулась от слов врача:

— Что же вы, милая, не торопитесь к мужу? Перевязка давно закончена, и он, думаю, ждет вас с нетерпением.

Она тут же поспешила в палату, присела у изголовья Прова, поцеловала его.

— Больно?

— Терпимо. Но самое главное, врач пообещал ничего не отрезать.

— Ты еще можешь шутить?

— А что мне остается? Если даже шевелиться нельзя.

— Лежи и слушай. На семейном совете принято решение: надо тебе снимать погоны — навоевался.

— Без меня меня женили! Нет, Оленька, не отвоевался я. Вылечусь, и поедем с тобой на заставу. На нашу заставу.

— Ты знаешь, как я тебя люблю. Но я ведь еще люблю и нашего будущего ребенка. А как я могу его родить, если в нашей норе нет даже места для детской кроватки.

— С Нургали Джабиевичем поменяемся комнатами. У него она немного больше. Капитан мне уже предлагал. У них самих не будет детей.

— И мы до того же дослужимся.

Помолчали. Наконец Ольга сказала то, что считала главным:

— Отцы наши так решили: покупают нам квартиру. Трехкомнатную. Мой отец приобщит тебя к своему бизнесу, а он у него процветает.

— А как твоя мама? Как моя?

— Твоя мама считает, что решающее слово за тобой. А моя верна своей философии: куда иголка, туда и нитка.

— А помнишь, какие слова ты говорила мне перед свадьбой?

— Помню.

Старшина курсантского дивизиона Меркульев подписывал увольнительные записки. Осталось только на себя заполнить. Подумав, написал как всем — до двадцати трех ноль-ноль. Вышел из каптерки и скомандовал:

— Увольняемые в город, приготовиться к построению!

Сам же направился в канцелярию, к командиру. Подал свою увольнительную на подпись.

— Дай-ка, я все просмотрю, — командир дивизиона бегло перелистал листочки. — Согласен. А вот с тобой — не совсем. Есть чистый бланк?