Птичьи права - Гарри Гордон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть…»
Все равно из чего, лишь бы только хлебнуть —Из колонки, лоханки, ключа ИппокреныТак тревожен и короток выдался путьИз героев-любовников в старые хрены.
Я врачиху привычно глазами раздел,Я сейчас пошучу, мы сейчас посмеемся…А она говорит: не оставим в беде,Раздевайтесь, ложитесь, мы вами займемся.
А она говорит: — Посмотри на себя,На кого ты похож, невоздержан и выжат…Я в окошко глядел, где на солнце рябя,Тонет стриж, поднимаясь все выше и выше.
Я домой уходил по горячей траве,Со старушкой присел поболтать у порога.А она говорит: — Молодой человек,Что вам надо? Идите своею дорогой.
«Что толку, считая морщинки…»
Что толку, считая морщинки,Тревожить себя перед сном…Мы ангеловы личинкиВ чистилище этом земном.
И, логово делая раем,Один исполняем завет:По мере вражды нажираемПыльцу, и богатство, и цвет.
Не ведая трудностей роста,Толкаешься, лязгаешь, прешь…Стать бабочкой очень непросто.Вот разве на Пасху помрешь.
«Что в сердце, что в уме…»
Что в сердце, что в уме, —Поместится в горсти.Прости меня во тьме,И на свету прости.
Что до седых волос,До полусмерти жив,Правдивый, словно пес,И как собака лжив.
За мой нетвердый шаг,За то, что стол залит,Что не болит душа,А голова болит.
Прощения прошуЧто был, что сплыл, что есть,Что больше не бужу,Чтобы стишок прочесть.
«Перестарались, перестарки…»
Перестарались, перестарки,Перемудрили. И сейчасХраним сухие контрамарки,Своей свободою кичась.
Еще движенья наши гибки,Но шорами затылок сжат:Несовершённые ошибкиНа чистой совести лежат.
И в каждой складке и прорехе,Где строчки спрятаны, тихи,Гремят, как грецкие орехиВполне созревшие грехи…
«Среди кипарисов у пирса…»
Среди кипарисов у пирса,Тетрадь прижимая к груди,Солдатик, молоденький писарь,Сурово на море глядит.
Душа его чувствует ветер,Волнуясь до самого дна.О смерти, о жизни, о смертиШумит небольшая волна.
Мне нравится эта погода,Вино горячит и горчит,И словно сквозь теплую воду
К холмам прикоснулись лучи.
Закуришь во тьме папиросу,И море всю ночь напролетПро деньги, болезни, про слезы,Про Бог знает что, напоет.
«Последний запущенный сын…»
Последний запущенный сынВ линялых отцовских рубахах,Я вышел из хлипких трясинБезверья, гордыни и страха.
Был моря размашистый шум,Гремело вино молодое.Я вовсе не брался за ум —Родил себя сам под водою.
И в рациональном зернеОсобого смысла не видя,Поплелся по колкой стернеВ краях, где метался Овидий.
Озерный мерещился шелк,Манили заздравные чаши…И поле уже перешел,А дальше что делать, а дальше…
«Одуванчики висят…»
Одуванчики висят,Сыроежки мокрый кратер,Царство белок и лисят,И плотвы на перекате.
Тракторная колея,Ливень, холод, мрак кромешный…Что же делать, если яНа другой воде замешан.
Царских скифов кирпичи,Глина, красная от жажды.Там из солнечной печиВыкатился я однажды.
Не мечтая о РусиЗа две тыщи километров,Над обрывом проносилБрюки, круглые от ветра.
Золотой литой залив,Голубой, седой, жемчужный…Ветром жарким, отчим, южнымВыперт я под кроны ив.
Валерьяна, лебеда…Родина? Конечно, да.Но, казалось бы, роднойСтарый пруд, покрытый ряской,Недоверчиво, с опаскойРасступился предо мной.
НА ЗОРЬКЕ
Колени мокры от росы,В мозгах невнятный гам,Колени мокры, а трусыСползают по ногам.
Бреду до берега реки,Табак во рту горчит,А из бамбуковой рукиЕще бамбук торчит.
В тумане вымокший лесокСкрипит, как старичок,А возле глаз наискосокБолтается крючок.
Не поднимая головыДошел. — Вот это да!И глянул на реку — увы,А там — опять вода.
«Так мерзнуть можно только в мае…»
Так мерзнуть можно только в мае,Когда махровая сиреньСтоит, закат перенимая,И тень наводит на плетень.
И, память храбрую тираня,Пустует дом с вчерашним днем,И, солью шевелясь на ране,Я долго растворяюсь в нем.
Темно. Кубические метрыПродолговаты и сыры.Кругом разбитые предметыКакой-то сыгранной игры.
А за окном — лазурь и пламя,Да изумрудная трава.А над лугами, над полями,Там, где кончаются слова
В предгрозье ледяного пираЛукавый ангел приоткрылБукет хрустящего пломбираПод шорох ацетатных крыл.
«Отогрейся щами…»
Отогрейся щами,Чаю вскипяти,Ночью обещалиДо тридцати пяти.
Не дрожи под шубой,Не бубни в тетрадь —Неразменный рубльНа еду не трать.
Чтоб поэт спал прозой,Ночью, по-людски,Для того морозы,А не для тоски.
«Можно так: среди белого дня…»
Можно так: среди белого дня,Одуревши от суетной гонки,Съехать с детской раскатанной горки,У ребенка фанерку отняв.
Только ты повнимательней все ж:Будет лед неожиданно скользким.Мордой в белую въедешь березку,А потом докажи, что не врешь.
«Как там: — «Яром, долиною»
Как там: — «Яром, долиною» —Пели, пели, Гарцевали на скрипучих табуретках,И под цокот кухонной капелиПили бормотуху. Водку редко.
Что-то в этом было, что-то было,Значит было, раз жена молчала,Что молчала — и сама любила,Только вместе с нами не вещала,А тихонько, чем могла кормила.
Вот и дети нарожали внуков.Вот и рыжий скоро будет лысый,Молча понимаем мы друг друга,Умные, как свиньи или крысы.
Что греха таить — мы стали хужеИзнутри немного и снаружи.
«Когда-нибудь в мирной беседе…»
Когда-нибудь в мирной беседеНачнешь завираться, и тутСвидетели прошлого — детиТакое тебе наплетут…
Бравируя памятью, прямоНапомнят, мол ветер гудел,За столиком плакала мама,А ты все в окошко глядел.
Будильник на полочке тикал,По радио пели не в лад…Ты был в пиджаке и ботинках,На маме был желтый халат.
Они как собаки и птицыДерзить норовят и вопить,И все потому, что водицыДадут напоследок испить.
«Нас вывезла любовь до гроба…»
T. А.
Нас вывезла любовь до гроба.Один хомут, одно рядно.Мы так друг с другом заодно,Что одиноки стали оба.
С настырной цельностью микробаВсе отвергаем за одноЖелание — нащупать дно,Когда его относит злоба.
Плывем, покуда хватит сил.Но только боже упасиЦепляться друг за друга в Лете
Где чайки закричат как дети,Крылами станут хлопотать,И воду лапками хватать.
«Меру доброго и злого…»
