Виттория Аккоромбона - Людвиг Тик

Заметив ее глубокую озабоченность, кардинал взял донну Юлию за руку и подбадривающе сказал:

— Вот что пришло мне в голову: сходите-ка к Монтальто. Старик стремится прослыть добродетельным, охотно обращая грешников и утешая страждущих. Надеюсь, он сумеет настроить Медичи, а тот — Борромео и губернатора в вашу пользу, так что судьи, может быть, проявят снисходительность или, в крайнем случае, позволят преступнику бежать.

С такими слабыми надеждами синьора покинула дворец, размышляя по дороге, кто из ее знакомых мог бы достойным образом представить ее кардиналу Монтальто. Она не была с ним знакома и никогда не видела его в обществе, потому что кардинал жил очень замкнуто, посвятив себя только духовным обязанностям, и из-за слабого здоровья проводил часы досуга в своем саду.

Виттория тем временем посетила нескольких подруг, побывала в церкви Марии Маджоре и теперь возвращалась домой в сопровождении своей няни и старого слуги. Когда она свернула на соседнюю улицу, навстречу ей вышла толпа разряженных молодых людей. В центре их вышагивал легкомысленного вида юноша, среднего роста, субтильный, с белокурыми волосами, спадавшими волнами по плечам, и голубыми глазами на маловыразительном лице. Виттория хотела окликнуть его, приняв за известного нам Камилло, однако, подойдя поближе, поняла, что ошиблась. В незнакомце не было и следа того крестьянского чистосердечия, которая всегда так привлекала ее в друге детства; и она даже немного испугалась, когда выражение лица идущего навстречу юноши изменилось: рассеянная улыбка превратилась в нахальную гримасу; он вдруг затеял спор с одним из своих спутников и даже замахнулся кулаком, хотя тот был выше и сильнее его.

Виттория обрадовалась и успокоилась, когда к ней неожиданно подошел старый друг дома Капорале. Вместе они направились к дому Аккоромбони, и девушка по дороге поинтересовалась:

— Кто этот молодой человек, жестикулирующий так странно? Он кажется мне одним из избалованных дворянских сынков, которые стремятся прославиться своей невоспитанностью. Такие субъекты часто из пустого озорства, от скуки затевают ссоры, приводящие к трагедии.

— Этот молодой человек совсем не таков, — ответил дон Чезаре. — Он — самое миролюбивое создание на земле, но, как новичок в Риме, надеется, что своими ужимками, громкой речью, мнимой дерзостью и бранью сумеет завоевать авторитет у этих молодых льстецов и приспешников. Особенно усердствует в присутствии незнакомых людей и если его удостоит своим вниманием дама. Сейчас был сыгран небольшой импровизированный спектакль в вашу честь.

Виттория рассмеялась, а поэт продолжал:

— Этот паренек — выходец из бедной крестьянской семьи. Его поддержал дядя и послал учиться в школу в одном небольшом городке, затем ребенка взяли на воспитание монахи, и когда мальчик подрос, тот же самый дядя позволил ему приехать в Рим, чтобы посмотреть, что из него может выйти. Между прочим, опекун — не кто иной, как старый кардинал Монтальто, желающий перед своей кончиной видеть племянника хотя бы обеспеченным. Он хочет, чтобы тот стал священником, ибо когда ты небогат, успеха легче достичь с помощью духовной карьеры. Однако мальчик довольно упрям и не хочет слышать об этом. Да вы и сами убедились, как мало он подходит на роль священника.

В это время позади раздался громкий крик, и как только Капорале обернулся, к его великому удивлению, тот самый юноша, о котором только что шла речь, бросился к нему на грудь, бледный, как смерть, дрожа от страха и громко крича:

— Он бежит сюда!

Виттория, оглянувшись на крик, успела в последнее мгновение дернуть спутника за руку, который увлек за собой и обнимавшего его молодого человека. Один из быков, которых на длинных канатах приводят в Рим всадники, вырвался{66} на волю и теперь бежал вниз по переулку, а за ним толпа людей. Люди, идущие навстречу, шарахались в стороны, чтобы не попасть на рога.

— Опасность миновала, господин Перетти, — промолвил поэт, — очнитесь, вы весь дрожите.

— Наш дом совсем рядом, — сказала Виттория, — пойдемте к нам, там вы отдохнете и успокоитесь.

— Это очень любезно с вашей стороны, синьора, — ответил юноша, — но мне обидно, что мои спутники разбежались и бросили меня в беде.

Они вошли в покои, встретившие их свежестью и прохладой. Служанка шепнула своей госпоже:

— У вас уже есть один посетитель — милостивый господин. Его Превосходительство могущественный дон Лудовико Орсини.

Виттория побледнела и прошептала про себя: «Эта бестия гораздо опаснее, чем та, с рогами». Навстречу вышел высокий, сильный молодой человек с выражением наглого высокомерия на лице. Он лишь небрежным кивком приветствовал всех, быстро скользнув презрительным взглядом по лицу юного Перетти, и когда слуга поставил стулья, обратился к Виттории со значительным видом:

— Вы получили мое письмо, синьора?

— Да, — ответила она не без смущения.

— И что же? — в вопросе графа прозвучала угроза.

— Что мне вам ответить? — промолвила Виттория. — Я, кажется, все объяснила в тот вечер, перед отъездом в Тиволи. Вы должны это помнить.

— Ха-ха-ха! — подчеркнуто громко рассмеялся граф. — Я — потомок одного из самых древних родов, богатый, влиятельный; я, приводящий в трепет сотни, предлагаю свою руку и вместе с ней все состояние и свой титул простой горожанке, она же не может подарить мне ничего, кроме смазливого личика, гордой осанки да белых рук! Неужели я сошел с ума, ведь я могу выбирать невесту в семьях герцогов и князей?

— Так выбирайте же! — воскликнула Виттория, к которой снова вернулось самообладание и мужество. — Кто принуждает вас «опускаться» до простой и бедной горожанки. Я почту за счастье, если избавлюсь от необходимости лицезреть вас здесь.

— Вот как? — воскликнул в гневе грубиян. — И все же может так случиться, что я еще увижу тебя на коленях в пыли у своих ног, умоляющей спасти своего дражайшего братца от виселицы!

— Это уж слишком! — вскричала Виттория вне себя. — Презренный! Вон отсюда сию же минуту! И этот ничтожный, жалкий тип смеет говорить о своем благородстве и рассуждать о любви! Для такого любая служанка чересчур благородна! Я настолько презираю вас, что в моих глазах даже раб на галерах неизмеримо выше.

Разъяренный Орсини вскочил со стула, и возникло опасение, что этот наглец совершит сейчас что-нибудь ужасное. Капорале рванулся навстречу и силой удержал его. С величайшим презрением граф посмотрел на поэта.

— Жалкий стихоплет, — промолвил он затем, — вы посмели удержать меня силой.

— О да, — воскликнул Капорале в гневе. — До тех пор, пока я могу пошевелить рукой или ногой, я, как мужчина, до последней капли крови, буду защищать женщину, моего друга, от насилия!

— Раб! — закричал граф и вырвался из объятий Капорале.

— Вы ошибаетесь, господин граф, — овладев собой возразил поэт, — я независим, свободен, в провинции меня удостоили звания губернатора.

— О да, несколько убогих селений, — заявил тот. — Но если я пошлю туда двадцать моих молодцов, они сожгут дом господина губернатора и приволокут его самого в мой замок в цепях. Для меня вы слишком ничтожный противник. Но вас, Аккоромбона, я не оставлю в покое, даже если вы обойдетесь со мной еще более гнусно. Слова бабы ничего не стоят; дьявол, воспламенивший мою страсть, укажет мне пути и средства, как овладеть вами. Так или иначе вы станете моей.

Он так стремительно вышел, что чуть не сбил с ног Юлию, появившуюся на пороге. Виттория, рыдая, бросилась к ней на грудь, мать тоже не могла сдержать слезы. Капорале утешал их, как только мог, но в такой момент он не знал, что и посоветовать.

Выбрав подходящий момент, молодой человек вежливо представился женщинам и попросил разрешения повторить свой визит и продолжить знакомство, начавшееся при столь странных обстоятельствах.

В дверях он пробормотал про себя: «Хороша же стража в Риме: дикие быки бегают по улицам, сбивая с ног людей, а бешеные графы врываются в дома».

ГЛАВА ВТОРАЯ

Граф Пеполи неустанно хлопотал за своего родственника, но как ни стремились судейские угодить ему, было мало шансов, что его добрые намерения увенчаются успехом. Богатый синьор Белутти исчез бесследно, ни один из захваченных бандитов не хотел указать, куда его отправили, или назвать тех, кто его прячет. Следствие продвигалось медленно, и адвокат, чьи услуги щедро оплачивал граф, дал ему понять: игру ведет чья-то властная невидимая рука, которая, как уже часто случалось, все тормозит, чтобы защитить одного или другого и препятствовать тому, чтобы тень подозрения пала на кого-нибудь из аристократов. Посещая тюрьмы, граф услышал о преступнике, схваченном довольно давно и теперь получившем смертный приговор за другое преступление, возможно, он мог дать некоторые показания. Граф Пеполи настоял на свидании с этим жестоким убийцей, прикованным тяжелой цепью к стене мрачной камеры. Когда дверь ее открыли, тот встретил графа криком, прервав уличную песню, которую только что весело распевал.