Замошье - Святослав Логинов

Перед окнами цвел задичавший куст черемухи.

Василий выдрал из стены завалившегося двора толстенное бревно и взялся за пилу. Отрезанные столбы он глубоко вкопал в землю, покрыл сверху пудовой доской — осиновый самопил в полтора вершка толщиной. Скамья получилась слишком высокой, но это не смутило его — врастет. Распахнул рамы с выбитыми стеклами и сел на скамью. Сидел прямо, положив руки на колени, строго глядел в поле. Сразу за окнами начиналось поле, изба была крайней в деревне.

Через десять минут встал, закрыл дверной проем крест-на крест двумя жердинами и пошел в правление ночевать.

Конечно, не все время без перерыва Василий вздыхал о доме и скамье среди цветов. Были и другие дела, поважнее. А по настоящему душа заболела о том, когда надолго укатали Васю туда, где холодно и несвободно. До сих пор он не мог взять в толк, как это произошло.

Жил он в Андреево с матерью и тетей Дусей (отец тогда уже ушел из семьи), а работал на тракторе. Без трактора в деревне никуда: ни дров привезти, ни за керосином для матери скатать. Халтурил для соседских старух — за маленькую. И в совхозе зарабатывал прилично. Словом, хорошо жил. Но только двадцатипятилетнему парню этого мало, и Василий частенько «скучал». Вечером, отработав полный день, снова без всякой надобности заводил свой ДТ и отправлялся гулять. Бывало, что и совсем тверезый гулял. Колесил лугами за деревней, вламывался в березняк и пер прямиком, глядя, как падают перед машиной надломленные деревца. И в конце концов доездился.

Лето стояло жаркое и сухое, речушка за деревней встала, превратилась в цепочку длинных бочажин с цветущей зеленой водой. И скучающий Васька приноровился мыть ходовую по бочажинам. Трактор, резко кренясь, ухал в бочажину, с ревом полз по бурлящей воде, натужно взбирался на другой берег, измалывая его гусеницами в черную грязь. По воде плыли радужные пятна солярки и изжеванные стебли рогоза.

Хорошо было, весело. Но однажды, на ровном дне трактор вдруг накренился, словно собираясь съезжать в еще одну бочажину. В кабину хлынула вода, а мотор, хоть и высоко стоит он у ДТ-75, закашлял и, окутавшись белым паром, смолк. Вася вброд добрался на берег, побежал в деревню за Лехой. Но когда Леха на своем тракторе приехал к речке от детешки виднелась лишь верхушка кабины.

— Дурак ты! — ругался Леха. — Должен бы знать, что у фрицев здесь в сорок первом в этих самых бочажинах танк утоп. Не вытащили. А ты с трактором. Ну, ныряй, заводи трос. Попробуем.

Вытащить трактор не удалось, а а следующую весну и верхушка кабины ушла под воду. Но этого Василий уже не видел.

Впрочем, утопленный трактор ему простили. Бригадирша, крутая баба, изругала матерно, потом складно ругали на собрании для протокола, лишили всех премий, назначили вычеты из зарплаты в счет частичного погашения ущерба, но все же выдали новый трактор, стосильный, с большой квадратной кабиной.

На этом тракторе он и поехал спустя неделю в Погост на танцы.

Совхоз большой, а клуб в нем один — в центральной усадьбе. Поэтому собирались туда парни с девяти деревень. Сначала заезжали в магазин заряжаться, а потом катили к клубу. Водка тогда была вольной, так что заряжались основательно. В дни танцев клуб напоминал МТС, так густо обступали его тракторы и мотоциклы, на которых приезжали местные женихи. Парни даже после армии долго ходили холостыми, не было невест, девчонок на танцы приходило человек пять-шесть. Они и танцевали друг с другом, а парни терлись вдоль стен. Если кто-то пытался приглашать девушек, то был потом бит, нахальства не прощали. Хотя и так через раз случались драки, жестокие, с выдергиванием колов. Но Василию, бывшему героем дня (как же, трактор на сухом месте утопил — и хоть бы хны!), кольев показалось мало, и он выхватил монтировку…

— В голову метил, — показала на суде случившаяся тогда неподалеку бригадирша, — а что по плечу попал — случай.

— Дура ты! — закричал на весь зал Василий. — Мы с Юркой кореши, что же я его убивать стану? Тебя бы я с удовольствием прибил, а Юрку зачем?

Судьи слышали эти слова и впоследствии расценили как угрозу. А пока получил Васька за пьяную драку, в которой сломал приятелю ключицу, два года условно. И почувствовал себя неправильно обиженным. Ему бы затихнуть, да некому ни одернуть, ни проследить. Мать от огорчения слегла, ее увезли в район с сердцем. А когда бригадирша послала его не в поле, а в силосную траншею, утаптывать гусеницами зеленку, Василий и вовсе слетел с нарезки. С полдня бросил траншею, направил трактор сначала к магазину, а потом гулять. К деревне подъехал круто за полночь. Припарковал трактор у сенных сараев, зло сплюнул на сиденье изжеванную беломорину и ушел домой спать.

Разбудил его крик тети Дуси.

— Пожар!.. — кричала старуха.

По потолку плясали красные отблески. Горел трактор, от него уже взялось сено, и тушить было некому. Приписали Васе поджог из мести и, учитывая прошлые заслуги, припаяли на полную катушку. Не скоро ему пришлось вернуться домой.

В родные места воротился совсем другой человек. От прежнего Васьки, умевшего отбрехаться от чего угодно, и следа не осталось. Воры и драчливые бакланы скоро приучили его, что прав тот, у кого глотка шире и больше кулак. Ходил теперь Василий, не поднимая головы, в разговорах старался отмолчаться и даже выпимши на люди не лез, забивался в угол и замирал там. Хотел вовсе мимо дома ехать, тем более, что ни матери, ни тетки Дуси в живых уже не было. Только куда податься? Вернулся в свой же сельсовет, откуда увозили.

Старухи-соседки сочувственно ахали, глядя на серое васькино лицо, ловили в широком рукаве тощую, обортанную пустой кожей кость руки, горевали:

— Ишь, истощал как! Так кормят плохо?

— Кормят как положено, — отвечал Василий, — естся плохо.

Старухи поминали матку, что не дожила повидать сынка, и хоть ни одна не осудила Ваську напоминанием, отчего прежде срока кончилась мать, но ни одна и не пустила в дом, даром что полдеревни приходилось ему двоюродными, троюродными и иными тетками. Приткнуться было негде.

Выручила бригадирша, та самая, что когда-то помогла сесть в тюрьму. Оставалась она все такой же норовистой и злой на язык. Она уже давно выслужила пенсию, но власть отдавать не хотела и бригадирствовала по-старому.

— В центральную усадьбу не поедешь, — сразу определила бригадирша, найдется дело и тут. Поселю тебя в бывшей конторе, там уже один твой дружок живет, вот и ты с ним. А трактора не дам, не надейся. Оформишься разнорабочим.

Контора, в которой поселили Ваську, представляла собой нелепую бревенчатую сараину об одной комнате. Торчала в той комнате высокая голландская печь, быть может и экономная, но в деревне вполне бесполезная. У печи стоял топчан, а на нем валялся Селеха — новый васькин сожитель, такой же бедолага, не нашедший себе лучшего места. Вообще-то звали его Серегой, но неповоротливый Селехин язык перевирал даже собственное имя, так и получился Селеха.