Крестоносец из будущего. Командор - Герман Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выдохнувшись, он отпустил Войтылу. Тот попятился, но не упал, поддерживаемый молчаливым Пшемишеком.
— Пан не понял меня, — колдун заговорил дрожащим голосом, — мне ничего не нужно, только когда сам что узнаешь о Верте, то и мне весточку отправляй. Вон, Пшемишеку разреши в Старице бывать, да больше мне ничего и не нужно!
— Ох, что-то ты темнишь, Войтыла, — покачал головой Сартский, — ох, темнишь! Говори как на духу, что задумал?
Войтыла помялся, помолчал и тихо заговорил:
— Пан Конрад, с голоду помру скоро! Смерды раньше по панской милости хоть хлебца да маслица приносили в благодарность за травы да настои, а сейчас…
Сартский усмехнулся:
— Если только так… А чего ты хотел? Волки в лесу хозяйничают! Почто не спрашиваешь, почему я, как смерд лядащий, неконный к тебе пожаловал? Кобылу мою волки, поди уж, доедают, а сам я еле ушел от них! — Он хотел потереть ушибленное плечо да не стал, не гоже господину перед рабом унижаться. — Погоди… Или это тоже твоих рук дело? Чего твой холоп так зыркает? Не нравится он мне, Войтыла! Пшел вон!
— Что ты, что ты! — Войтыла замахал здоровой рукой. — Иди, Пшемишек, иди! Волки, они твари неразумные, что с них взять! — Он просительно протянул: — Пан Конрад, облагодетельствуйте…
Сартский отстегнул кошель с пояса и кинул Войтыле под ноги:
— Вот! Хватит?
Колдун подобрал и спрятал за пазуху расшитый кожаный мешочек.
— Благодарствую, пан Конрад! — Он торопливо поклонился. — А командора, пан, сейчас лучше не трогать! Подождать, может, он и сам как на тонком льду или зыбуне плывучем себя и утопит! Все равно ему не удастся провести старого рыцаря, что отшельником живет, пан его знает, а глядишь, его орденцы и сами прикончат, как самозванца…
— Ты прав, — Сартский на мгновение задумался, словно что-то просчитывая, — про старика, что занозой все эти годы сидит, я и забыл! Тот-то его сразу раскусит, он ведь настоящего Верта почти с отрочества знал, и этому его обмануть не удастся… А если старик его примет? Ведь Верт, неважно — настоящий или самозванец, — сейчас для ордена единственная надежда?
— Так и я о том говорю! — Войтыла развел руками. — Не трогайте его сейчас! Нужно, наоборот, с ним помириться, признать прежние земли за орденом…
— Нет! — Сартский яростно топнул ногой. — Не бывать этому! Я никогда не отдам Ордену земли! Они мои!
— Пан разве ни разу зверя не приваживал? Пусть командор думает, что пан не хочет вражды с ним, и успокоится! — Войтыла потер руки. — Отдаритесь дорогим подарком… Цепь магистерская, что пан хранит у себя, — самый лучший дар! А я, — он захромал к землянке, — помогу пану…
Порылся в углу, раскидывая тряпье, спустя пару минут вернулся, держа в руке небольшой сверток.
— Вот! — Он протянул его Сартскому. — Это звездная руда! Пусть кузнец пана заклепает маленький кусочек в одно из звеньев цепи, а остаток верните мне — я буду тогда всегда знать, где Верт! Он же цепь будет постоянно носить? Так? И пан, закинув такую приманку, будет, словно в засаде, ждать подходящего момента!
Сартский опасливо взял маленький сверток, покрутил его в ладонях, словно примеряясь:
— А если не будет носить? Или старик-рыцарь заберет? Нет, колдун, ты мне еще и яд добрый дай! Но такой, чтобы наверняка… Я уж найду того, кто сможет подсыпать! — Он решительно рубанул ладонью. — А еще лучше — кинжал или болт арбалетный в спину… Уже не умерший, говоришь? — Он ощерился. — Будет умерший!
— Как пану угодно! — Войтыла поклонился, на этот раз не так низко. — Будет пану яд! Только я приготовлю его как раз к сроку, как пан привезет мне назад камень небесный!
Словно дожидаясь конца разговора, из леса раздалось конское ржание.
— А, — колдун оживился, — зря пан ругал Пшемишека! Он кобылку панскую нашел! Не тронули ее волки!
Сартский несказанно обрадовался этому: возвращаться одному в сумерках ему очень не хотелось.
— Приблизься, холоп! — Он кивнул Пшемишеку, и тот подошел. — Вот! — Он похлопал по поясу, но кошель уже был отдан Войтыле, а второго кошеля у него с собой не было. С раздражением взглянув на ожидающего парня, Сартский был вынужден снять с мизинца самый маленький серебряный перстень с аметистом. — Возьми за работу!
Пшемишек отвел глаза в сторону и чуть склонился в поклоне.
— Ну же! На! — Сартский протянул руку с перстнем для поцелуя.
Парень словно окаменел. Кряхтя и охая, Войтыла поспешил к Сартскому, грубо оттолкнул в сторону Пшемишека, выхватил перстень и облобызал руку:
— Деревенщина, пан Конрад! Не гневайтесь! Деревенщина!
Он, проявляя для своих ран и страданий удивительную резвость, доковылял до лошади и подвел ее к Сартскому:
— Вот, пан! Я подержу стремя!
Лошадь, увидев Пшемишека, взвилась на дыбы, опрокинув несчастного Войтылу. Парень поспешно скрылся за землянкой.
— Тише! Тише! — Сартский едва успел поймать за повод гнедую. — Чего ты испугалась, глупая? — Ноздри лошади трепетали, словно почуяли дикого зверя. — Войтыла! — Конрад взлетел в седло, с трудом удерживая поводьями разгоряченную кобылу. — Я и так узнаю, где Верт! — Он швырнул на землю под ноги старику завернутую в тряпицу руду. — Твоя ворожба годна только коров хворых лечить да девок присушивать! Сделай мне яд, и чтоб наверняка! Сроку тебе — седмица! Пусть твой холоп будет в Старице вовремя! — Он уже выкрикнул на скаку: — Иначе поплатишься…
— Хозяин, — глядя вслед уехавшему Сартскому, Пшемишек заговорил медленно, словно боясь, что его одернут, — твои замыслы мне не ведомы… Но этот смертный… Как он смеет с тобой так говорить? Он такой… Почему ты не позволил перервать ему глотку, когда я встретил его по дороге сюда? Зачем ты позволяешь вытирать о себя ноги?
— Какой? Он господин и большой магнат, все земли вокруг — его! Он глуп и тщеславен, думает, что я его боюсь! Я бы мог извести его, наслать хворь или порчу, чтобы он сам ко мне приполз… Но зачем? Пшемишек, он пока мои руки! — Войтыла не столько улыбнулся, сколько оскалился. — Если мне удастся заполучить власть над командором, то Конрад Сартский мне уже не понадобится! Верт, вернее тот, кто сейчас носит его имя, нужен мне. Необходимо добраться до него любыми способами: только он может быть одновременно в двух мирах…
— Так и мы можем уходить туда! — Пшемишек нахмурился. — Хозяин, он что, тоже оборотник?
— Он не оборотник, он перехудник… — Войтыла устало сел на большой валун около землянки, Пшемишек встал на одно колено перед ним. — Мы можем только оборотиться в кого-то, чтобы попасть в Иной мир, а он… В своем мире он умер, только так смог попасть сюда… Та, прежняя, жизнь еще пока сильно держит его, поэтому, сам того не ведая, может окунаться в тот мир. Этот человек предназначен для исполнения Пророчества. Но нужно торопиться, нить, что связывает его с Далью, ослабевает, скоро он, если захочет, навсегда останется здесь и не сможет попасть туда, откуда пришел!
— А что это за Пророчество?
— Сам текст утерян… Есть только обрывки… — Войтыла невидящим взором смотрел поверх головы Пшемишека. — Когда свет войдет в дом… Явится уже не умерший, но еще не рожденный… Две ладони развеют тьму… И придет Меч Божий… Никто не знает, что это означает!
— Так, а что он должен исполнить? — Пшемишек недоуменно пожал плечами. — Зачем ему тот, другой, мир?
— А этого, волчонок, — Войтыла потрепал его по голове, — я сам еще пока не знаю…
ГЛАВА 11
— Ты с ума сошел, брат-командор! На хрена нам этот тис! — Священник еле сдерживал раздражение, Андрей же удивленно выгнул брови — и здесь, оказывается, выражения и поговорки про этот горький овощ в ходу!
— Мы и сотню этих тисовых палок белогорцам не продадим, а ты еще больше заказал? К тому же непонятно — что ты из них собрался городить? А эти шесть тысяч стрел?! Да здесь и двух десятков боевых луков не собрать, и у нас, и у селян! К чему эти траты?!
— Вот и хорошо, — радостно осклабился Андрей. — Раз ты вопросом задался, значит, и другие задумаются. Да тот же пан Сартский. К чему это орденцам столько стрел на сотню лучников? Как раз по три десятка стрел на тул и выходит. Ведь так?
— Так-то оно, может, так, — пробурчал в ответ старый рыцарь, — вот только ни стрелков, ни мощных луков у нас нет, и взять их негде…
— Вот здесь ты заблуждаешься — у нас есть и луки, и две сотни умелых воинов, что из них рыцарскую конницу распотрошат.
Широко открытые глаза отца Павла возопили немым вопросом, но глас старик не подавал, пребывая в некотором шоке от услышанного. И Андрей тут же зачастил словами, дабы священник не заподозрил его в умопомешательстве. А то такой вариант был еще как возможен!
— Смотри, брат, какой интересный расклад выходит. Белогорцы уже несколько лет не платят нам орденской десятины и, судя по всему, платить ее не собираются. А у нас нет ни сил, ни возможностей заставить их это делать. А мужики еще те — нам не платят, но и церкви также ничего от них не перепадает. На часовенку лишь сподобились, ухари…
