Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

Но мой мозг с трудом вспоминает все эти вещи, поэтому вместо этого я неохотно сажусь обратно на диван. И делаю большой глоток пива. Затем смотрю на гитару Шона. И делаю еще один глоток пива.

Когда я заканчиваю одно, он предлагает мне другое, и первый разговор начинается неловко, но продолжается легко. Мы с Шоном говорим о гитарах и оборудовании. Говорим о наших любимых группах, лучших шоу, на которых мы когда-либо были, сумасшествиях, которое вытворяли на концертах. Еще два пива, и я не могу перестать смеяться.

— А потом Адам просто вернулся без штанов, — говорит Шон сквозь смех. — И я был так чертовски пьян, что упал от смеха и разбил свою чертову губу.

Хихикая как сумасшедшая, я вытираю слезы.

— Это еще ничего. Когда мне исполнилось восемнадцать, я была на концерте Used, и Берт заставил толпу сделать стену смерти7.

— О нет, — говорит Шон, прежде чем я успеваю закончить.

Я киваю и протягиваю ему левую руку.

— Ага. Я сломала руку в трех долбаных местах.

Шон чуть не выкашливает свое пиво.

— Ты реально сломала руку?

— Моя группа была вынуждена отменить выступления на целых два месяца, — объясняю я, сгибая локоть и вспоминая, как это ужасно — застрять в гипсе. Шон улыбается мне, и я смеюсь, прежде чем добавить: — Мои братья взбесились до чертиков, поэтому мне пришлось придумать какую-то дерьмовую ложь о том, что я поскользнулась на кусочке льда — в августе.

Они правильно предположили, что я сломала её, сделав что-то глупое, например, впечатала рукой в совершенно пьяного Невероятного Халка, но я поспешила сказать все, что нужно, чтобы удержать их от добровольного предложения Мэйсона переехать ко мне в общежитие.

— Но почему? — спрашивает Шон, и когда я делаю еще один глоток пива и поднимаю бровь, он уточняет: — Зачем было выдумывать?

Я глотаю янтарную жидкость и пожимаю плечами.

— Ты помнишь моих братьев? Брайс учился в твоем классе, Мэйсон был на два года старше тебя, а Райан — на год старше него.

Шон водит большим пальцем по горлышку пивной бутылки.

— Вроде. У тебя ведь есть ещё один брат?

— Кто, Кэл? — спрашиваю я с некоторым удивлением в голосе. Он помнит Кэла, но не меня? — Да… — отвечаю я, стараясь, чтобы это меня не беспокоило. Помогает онемение, укореняющееся в кончиках пальцев. — Мы близнецы.

Когда Шон больше ничего не говорит, я заканчиваю:

— В любом случае, они все такие… опекающие. Чрезмерно опекающие.

— А что было бы, если бы ты сказала им правду?

Я думаю, Мэйсон по сей день был бы моей нянькой, потому что кое-что я уяснила, живя в большой семье, — это не рассказывать о подобных вещах, если не хотите провести остаток своей жизни, говоря об этом.

— Кто знает? — отвечаю я, когда входная дверь квартиры распахивается, и Адам вносит Роуэн на спине. Она балансирует на его голове коробкой из-под пиццы с уже свисающим из её рта кусочком, и я наблюдаю за ними, хотя мое лицо все еще повернуто к Шону. — Я привыкла лгать. Это легче, чем сражаться с ними.

Весь диван шевелился, когда Адам бросает Роуэн на подушку рядом со мной.

— Сражаться с кем? — спрашивает она.

— Моими братьями, — отвечаю я, пока Адам открывает коробку с пиццей, и оба парня хватают по кусочку. — Я как раз рассказывала Шону, что они могут быть чересчур заботливыми.

Роуэн хихикает и доедает кусок пиццы.

— А что они думают о том, что ты в одной группе с этими парнями?

Она тычет большим пальцем в Адама, указательным — в Шона, а я просто сижу с открытыми глазами и плотно сжатым ртом.

Роуэн прищуривается.

— Они ведь знают, что ты в одной группе с ними, да?

— Да, — лгу я милой блондинке, сидящей рядом со мной. — Конечно. — Хватаю кусок пиццы, чтобы выиграть немного времени, но это не отвлекает Роуэн.

— И они не возражают?

Шон и Адам оба ждут моего ответа, поэтому я выдаю очередную ложь.

— Они знают, что это моя большая мечта, поэтому поддерживают меня.

Я считаю, то, что мои штаны не горят, хороший знак, а умиротворенная улыбка Роуэн — это бонус. Она улыбается мне, Адам крутится в кресле, пока его ноги не свисают с подлокотников, а Шон просто смотрит на меня, как будто читает мои мысли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это круто, — говорит Роуэн, не обращая внимания на мою паранойю по поводу потенциальной телепатии Шона. — Ты должна как-нибудь пригласить их в Mayhem.

— Ага, — отвечаю я, не добавляя остального, что думаю.

Ага, если я это сделаю, должна быть готова к тому, что меня перекинут через плечо Мэйсона, брыкающеюся и кричащую, пока Брайс будет удерживать мои руки, чтобы я не оторвала бесполезные уши Мэйсона. Затем Райан может расспросить парней об их намерениях, пока Кэл заводит машину для побега.

— Может быть, — заканчиваю я с сахарной улыбкой.

Вопросы Роуэн о моих братьях следуют один за другим. Сколько им лет? Как их зовут? Чем они занимаются? Дружили ли они с ребятами из группы в старших классах? Почему нет?

— Я в некотором роде паршивая овца в семье, — признаюсь я, кладя свою салфетку с крошками на стол. — Остальная часть моей семьи очень…

Я пытаюсь понять, как закончить это предложение, когда Адам говорит:

— Футбольная.

Теперь он полностью свисает с кресла, его голова врезалась в пол, а ноги запутались на сиденье. Он пишет вверх ногами в мини-блокноте, а хлебная палочка балансирует, как мостик, между его грудью и подбородком.

Я хихикаю и соглашаюсь:

— Да, они очень футбольные.

Мои братья не похожи на меня, с моими голубыми прядями и пирсингом в носу. Они не похожи на Адама, с его черными ногтями и кучей браслетов. И они не похожи на Шона, с его гениальностью и винтажной одеждой.

— Так и что же сделало тебя другой? — с неподдельным интересом спрашивает Роуэн. — Почему ты взяла в руки гитару?

Мои глаза уже были прикованы к Шону, и они застыли там, вспоминая, как я впервые увидела его выступление, как он играл на струнах моего сердца каждой нотой, которую он брал. У меня бежали мурашки по коже, и в животе порхали бабочки, и я не уверена, были ли они из-за Шона или из-за гитары, или из-за обоих, но мои пальцы зудели, так хотелось коснуться этих струн и почувствовать Шона Скарлетта.

— Я была большой поклонницей группы в школе, — признаюсь я, когда мне наконец удается оторвать свои темные глаза от зеленых глаз Шона. — Они заставили меня захотеть играть, а гитара — вроде как… говорила со мною.

— Ого, — говорит Роуэн. — Значит, Шон вдохновил тебя на игру?

— Эй, — протестует Адам с пола. — С чего ты взяла, что это был Шон?

— Ну, это не мог быть Коди. Но думаю, вполне мог быть и Джоэль…

— Я тогда тоже играл, — жалуется Адам, бросая в Роуэн кусок хлебной палочки.

Она ловит её в воздухе и кладет в рот, а я прерываю их кокетливое поддразнивание признанием:

— Это был Шон… Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь играл так, как он.

— Ты должна была что-то сказать! — восклицает Роуэн, и мне удается не спорить, что я действительно что-то сказала. Я излила свое сердце и была вознагражден тем, что его растоптали.

— Да.

— Они могли бы избавиться от Коди гораздо раньше, — продолжает она, как будто находится за миллион миль отсюда. Ее недоеденный кусок пиццы летит обратно в коробку, голос мрачнеет, когда она добавляет: — Все могло бы быть совсем по-другому.

— Может быть, — соглашаюсь я, удивляясь, как бы все изменилось, если бы я не пошла на вечеринку к Адаму той ночью.

Я бы все равно плакала перед сном, я бы всегда задавалась вопросом, что могло бы быть, и потеряла бы свою девственность с кем-то, кто не был бы Шоном Скарлеттом…

Я съедаю свою порцию пиццы, используя мгновения молчания, чтобы задаться вопросом, изменила бы я что-нибудь, если бы могла. Осталась бы в ту ночь дома? Отказалась бы от той ночи?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Гораздо позднее, когда у Роуэн наконец заканчиваются вопросы, и солнце сменяется луной, я объявляю, что мне пора домой, и Роуэн настаивает, чтобы Шон проводил меня до моего джипа. Прогулка проходит тихо, даже музыка из лифта не нарушает тишину, пока я не сажусь на водительское сиденье, а Шон не встает рядом со мной. Огни парковки отбрасывают резкую тень на его лицо и щетину на подбородке, и он приоткрывает свои мягкие губы, чтобы сказать: