Страна счастливых - Ян Ларри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Принимается!
– Попутно следует подогревать увлечение междупланетными полетами, не давая этому увлечению остынуть.
– Нужно будет повести дело так, чтобы собрать на сессии большинство голосов за продолжение опытов Стельмаха на равных правах с осуществлением даже самых ультраграндиозных проектов.
– Принимается!
– Поручить Нефелину!
– Мой совет, - произнес неожиданно Бриз, - действовать осторожнее. Если Молибден и Коган раскусят наши намерения, мы будем разбиты. Они изворотливы, умны и изобретательны. Мы запутаемся в их бородах раньше, чем начнем битву.
– Внимание, - сказал Нефелин, - предупреждение серьезное. Бриз прав. Дети смелого, но хитрого практического века обведут нас вокруг пальца, если мы будем неосторожны.
– Поэтому, - подхватил Бриз, - следует оставить Стельмаха и его опыты в стороне. Будем чаще давать в газетах статьи агрономов о предполагаемой жизни на ближайших к нам планетах. Напечатаем несколько гипотез металлургов, зоологов и ботаников на эту тему.
Поэты и литераторы пусть выпустят романы и поэмы о дерзаниях человека. Но и тут Павла следует «замолчать». Нелишне пустить слух о том, что Совет разрабатывает не один проект, а два. Намекнуть на то, что второй проект коснется работы Стельмаха. Поднять дискуссию на тему: «Живуч ли консерватизм?»… «Не консерватор ли ты, товарищ?»… Однако дискуссия не должна касаться вопросов звездоплавания.
– Принимается!
– Да, да!
– Осторожность - половина победы! Ясно!
Нефелин встал:
– Итак, союз?
– В поход за колонизацию молодых миров!
– За мечту человека!
– Друзья, - сказал Нефелин, - день еще не кончен. Оставшиеся часы мы можем превратить в куски намеченной программы. Несколько тысяч человек собрались сейчас в театре послушать новую оперу Феликса Бомзе. Полчаса перед началом и все антракты в нашем полном распоряжении.
– Ты предлагаешь?
– Я только предвижу. Предложат в театре другие. Стоит всем увидеть Павла и… наша программа войдет в действие.
– Если ты рассчитываешь на меня, - обратился Павел к Нефелину, - так я должен тебя предупредить…
– Ты за бородачей?
– Не то! Я вылетаю сегодня ночным самолетов в Долоссы.
– Надолго?
– Не знаю.
– Прекрасно! Ты можешь лететь куда угодно, однако до отправки ночного еще три часа. Долоссы Долоссами, а дело делом. В поход, товарищи!
– В поход!
– Выше знамя! Трубачи вперед!
– Да погибнут бороды!
С веселым шумом заговорщики двинулись к дверям.
* * *
Опера должна была начаться в двадцать часов, но уже задолго до начала театральная площадь кишела народом. Под сводами театра перекатывался веселый шум толпы. Люди перекликались через головы других. Шутки подхватывались налету, остроты встречались общим смехом.
Пробираясь сквозь живое месиво людей, Павел почувствовал прилив волнующей радости. Беззаботно сдвинув шляпу на затылок, он шел вперед, улыбаясь широкой счастливой улыбкой. Неожиданно для себя, он вполголоса начал напевать модную песенку:
Плыви под звездами, орнитоптер.
Идущая рядом, плечо в плечо, с Павлом девушка дружески улыбнулась ему. Блестя веселыми глазами, она, громко стала подпевать:
Крепки мышцы, рука тверда, Внизу неоном горит земля.
Нефелин, шагающий впереди, повернул голову и, сверкая ослепительной белизной зубов, затянул дурачась:
Гей, вперед, на штурм миров! Тот, кто молод, с нами!
Подхваченный всеми, грянул боевой марш «Звездного клуба», раскатываясь под гулкими сводами входа в театр.
Толпа пела, шумела и смеялась, перекатывалась в пролетах ослепительных от света матовых шаров - мраморных колонн. Высоко вверху над головами горел огнями стеклянный свод, и снизу казалось, что сквозь этот свод, точно из широкой пасти Циклопа, низвергается солнечный океан бешеным пляшущим светом.
У главного входа, поблескивая никелем, над головами висел огромный счетчик. Узкие пятизначные цифры чернели за толстым стеклом. Крайние цифры, справа, быстро сменялись одна другой:
– 16.783.
– 16.784.
– 16.785.
На эмалевой доске над счетчиком чернела неподвижная и бесстрастная цифра:
– 25.000.
Это означало, что театр вмещает 25 тысяч человек. Для тех, кто приходил после того, как счетчик останавливался на 25.000, это означало, что мест больше нет и заходить в театр бесполезно.
Мимо счетчика прошел Нефелин.
– 16.965.
Павел нажал кнопку.
– 16.966.
В лицо пахнуло нагретым воздухом.
Павел смешался с толпой и, не теряя из вида Нефелина, направился в гардеробную. Повесив пальто и шляпу в узкие стеклянные ниши, Стельмах прошел в фойе.
* * *
У буфета с прохладительными напитками теснились люди.
– Традиции требуют напитков! - пошутил Нефелин и, увлекая за собой компанию, подошел к буфету.
Металлические краны сияли на белом мраморе распределителя. Над каждым краном сверкали фарфоровые овалы с темно-синими надписями:
– Боржом.
– Ананасная.
– Нарзан.
– Земляничная.
– Ессентуки.
– Грушевая.
– Яблочная.
– Апельсиновая.
Впрочем, Нефелин не терял времени на изучение прохладительных напитков. Запустив руку в стеклянную вазу, он достал бумажный стакан, выправил его и подставил под первый попавшийся под руку кран.
Друзья последовали его примеру.
Утолив жажду и бросив бумажные стаканы в урну, они направились в зрительный зал.
* * *
Опера молодого композитора Феликса Бомзе еще год назад возбудила серьезное внимание общественности.
Лучшие поэты, соревнуясь, писали либретто к его музыке. Совет художников выделил самых изобретательных и талантливых работников для сценического оформления оперы. Оскар Тропинин, виртуоз-светокомпозитор, работал целый год над световыми эффектами и световой иллюстрацией.
Оркестр был сформирован из лучших музыкантов города, которые наперебой стремились участвовать в этой прекрасной работе.
Зрительный зал волновался не меньше, чем сам композитор и действующие лица оперы. Приподнятое настроение невидимыми волнами бродило в зрительном зале, возбуждая людей, охватывая этим шестым чувством всех, кто входил в зал.
Пробираясь к свободным местам, Павел сказал громко:
– Я начинаю нервничать.
– Ничего, - уверенно ответил Нефелин, - мы сейчас освободимся от этого.
Он остановился около свободных кресел.
– Садитесь!… А настроение, действительно… Я уже чувствую, как дрожь блистательного маэстро проходит сквозь мою фуфайку. В самом деле здесь так много нервничающих участников, что невозможно сидеть. Надо спасаться.
Он быстрыми шагами подошел к барьеру и, точно кошка, легко вскочил на мостки.
Стоя лицом к лицу с шумящей многотысячной толпой, которая висела густыми амфитеатрами над партером, Нефелин, с улыбкой прислушивался к грохоту тысяч.
– Алло! - крикнул Нефелин, но в мощном прибое голосов его крик потонул, как слабый писк. Нефелин оглянулся. Увидев у барьера мегафон, он взял его и взмахнул им в воздухе.
Рокот толпы как бы упал в бездну. Рев стих мгновенно, казалось, ревущее харкающими легкими чудовище подавилось гранитной глыбой.
Наступила мертвая тишина, и только приглушенный гул вентиляторов шумел высоко под сводами.
– Товарищи! - крикнул в мегафон Нефелин, - я удивлен, я поражен до крайности. Чем это объяснить, что сегодня не слышно песен?
Толпа молчала.
– Каждому честному человеку, - продолжал Нефелин, - противно смотреть на ваши ханжеские физиономии.
– Позор! - гаркнули тысячи голосов.
– Это насилие над природой! - крикнул Нефелин, - а между тем до начала еще полчаса. Я предлагаю песню. Ну-ка, кто против?
Весь театр грянул дружно:
– Песню!
– Песню!
– Но, - закричал Нефелин, - мы споем сейчас то, что должно явиться увертюрой к опере. Я предлагаю спеть что-нибудь старинное, ну, хотя бы песню коммунаров.
И, не ожидая согласия, Нефелин крикнул:
– Павел, затягивай!
Стельмах встал.
– Один?
– Я пою с тобой! - поднялась из рядов девушка в белом платье. - Коммунаров?
Стельмах кивнул головой.
– Хорошо!
Тогда приятным и звучным голосом девушка запела:
Нас не сломит нужда, Не согнет нас беда…
Мощным баритоном Павел подхватил:
Рок капризный не властен над нами.
Нефелин взмахнул мегафоном, и, точно лавина с гор, загрохотали тысячи здоровых голосов:
Никогда, никогда, никогда, никогда
Коммунары не будут рабами.
Коль не хватит солдат,
– Старики встанут в ряд,
Станут дети и жены бороться.
