Холодные звезды-2. Долгий путь домой - Вергилия Коулл

— Значит, ей помогли какие-то синтетические лекарства, — принялась я размышлять вслух.

— Она всегда была человеком науки. Человеком камня и железа, как говаривал мой отец, — ответил Биру. — Пыталась привнести это и в жизнь народа, которой уже считала своим. Ей, вообще, многое не нравилось в местных порядках, и она всегда активно уговаривала отца это изменить.

— За это совет не любил ее, — добавил Кай.

— Да, не любил, — не стал спорить Биру. — Но мой отец слушал совет только тогда, когда это не касалось Каиссы.

— Но ты говорил, что между ними пролегла трещина, — напомнила я.

Биру посмотрел на меня задумчивым взглядом.

— Он так и не простил ей тот уход. Считал, что мама могла предупредить его, оставить хотя бы записку, чтобы не волновался. Но она пропала, а потом появилась с ребенком. Он рыдал от счастья и одновременно злился на нее. Совет предлагал признать меня незаконнорожденным, даже предполагали, что Каисса родила меня не от отца. Но посмотрите на меня… — правитель сделал характерный жест, — разве можно сказать, что во мне нет протурбийской крови?

Я покачала головой. Нет. Даже если цвет кожи можно было как-то оправдать, а на характерные черты лица сделать скидку, то таких зрачков не было никогда ни у одного человека. Зато вспомнила еще одну фразу, брошенную мне принцем в яме. Когда я врала, что мои волосы сделаны из серебра, он неожиданно ледяным и злым голосом оборвал меня. Бросил что-то вроде: «В них просто нет цвета». Теперь, кажется, я догадалась, что Биру в тот момент машинально повторил слова своего отца.

— Они больше не жили вместе? — посочувствовала я.

По лицу полукровки уже читался ответ.

— Отец, конечно, признал меня, — вздохнул он, — но они с мамой разъехались по разным спальням и даже этажам. Он больше не верил ей, считал бессердечной и холодной. Можно сказать, Каисса пожертвовала своим семейным счастьем ради моего рождения.

— Вы были очень близки с ней? — я осторожно коснулась руки Биру в знак утешения.

Он с благодарностью пожал мои пальцы.

— Мне нравился острый ум матери. Нравилось, что вместо детских сказок она рассказывала о своей жизни на другой планете, о мире людей, о своей прошлой работе, о том, как прекрасна и многогранна наука. В детстве я мечтал стать человеком. Стать как Каисса. С ее возвращением к нам вернулось благополучие. Я любил науку и до сих пор жалею, что мне никогда не суждено увидеть своими глазами мир людей и постичь то, что вы постигаете в своих университетах.

Теперь становилось понятно, в кого пошел Биру. В который раз я задумалась, что его глубину будет очень нелегко понять. Он был человеком — но и протурбийцем, а Кай говорил, что у них своеобразная психология. Пока что мне не удавалось найти золотую середину своего отношения к полукровке. Но понять его захотелось. Внутри шевельнулось что-то, когда Биру рассказывал историю матери. Он говорил искренне, я чувствовала это сердцем, а его слова о тяге к науке насквозь пропитались обреченностью.

Я посмотрела на Кая. Он тоже думал о чем-то своем.

— Как твои родители умерли? — тихо спросила я у правителя.

— От пузырчатой болезни, — откликнулся Биру. — Четырнадцать лет назад здесь началась эпидемия. Мать спасла меня и на этот раз. При первых признаках заболевания среди жителей она приставила ко мне совет и приказала нам убраться далеко в лес и не возвращаться, пока не зажгут сигнальный костер.

— Четырнадцать лет…

Биру называл и эту цифру. Он говорил, что не слышал человеческой речи именно такой период времени. Похоже, на своем языке Каисса разговаривала только с ним. Поэтому он поначалу так переживал за произношение и с трудом вспоминал давно забытые слова. Так может это тянуло его к нам с Каем? Возможность воскресить в памяти былые навыки?

— Сигнальный костер зажгли только через два месяца, — продолжил Биру. — К тому времени большая часть поселения была мертва. Моя мать умерла, ухаживая за больными наравне с лекарями. Они с отцом осознанно не оставили жителей. Он — потому что настоящий правитель никогда не бросит свой народ в трудный час. Она… потому что до последней секунды верила, что наука может спасти больше жизней, чем суеверные протурбийские лекари.

Мое горло перехватило. Сама не ожидала, что так растрогаюсь, слушая историю. Но… мне нравилась Каисса. Нравилась ее преданность своему делу. Нравилось, что она не боялась опасностей, когда боролась за то, во что верила. Я понимала ее.

— А потом пришли ашры, — заговорил Кай, — и начали собирать умерших. Да?

— Нет, — удивленно посмотрел на него Биру. — Ашры никогда не заходят сюда. Они не приходили и в тот раз.

— Не заходят?! — по моей спине пробежала холодная волна. — Это как? Почему?

— Разве я не сказал, госпожа? — повернулся ко мне правитель. — Моя мать вернулась со мной и рюкзаком. В нем она принесла некоторые полезные вещи. Среди них были импульсаторы.

— Импульсаторы?! — насторожился Кай.

— Да, — подтвердил Биру, — если хотите, я потом покажу вам. Это приборы, которые распространяют вокруг себя звуковые импульсы на определенной частоте.

— Что-то вроде отпугивателя для животных, — сообщил мне Кай, хоть я и сама начала догадываться о предназначении.

— Каисса воткнула импульсаторы по периметру вокруг поселения и тщательно замаскировала их, — закончил правитель. — С тех пор ашры тут не появлялись ни разу.

Остаток вечера я просидела сама не своя. После рассказа Биру тысяча появившихся в голове вопросов не давала покоя. Я украдкой поглядывала на правителя, который наслаждался едой и то и дело пытался завести с Каем непринужденный разговор на ничего не значащие темы.

Понимал ли сам полукровка, какую важную информацию только что нам сообщил? Естественно, он догадывался, что нам интересно будет узнать о судьбе его матери. Но ведь мы почти не говорили об ашрах. И о горячем желании вернуться домой я упоминала без подробностей. Вряд ли Биру умел читать мысли. Но теперь меня не отпускало ощущение, что Каисса — наш ключ к утерянной связи со спутником. Я горела желанием скорее поделиться соображениями с Каем, но торжество продолжалось, и мои мучения — тоже. Мы не могли перекинуться ни словом без того, чтобы не вовлечь в беседу правителя.

Неизвестно, сколько бы еще продлился званый ужин, где от угощения ломились столы, а слуги сбились с ног, подливая гостям напитки, но тут случилось неожиданное происшествие. При очередной смене блюд перед Биру поставили посудину, плотно накрытую крышкой. Мальчик-протурбиец, который ее принес, сообщил, что это угощение исключительно для нашей «очень уважаемой» части стола. Полукровка перевел мне его слова, по привычке нагнетая излишнюю торжественность даже в такой момент.