Мегрэ и виноторговец - Жорж Сименон

— Вам нетрудно на всякий случай справиться об этом у бухгалтера и сообщить мне? Я подожду у телефона.

Мегрэ воспользовался паузой, чтобы разжечь потухшую трубку. В конторе на набережной Шарантон послышались шаги, открылась и закрылась дверь, потом через несколько минут опять стук двери и шаги.

— Вы у телефона?

— Да.

— Я была права. В сейфе лежат только деловые бумаги и некоторая сумма наличных денег. Бухгалтер даже не знает, был ли у патрона ключ. Похоже, второй ключ находится у господина Лепетра.

— Благодарю вас.

— Вы тоже будете на похоронах?

— Вряд ли. Впрочем, меня никто не приглашал.

— Войти в церковь имеет право каждый.

Мегрэ повесил трубку. Голову по-прежнему ломило, но настроение было не таким мрачным, как утром. Поднявшись, комиссар пошел в комнату инспекторов, где Лапуэнт выстукивал на машинке свой рапорт. Печатал он двумя пальцами, но дело у него шло едва ли медленнее, чем у многих машинисток.

— У меня только чго был посетитель, — пробурчал Мегрэ. — Издатель книг по искусству.

— Чего ему надо?

— Хочет получить назад свои письма. С моей стороны непростительно было не подумать о личной корреспонденции Оскара Шабю. Среди них есть, конечно, весьма изобличительные. Например, от этого Кокассона, который требовал у него денег.

— За то, что виноторговец спал с его женой?

— Кокассон застал их на месте преступления. Правда, он со своей стороны тоже был связан с Жанной Шабю. Это только один случай. Думаю, что когда мы заполучим корреспонденцию, всплывут и другие.

— А где эти письма?

— Скорее всего в сейфе, который находится в гостиной у Шабю.

— Жена их не читала?

— Говорит, что и не думала об этом сейфе. Ключ попал к ней случайно: она нашла его в одежде, которая была на Оскаре Шабю в среду.

— Вы ей о них сказали?

— Да. И я уверен, что сегодня же вечером она их прочтет. Похороны назначены на завтра. Сначала в церкви Сен-Поль состоится панихида, затем три машины с самыми близкими поедут на кладбище Иври.

— А вы там будете?

— Нет. Зачем? Убийца не из тех, кто может выдать себя своим поведением во время похорон.

— Мне кажется, шеф, вы чувствуете себя лучше?

— Не спеши. Посмотрим, что будет завтра.

Была половина шестого.

— Не стоит дожидаться шести часов. Все-таки полезнее сейчас больше побыть дома.

— До свидания, шеф!

— Пока, ребята!

И Мегрэ, с трубкой в зубах, сгорбившись, вялой походкой вышел из комнаты инспекторов.

Спал Мегрэ тяжелым сном и, видимо, без сновидений: утром он ничего не помнил. Ночью ветер переменился и потеплело, барабаня по стеклам, зарядил бесконечный монотрнный дождь.

— Температуру будешь мерить?

— Нет, у меня нормальная.

Комиссар почувствовал себя лучше. Выпил, смакуя, две чашки кофе, и жена снова вызвала ему такси.

— Не забудь захватить зонтик.

Войдя в кабинет, комиссар бросил взгляд на ожидавшую его стопку писем. Это уже давно вошло в привычку. Глядя на конверты, он сразу узнавал почерк друга или человека, сообщения от которого ожидал.

На одном из конвертов адрес был выведен печатными буквами, а в левом углу трижды было подчеркнуто слово «лично».

ГОСПОДИНУ КОМИССАРУ МЕГРЭ.

НАЧАЛЬНИКУ ОТДЕЛА УГОЛОВНОЙ ПОЛИЦИИ

38, НАБЕРЕЖНАЯ ОРФЕВР

Мегрэ начал с этого письма. Оно было написано на двух листках бумаги, обрезанной сверху. Видимо, там был напечатан гриф какого-нибудь бара или кафе. Почерк был четкий, ясный, расстояние между словами одинаковое. Чувствовалось, что писал человек педантичный, внимательный к деталям.

«Надеюсь, мое письмо не застрянет в ваших канцелярских дебрях и вы прочтете его лично.

Это я дважды звонил вам, но быстро вешал трубку, опасаясь, как бы номер не засекли. Кажется, это невозможно, когда звонишь из автомата, но я предпочитал не рисковать.

Меня удивляет, что газеты до сих пор не пишут о подлинном лице Оскара Шабю. Неужели среди людей, хорошо его знавших, не нашлось никого, кто сказал бы правду?

Вместо этого о нем говорят как о человеке недюжинного ума, смелом и упорном, который своими руками создал одно из крупнейших виноторговых предприятий.

Где же справедливость? Ведь он был гадина! Я уже говорил это и снова повторяю! В угоду своему властолюбию он, не колеблясь, жертвовал любым человеком. Я иногда даже думаю, не был ли он, в известном смысле, сумасшедшим?

Трудно поверить, чтобы человек в здравом уме мог вести себя так, как он. Когда дело касалось женщин, ему необходимо было всячески их порочить. Он хотел обладать каждой только для того, чтобы унизить ее и показать свое превосходство. Он всюду похвалялся своими любовными успехами, нисколько не заботясь о репутации этих женщин.

А мужья? Возможно ли, чтобы они ничего не знали? Не думаю. Он их подавлял своим высокомерием и в какой-то степени силой вынуждал молчать.

Ему нужно было принижать всех и вся, чтобы почувствовать себя сильным и могущественным. Вы меня правильно поняли?

Порою невольно говорю о нем в настоящем времени, как будто он еще жив, хотя он, наконец, получил то, чего давно заслуживал. Никто его не будет оплакивать, даже близкие, даже отец, который давно не хотел с ним встречаться.

Об этом газеты умалчивают, и если в один прекрасный день вы арестуете того, кто стрелял, в Шабю и положил конец его бесчинствам, все ополчатся против этого человека.

Я хотел установить контакт с вами. Я видел, как вы входили в дом на площади Вогезов в сопровождении другого человека, видимо, одного из ваших инспекторов. Я видел также, как вы направлялись в контору на набережной Шарантон, где все обстоит не так просто, как вам это хотят изобразить. И вообще, к чему бы ни прикасался этот человек, он все в какой-то степени загаживал.

Вы ищете убийцу? Это ваша работа, и я не питаю к вам неприязни. Но если бы на свете существовала справедливость, убийцу следовало бы найти лишь затем, чтобы выразить ему благодарность.

Повторяю, Шабю был грязная гадина, человек глубоко порочный.

Прошу вас, господин комиссар, извинить меня за то, что я не счел нужным подписаться».

И все же в конце письма был сделан неразборчивый росчерк.

Мегрэ медленно перечитал фразу за фразой. За долгие годы работы ему приходилось получать сотни анонимных писем, и он сразу мог определить, какие из них представляют интерес.

В этом, несмотря на мелодраматичность и безусловные преувеличения, содержались серьезные обвинения и портрет виноторговца отличался изрядным сходством с оригиналом.

Кто его автор? Убийца? Или одна из многочисленных жертв Оскара Шабю? Возможно, это был человек, у которого он отбил жену, а потом по привычке бросил. А может быть, кто-нибудь из тех, кто пострадал от его беспощадности в делах.

Мегрэ невольно вспомнился незнакомец, приволакивающий ногу, тот, который ожидал его у входа в Уголовную полицию, а потом вдруг повернул в сторону площади Дофини. Вид у него был далеко не процветающий. Вероятно, предыдущую ночь он спал, не раздеваясь. Однако на бродягу он не походил. В Париже живут тысячи людей, которых трудно причислить к какой-нибудь определенной социальной категории. Часть из них неизбежно опускается на дно, и если такие не кончают жизнь самоубийством, то становятся бездомными бродягами и влачат дни на парижских набережных.

Другие, стиснув зубы, цепляются за жизнь и порой выплывают на поверхность, в особенности если кто-нибудь протянет им руку помощи.

В глубине души Мегрэ был не прочь оказать этому человеку помощь. Автор письма не походил на безумца, несмотря на ненависть, которую питал к Шабю и которая, по-видимому, стала для него единственным смыслом существования.

Не он ли и убил виноторговца? Возможно. Мегрэ легко мог представить себе, как он поджидает Шабю в сумерках, сжимая холодную рукоятку пистолета.

Итак, он решился и выстрелил раз, два, три, четыре раза и, прихрамывая, направился к метро. Потом, быть может, побрел на Большие бульвары или другой оживленный квартал и вошел в бистро, чтобы обогреться и в одиночестве отпраздновать только что одержанную победу.

Убийство Шабю не было для него неожиданным: он давно все обдумал, но долго колебался, вновь и вновь перебирая в памяти обиды, чтобы подхлестнуть себя.

И, наконец, враг уничтожен. Не исчез ли вдруг для преступника весь смысл его жизни? Об убитом говорят, как о незаурядной личности, как о человеке редких деловых качеств, но не упоминают ни о том, кто совершил убийство, ни о причинах, которые могли его к этому побудить.

И тогда он звонит Мегрэ. Потом пишет письмо, не сознавая, что сообщает достаточно для того, чтобы его можно было разыскать и арестовать.

Звонок возвестил о начале оперативки, и Мегрэ направился в кабинет шефа.

— По делу об убийстве на улице Фортюни ничего нового?

— Ничего определенного. Однако у меня появилась надежда.

— Вы думаете, будет скандал?