Новый Мир ( № 2 2013) - Новый Мир Новый Мир

Часа через полтора колени и руки совсем замерзли, и он пополз вниз. Это было куда сложнее, чем подниматься. Куртку порвал на груди. Веня, трясясь, отжал куртку, рубашку и свитер, наколол дров из недавно упавшей кедрушки и прямо среди камней разжег костер. Грелся у огня и смотрел на свои ступени. Их было двадцать семь, и надо было еще столько же или больше. Потом ледник становился положе и уходил за скалу. Веня надеялся, что дальше будет выход на снежник, откуда он впервые пытался сюда спуститься.

Метра три выше его ступеней, возле скалы был большой натек льда, его надо было обходить. Вдоль скалы по нему не пройти, там уклон отрицательный, соображал Веня, задирая голову, надо в другую сторону, туда, где изо льда торчит камень. На него можно было встать. Камень — это минус одна ступень. И он снова полез.

Это был не камень, а сапог. Целый. Даже сточенная подковка и гвоздики были видны. Он подергал, встать на него нельзя было, и Веня обстучал обухом. Неожиданно натек стал осыпаться мелким ледяным крошевом, под ним было что-то темное и вязкое, Веня еще обстучал. Коричневый тулуп. Человек. Венька опасливо спустился на несколько ступеней, посмотрел вверх. Человек как будто нависал над ним, если бы он сорвался, он бы снес и Веню. Веня стоял на скользкой холодной ступени, придерживался за другую и соображал. Потом, крепясь, поднялся к покойнику, понюхал — ничем не пахло, может, только кожей тулупа. Чуть в стороне расширил опоры под ноги. Чтобы было куда отступить, если тот поползет вниз, — лететь уже было как с четвертого этажа. И начал аккуратно, стараясь не рвать тулуп. За этой опасной работой он немного привык к этому “тулупу” и уже не очень боялся. Мужик был небольшой, может, и мальчик, лежал у самой скалы, скорчившись лицом в колени, как в утробе матери. К Веньке он был верхом собачьей ушанки — лица не видно было.

Когда Веня сбросил ледяную глыбу вниз, едва сам не улетев, уже хорошо вечерело. Ветер стих, и стало холодно, как в холодильнике. Веня все-таки спустился, попытался вытащить глыбу из ручья, но не смог сдвинуть.

Он, дрожа и коченея, полез вверх. Сколько там еще было рубить, Веня не знал. Он задрал голову на темнеющее небо и впервые за последнее время почувствовал в себе что-то, похожее на страх.

Руки от холода и усталости плохо держали топор, из ниши, оставшейся после мужика, рубить было высоко и неудобно, Веня сделал еще пару ступеней, сильно рискуя, вылез на них и, в отчаянии уже, вставляя топор в распор трещины, прополз до конца скалы. Дальше было положе, но цепляться не за что. Веня понимал, что если заскользит, то разобьется обязательно. Он пополз по мокрому, подмерзающему льду, зарубаясь топором. Отдыхал, поочередно отогревал руки и полз. Стало еще положе, и он встал осторожно на корячки и вскоре, забравшись на невысокие отвесные скалы, увидел впереди спокойную вечернюю долину. Один склон еще освещался солнцем. Это было невероятно. Здесь было тепло, хорошо и спокойно, а в трехстах метрах внизу бурлило первобытное Ущелье, омывая ледяную глыбу с человеком.

Неподалеку на схождении двух долин стояла старая алтайская избушка, и Веня, сходив за рюкзаком, оставленным на склоне, направился к ней. Умнее было уйти домой, но сил не осталось совсем. И уходить почему-то не хотелось. Как будто бросал кого…

Он варил кашу и думал о мужике. Что занесло его в такое странное место? Кто он? И что с ним делать? Обдумывал всякие варианты. Сходить к алтайцу, пусть съездит за милицией? Или… Бросать нельзя было.

Утром он отколотил пару кованых скоб от угла избушки, сходил, отвязал свою веревку на осыпи, сделал страховку вдоль ступеней и по ней спустился вниз. Глыба в ручье обтаяла почти вся, только в сгибе ног немного осталось. Вода полоскала одежду. Веня легко отбил остатки льда, перевернул. Покойник, несмотря на мокрую одежду, оказался совсем не тяжелым.

Лицо было обычное… и напряжено, как будто в судороге. А так… только потемнело слегка и скулы обтянуты кожей. Глаза, прикрытые веками, запали. Такая же, как и у Веньки, плохо растущая рыжеватая борода неопрятно облепила скулы и тощую шею. Мужик был примерно его возраста. Русский вроде. Волосы светлые. Веня оттащил его от ручья. Одежда была крепкой. Тулупчик с вышивкой вокруг пуговиц, штаны не то серого, не то черного цвета из грубой ткани. В глыбе льда мужик был как-то поживее. Теперь же Венька немного брезговал. Постоял, морщась, подумал, что же с ним делать, и стал расстегивать пуговицы на тулупе. Он чувствовал себя ужасно — никогда не шарил по карманам.

Пуговицы в руках рассыпались в серый металлический порошок. Оловянные, подумал Венька. Местами под тулупчиком был лед. Документов не было. Рубашка… Кожаный ремешок на поясе… Веня встал и посмотрел на него сверху. Рубашка была косовороткой с вышивкой по вороту. Крепко позеленевшая цепочка с большим крестом. И тулупчик и сапоги — все старого покроя. Веня будто прозрел. Да сколько же ты пролежал здесь?! Веня еще внимательнее стал смотреть. В карманах штанов — ничего. На лезвии ножа надпись: Саблинские мастерские. Тысяча восемьсот двадцать… какой-то год. Дальше неразборчиво. Кожаная длинная сумочка вдоль пояса. Веня отвязал, уже понимая, что в нем. В мешочке, тяжелом и длинном, как колбаса, было золото. Веня прикинул — килограмма три-четыре или больше. Бурое, чуть латунное. Царапнул ножом по небольшому самородку — ярко зажелтело. Ничего в Вене не шевельнулось. Он высыпал песок обратно в мешочек и затянул кожаные удавки.

Наверх посмотрел, там высоко голубело, а здесь было сыро и мрачно. Вене так досадно стало — золото это чертово. Что с мужиком делать? Идти ментов вызвать? Пока сходишь, птицы расклюют. Он представил себе, как ходит по поселку, где полно народу, спрашивает ментов. И как они потом сюда… если сказать про золото, то… ему не хотелось ни о чем таком думать. Совсем не хотелось никакой “цивилизации”, никакого шума здесь. Он сидел и глядел на мужика. Тот как лежал, раскинув руки, так и лежал. И Веньке вдруг совершенно отчетливо почудилось, что и мужику не хочется ничего такого. Запахнул тулуп решительно. Из кармана торчал кисет. Почти без табака, из мягкой кожи, с вышивкой светлым бисером по кругу — Афиноген Богорадов!

Веня посидел, разглядывая черепушку, которая когда-то отзывалась на такое замысловатое имя.

— Вот что, Афиноген, домашним твоим, если они у тебя были, я уже не смогу сообщить, а менты наши нынешние тебе вряд ли понравятся. Похороню, что ли, я тебя?

Афиноген молчал, и Веня осмотрелся. Здесь, в Ущелье, нигде не выкопать было, да и не хотелось. Ступени были скользкие, поразмытые уже водой. Ничего, подумал, у меня веревка есть.

Без тулупа Афиноген был совсем легкий, Веня обвязал его веревкой и стал поднимать. Почему-то ему важно было вытащить Афиногена на свет Божий, ему казалось, Афиноген когда-то лез наверх, да не добрался. Веня подтягивал тело, фиксировал скобой, лез выше, подрубал размытые ступени и снова тянул. Несколько раз они все же должны были улететь вниз, но они не улетели. Веня наладил новую страховку, дотянул Афиногена до начала ледника, привалил лицом к скале и, здорово уставший, поплелся вверх по кедрачу в свою избушку. Было не холодно, он не стал топить печку, съел полбанки тушенки с сухарем и упал спать. И ничего ему, как ни странно, не снилось.

Утро было тихое, ласковое. Будто и не лежал рядом покойник. Веня хорошо выбрал. Тщательно, будто рисовать собирался это место. На пригорке, на солнечной стороне. Небольшая зеленая лужайка была рядом с большим кедром. Он поплевал на руки и начал копать. Афиноген лежал возле, лицом к небу. Хорошее было утро. Они были вдвоем. Вене, у которого никогда не было брата, казалось, что это его брат.

Сверху шел мягкий слой с корнями травы, потом начались камни. Веня не торопился, вытаскивал рукам. И разговаривал с Афиногеном.

— Камни, конечно, но все по-людски будешь. Не во льду. Во льду-то небось холодно было? А?

Ему все хотелось назвать Афиногена коротко, по-свойски. Феней, что ли, но он сдерживался. Хоть они и были одного возраста, все же Афиноген был лет на сто пятьдесят постарше. Да и в горах этих он был главнее, это его были горы — вон сколько золота наковырял, а я-то что? Я здесь гость. Хорошо мне здесь у вас, Афиноген, но что дальше, кто знает. Или все мы здесь гости? Продукты вон почти кончились. Что делать-то мне, а? Ты-то уж теперь все знаешь. Может, где-нибудь рядом сейчас, подсказал бы. Лопата снова наткнулась на большой камень, он раскачал его, подсунул руки и стал поднимать по осыпающемуся борту могилы.

— Я, вишь ты, художник… в Москве… — Веня говорил, чтобы не молчать или чтобы Афиногену не скучно было, кряхтел, гремел лопатой по камням. — Никакой я, в общем, не художник, но это без разницы. Кем я только там не был. На диване лежал полгода… А здесь… — Веня поднял голову и посмотрел на дальние белые хребты. — Здесь я… иногда хочется взять да и пойти куда-то. Идти и идти, и чтобы красота эта никогда не кончалась. Как будто полететь даже. Полететь было бы лучше, конечно. И ты знаешь, людей почему-то и не надо. Такой, какой я есть, я им не особенно нужен, а какой я им нужен, мне неинтересно. Такая фигня.