Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Карен Хорни

Другая черта компульсивной природы влечения к славе – как и любого компульсивного влечения – это его неразборчивость. Так как реальные интересы человека, гоняющегося за славой, не имеют для него значения, он должен быть в центре внимания, должен быть самым привлекательным, самым умным, самым оригинальным – требует того ситуация или нет, может он или нет, при его качествах, быть первым. Он должен выйти победителем из любого спора, неважно, где лежит истина. Его мнение на этот счет прямо противоположно мнению Сократа: "...мы спорим не для того, чтобы победило твое или мое мнение, нет, мы оба должны бороться за то, чтобы победила истина».* Компульсивность невротической личности неразборчиво требует превосходства и делает человека равнодушным к истине, касается ли эта истина его самого, других людей или фактов.

* Диалоги Платона, «Филеб».

Более того, как и любое другое компульсивное влечение, погоня за славой обладает характерной чертой ненасытности. Она должна продолжаться, пока личностью движут неведомые (ей самой) силы. Человек может испытать прилив восторга от благосклонного отношения к проделанной им работе, от одержанной победы, от любого знака расположения или восхищения – но этот прилив быстро спадает. В первую очередь, успех едва ли переживается им как успех, по крайней мере, он оставляет место для идущих вслед за ним уныния или страха. В любом случае, неустанная охота за бóльшим престижем, бóльшими деньгами, бóльшим числом женщин, побед и завоеваний продолжается и продолжается, вряд ли принося хоть какое-то удовлетворение или обещая отдых. И наконец, компульсивная природа влечения видна из реакции на его фрустрацию. Чем больше субъективная важность влечения, чем настоятельнее потребность достичь цели, следовательно, тем более интенсивна реакция на фрустрацию. Собственно говоря, таким путем и можно установить силу влечения. Хотя это не всегда видно непосредственно, погоня за славой – самое могущественное влечение. Оно похоже на одержимость дьяволом: человека словно пожирает чудовище, им же и созданное. Поэтому и должна быть ужасной реакция на фрустрацию. На это указывает ужас перед гибелью и позором, которые для столь многих людей входят в понятие неудачи. Реакции паники, депрессии, отчаяния, ярости по отношению к себе и другим за то, что они полагают «неудачей», очень часты и совершенно несоразмерны действительной важности происшествия. Фобия высоты – частое внешнее проявление страха упасть с высоты иллюзорного величия. Рассмотрим сновидение одного пациента с фобией высоты. Оно посетило его как раз тогда, когда у него появились сомнения в своем неоспоримом превосходстве, в которое он прежде верил безоговорочно. В сновидении он был на вершине горы, но ему угрожала опасность падения, и он отчаянно цеплялся за гребень пика. «Я не могу подняться выше, – говорил он. – Держаться за это – вот все, что мне остается в жизни». На сознательном уровне он относил эти слова к своему социальному статусу, но в более глубоком смысле они были верны относительно его иллюзий о себе. Имея (в своем представлении) богоподобное всемогущество и космическое значение, он действительно не мог подняться выше!

Вторая характерная черта, присущая всем элементам погони за славой – это огромная и совершенно особенная роль, которую играет в них воображение. Оно – инструмент процесса самоидеализации. Это решающий фактор настолько, что вся погоня обречена быть проникнута фантастичностью. Неважно, насколько человек гордится своей реалистичностью, неважно, насколько на самом деле реалистичен его подход к успеху, торжеству, совершенству – его воображение сопутствует ему везде и заставляет его принимать миражи за реальность. Нельзя быть нереалистичным по отношению к себе и оставаться вполне реалистичным в других отношениях. Когда путешественник бредет по пустыне, мучаясь от усталости и жажды, и видит мираж, он иногда делает настоящие усилия, чтобы добраться до него. Мираж в любом случае оборачивается разочарованием, но здесь даже сам мираж славы – уже продукт воображения.

Надо сказать, что воображение входит во все психические и ментальные функции здорового человека. Оно позволяет нам чувствовать огорчение или радость за друга. Мы желаем, надеемся, боимся, верим, строим планы – и все благодаря возможностям нашего воображения. Но воображение может быть как продуктивным, так и непродуктивным: оно может подвести нас ближе к правде о нас самих (как это часто бывает в сновидениях), а может и увести от нее. Оно может обогатить, а может и обеднить наши реальные переживания. Это и составляет отличие здорового воображения от невротического.

Думая о грандиозных планах, которые строят столь многие невротики, или о фантастической природе их самовозвеличивания и требований, мы можем впасть в искушение и поверить, что они более других одарены королевским даром воображения, и что по этой самой причине оно легче сбивает их с пути. Мой опыт не подтверждает этого предположения. Как и здоровые люди, невротики обладают различными дарованиями. Но я не нахожу доказательств тому, что невротик per se от природы одарен большим воображением, чем другие.

Это предположение представляет собой неверное заключение; тем не менее, оно основано на верных наблюдениях. Воображение действительно играет большую роль при неврозе. Однако за это ответственны не конституциональные, а функциональные факторы. Воображение невротика работает как и воображение здорового человека, но выполняет дополнительные функции, которые не выполняет в норме. Оно ставится на службу невротическим потребностям. Это особенно отчетливо видно в случае погони за славой, которая, как мы знаем, вызвана воздействием могущественных потребностей. В психиатрической литературе порожденные воображением искажения реальности известны как «желающее мышление». Это в настоящее время утвердившийся термин, хотя и несколько некорректный. Он слишком узок: точнее было бы говорить не только о мышлении, но и о «желающем» видении мира, «желающих» верованиях и в особенности о «желающем» чувствовании. Более того, мы должны говорить о мышлении (или чувствовании), детерминированном не желаниями, а потребностями. Именно воздействие этих потребностей наделяет воображение теми цепкостью и силой, которыми оно обладает при неврозе и которые делают его столь плодовитым – и неконструктивным.

Роль, которую играет воображение в погоне за славой, можно безошибочно и непосредственно проследить по мечтам. В подростковом возрасте они иногда имеют откровенно грандиозный характер. Так, например, робкий и замкнутый школьник мечтает стать величайшим атлетом, или гением, или Дон-Жуаном. Люди постарше напоминают мадам Бовари, постоянно мечтая о романтических переживаниях, мистическом совершенстве, непостижимой святости. Иногда эти мечты принимают форму разговоров, в которых воображаемые собеседники поражены или пристыжены. Другие, более сложной структуры мечты, имеют содержанием позорное или благородное страдание в качестве жертвы жестокости и унижения. Часто мечты являются не нарочно сочиняемыми историями, а, скорее, фантастическим сопровождением повседневной рутины. Например, ухаживая за детьми, играя на пианино или расчесывая волосы, женщина может одновременно видеть себя гораздо более нежной матерью, выдающейся пианисткой или потрясающей красавицей, годящейся в кинозвезды. В некоторых случаях такие мечты настолько откровенны, что человек может, как Уолтер Митти, постоянно жить в двух мирах. У других людей, столь же увлеченных погоней за славой, мечты такие пугливые и обрывочные, что они могут со всей субъективной честностью утверждать, что они не фантазируют. Излишне говорить, что они заблуждаются. Даже если они только беспокоятся о возможных неприятностях, которые могут свалиться на них, это же их воображение рисует им такие возможности.

Но мечты, хотя они важны и изобличают мечтателя, все же не самая вредная работа воображения. Ведь мечтающий человек, в общем, вполне сознает, что он мечтает, то есть воображает то, чего никогда не происходило или не может произойти так, как он переживает это в фантазии. По крайней мере, ему не слишком трудно осознать наличие мечты и ее нереалистичный характер. Более вредная работа воображения состоит в тонких и всеобъемлющих искажениях действительности, которые человек осуществляет, сам того не осознавая. Идеальный образ себя не создается раз и навсегда единым актом творения: однажды созданный, он нуждается в постоянном внимании. Для воплощения его в действительность человек должен прилагать непрестанный труд по фальсификации этой действительности. Он должен превратить свои потребности в добродетели или в более чем справедливые ожидания. Он должен превратить свои намерения быть честным или внимательным в факт – да, он честен и внимателен. Неплохие мысли, пришедшие ему в голову для статьи, делают его великим ученым. Возможные достижения превращаются в действительные. Знание «истинных» норм морали делает его нравственным человеком, часто даже образцом нравственности. И конечно же, его воображению приходится работать «сверхурочно», чтобы уничтожить все неприятные доказательства противоположного.*