Выключай телевизор, хэппи-энда не будет! - Дмитрий Валерьевич Политов

— Слышь, москаль, валил бы ты, пока жив-здоров. А то будешь в инвалидной коляске до конца жизни сидеть.

О, а это еще и такой дополнительный психологический прессинг. Вполголоса наговорить гадости, оскорбить, унизить, попытаться вывести соперника из себя. Дружба, товарищество, спортивное братство — не смешите мои коленки, они все в синяках от ударов, причем не всегда полученных в честной борьбе. Это там, после матча, непримиримые противники вполне могут мирно общаться между собой, сидеть за одним столом, дружить семьями. Но на зеленом газоне друзей обычно не бывает, ведь на кон слишком много поставлено.

— Не хрюкай, свинка, а то на сало пущу! — Мы тоже умеем в подобном тоне общаться. — Хохлобакс драный!

— Чего?!

Ох, надо же, вырвалось откуда-то из темных глубин подсознания. Для здешних обитателей слово совершенно неизвестное, непонятное, и потому вдвойне обидное. По крайней мере, Йожеф Сабо, который приклеился к нему после удаления Турянчика, попер на молодого нападающего с налитыми кровью глазами. Точно разъяренный бык. И, не обращая внимания на предупреждающие крики товарищей, сильно толкнул Данилу в грудь. А тому только того и надо было. Рухнул, как подкошенный.

Длинный свисток, подлетевший судья, шум и гам над головой сцепившихся футболистов, а Мельник все продолжал демонстрировать страдания молодого Вертера. Хитрость маленькая есть, в момент удара нужно чуть-чуть пододвинуться навстречу к бьющему. Тогда прилетит не так сильно. Со стороны не заметно, но действенно. Что там, вставать можно? Ага, Сабо покидает газон. Оглядывается, матерится, грозит Даниле кулаком. Пой, пташка, пой. Для тебя нынче все уже закончилось. Некрасиво, скажете? Неспортивно? Расскажите это Марко Матерацци!

— Малой, в норме? Чего тогда валяешься, вставай, простудишься.

Никакого, понимаешь, сочувствия к ведущему актеру больших и малых академических театров. Кряхтя, Мельник поднялся и, демонстративно растирая грудь, пошел потихоньку к воротам Банникова. Ах, я самый больной человек на свете. Блин, почти, как на пленках для аутотренинга. Только там: «Ты самый быстрый! Твой удар как из пушки! Ты неутомим!» Ладно, главное, чтобы Число сообразил.

Динамовцы Киева выстроили очередную стенку, повинуясь указаниям голкипера, и приготовились к отражению удара. А Игорь, умница, не подвел и аккуратно, резаным ударом взял, да и перебросил защитный редут, запустив круглого точно на дальнюю штангу, куда уже подкрался мнимый инвалид Мельник. И Данила прыгнул рыбкой, зависнув на мгновение почти параллельно земле. Удачно прыгнул, встретился с пятнистым там, где и хотел. И вколотил его опять головой, как гвоздь молотком, точно в сетку. 3–2

Кто молодец? Данила — молодец! Блин, да что ж ко мне этот долбанный аутотренинг привязался?!

Глава 6

1968 год. Москва. Август

— Ты перед Сабо извинился? — строго спросил Бесков, когда динамовцы расселись по своим местам в автобусе.

— Да, Константин Иванович, сразу после игры зашел к ним в раздевалку и попросил прощения, — Данила виновато улыбнулся. В самом деле, не следовало так перегибать палку и оскорблять хорошего игрока.

— Тебя не побили там? — хохотнул Маслов.

— Ну, как, — смутился Мельник. — Встретили совсем не ласково. Но оно и понятно, продули ведь. В какой-то момент и правда уже приготовился отмахиваться, разве что не рычали. Потом, вроде, смягчились малость, когда узнали, зачем я пришел. Сабо как раз из душа вышел, ну я и извинился. Он побурчал немного — о, кстати, Валер, а он кто по национальности, ни фига язык не узнал?

— Венгр, — ответил за приятеля Аничкин. Капитан сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Можно было подумать, что он спит. Но нет, оказывается, внимательно слушает. — У них еще Медвидь тоже венгр.

— Так он же Федор? — удивился Данила. — Что за венгр с таким именем.

— Это его так переиначили. А на самом деле Ференц.

— Ничего себе, — изумился парень. — Спасибо, не знал.

— Век живи, век учись, — философски заметил Аничкин. — Вот, к примеру, мы следующий матч с кем проводим?

— С ЦСКА.

— Правильно. Центральным защитником и капитаном у них Шестернев. В паспорте записано Альберт, но близкие его зовут исключительно Валерием. А почему? Он родился за два дня до начала войны. У матери еще двое к тому времени на руках. Поехала регистрировать, сотрудница ЗАГСа почему-то записала его Альбертом. Причем, мать даже имени такого не знала. А документы не проверила, потому что торопились со сборами — в эвакуацию уезжали. Так и осталось все, менять не стали. Вот ведь как в жизни-то оно бывает.

— Да, в войну и не такое творилось, — тяжело вздохнул Яшин. И, ссутулившись, отвернулся к окну. Видать, что-то свое вспомнил.

— О, в «Черноморце» еще Секеч, нападающий, Иштван, — вспомнил Маслов, заметив реакцию Льва Ивановича и, видимо решил отвлечь. — Хороший такой игрочок, забивной. Да ты его должен помнить, Малой, в Одессе же дебютировал.

— Какое там, — честно признался Данила. — У меня тогда все, как в тумане было. Руки-ноги трясутся, сердце вот-вот из груди выскочит. Боялся, жутко, что напортачу.

— Да это почти у всех так, — засмеялся Яшин, оттаяв. — В своем первом матче я такую «бабочку» со страху запустил, сейчас даже вспомнить смешно — от чужого вратаря.

— Как это? — обалдел Мельник. — Там же расстояние ого-го.

— Ветер сильный был, как раз в мою сторону, — начал объяснять Лев Иванович. — Плюс, я неправильно рассчитал момент выхода, столкнулся со своим же защитником. Упали оба, а мяч так в ворота и допрыгал. Хохоту на трибунах было, страшно вспомнить! Где же это было?

— Да со сталинградским «Трактором», Лева, — пришел ему на помощь Бесков. — 49 или 50-ый год. Ты за дубль стоял. Мы тогда матч этот смотрели, действительно чуть со смеху не лопнули. По-моему, Вася Карцев тогда еще сказал, мол, ну и вратаря нам сосватали! А оно видишь, как все обернулось. Да, бывает. — Старший тренер ностальгически улыбнулся. — А ты, Мельник, — выражение лица резко сменилось на угрожающее, — еще раз язык свой длинный распустишь, вырву на хрен! Соперника надо голами наказывать, а не хамством. Представь, что будет, если ты также себя будешь вести, когда мы в Европе играть будем — тебя же выгонят в момент. И, значит, подведешь всю команду.

— Так он первый, — попытался оправдаться Данила. — Он ведь первый начал. Москалем обозвал, пообещал в кресло инвалидное усадить.

— Терпи! — отрезал Бесков. — Молчи и