Варшава - Владимир Козлов

– Ну так што?

– Ничего. Пить я не буду.

– Ну, как хочаш.

Иду по проспекту Скорины. Сегодня – двадцать пятое, западное Рождество. В витрине магазина – искусственная елка, на ветках – куски ваты и «дождик».

На площади Независимости, напротив памятника Ленину – большая настоящая елка, украшенная лампочками. На фасаде пединститута, снизу доверху – транспарант: «С наступающим 1993 годом!»

Звоню в дверь Бородатого. Он открывает.

– А, привет…

– Привет. Я за деньгами. Ты у меня одолжал, помнишь?

– Ладно, зайди, посмотри на мою берлогу.

Прохожу в тесную прихожую, оттуда – в комнату. В ней – подвесной потолок кофейного цвета.

– Видишь? Это я сам сделал. Что я, нанимать кого-то буду? У самого, что ли, рук нет? Хочу еще такой в кухне заделать…

На книжных полках «стенки» – старые газеты «Знамя юности» и телефонный справочник «Минск». За стеклом – круглая хрустальная ваза и несколько фужеров.

– Выпить хочешь?

– Нет.

– Что, спортсмен?

– Нет, просто не хочу.

– Ну, смотри, дело, конечно, твое. А я люблю – пятьдесят капель… – Бородатый хмыкает. – Я на тракторном работаю, в литейном. Нормальная зарплата, дают вовремя, что мне еще надо?

Он наклоняется ко мне, дышит перегаром. Я киваю.

– Тракторный – один завод на весь город, где люди нормально получают, потому что тракторы везде нужны, сечешь? Мы их везде отправляем – и в Германию, и в Америку… И не хер говорить, что Союз развалился, сырья нет. Кто работает, у того все есть, ты понял?

– Ага.

– А еще тебе скажу – никогда не женись. Я хоть и жру дома один хлеб с салом, зато никакая падла не ебет мозги. И я своей этой – в том году развелись – сказал: чтоб ты сюда не приходила и чтоб я тебя здесь не видел. Алименты там, хуе-мое – все заплачу, но чтоб сама сюда не приходила. Увижу – надаю по ебалу. Ладно, короче, давай…

Он сует мне руку.

– А деньги?

– А, тебе еще и деньги? Ладно, держи.

Бородатый достает из кармана кошелек, отсчитывает сотни, дает мне. Я прячу их в карман.

– Ну, ладно, я пошел. До свидания.

– Давай.

Экзамен по английскому. Принимает Крутикова – тетка с рыжими волосами и тремя нитками бус, бывшая переводчица ЦК КПБ.

Отвечает Рублева. Я не слушаю, пишу на черновик устную тему – «My Day Off».

Голубович поворачивается, шепчет:

– Ты не помнишь, как будет «нож для консервов»?

– Нет, а зачем тебе?

Кругликова стучит ручкой по столу.

– Quiet, please.

Голубович отворачивается.

Кругликова говорит Рублевой:

– Вы достаточно бегло говорите, но вот грамматика… Поэтому я ставлю вам «четыре», но если в следующем семестре вы поработаете над грамматикой, то вполне можете получить и «пять».

Кругликова пишет в зачетке, Рублева смотрит на нее с ненавистью. Она хватает зачетку и выходит, хлопнув дверью.

Кругликова качает головой.

– A very scandalous girl. Next please. Who is ready?

Я встаю, иду к ее столу.

Выхожу из аудитории, закрываю дверь.

Липатов спрашивает:

– Ну как?

– Нормально, «четыре».

– Поздравляю. А я вообще ничего не знаю. Не представляю, как буду отвечать…

– Ладно, ни пуха.

– К черту.

Иду по коридору. У стен сидят на корточках три девушки с конспектами, зубрят. Одна – в короткой юбке, черные колготки натянулись на коленях.

Выхожу из трамвая. За две недели моих каникул на остановке появился новый киоск. На витрине – видов десять водки, спирт «Royal», «Амаретто» в квадратных бутылках, пиво, кока-кола, фанта, пепси.

У второго подъезда пацан мучает девушку: поднял и держит, как будто собрался бросить в лужу. Она пищит и хохочет. У нее задралась куртка и юбка, виден кусок трусов под колготками. С крыш капает вода.

Подхожу к своему подъезду. Из своего окна мне кивает Бородатый.

Поднимаюсь по лестнице. Бородатый приоткрывает дверь, высовывается.

– Привет, студент. Что это тебя не видно было?

– На каникулах был.

Я вытаскиваю из кармана ключ.

– А я тебе, это, хотел сказать – ну, чтобы ты там не удивлялся… Короче, Нинка умерла неделю назад. Завтра как раз будут девять дней делать. Напилась – и головой об табуретку. Об угол. И насмерть. В квартире теперь Сергей – племянник еёный. Сейчас его нет, а вообще надо тебе новую комнату искать. Как ты с ними будешь? Он, Людка и двое малых. Могу, кстати, помочь. У меня тетка живет на Кузьмы Чорнага, она раньше комнату сдавала. Может, и сейчас…

Открываю ключом дверь, захожу. Бросаю сумку на пол, прохожу в свою комнату. У батареи – детская кроватка, на полу – мокрые ползунки. Воняет сцулями.

Хлопает дверь, заходит чувак. Лет тридцать, коротко стриженный, в очках.

– Привет. Я Сергей.

Чувак протягивает мне руку.

– Привет.

– А ты, значит, Володя. Где был, на каникулах? Мне тетка говорила, что поедешь – пухом ей земля.

– Я отдал ей деньги вперед. До конца февраля.

– Ну, отдал, значит – живи. Никто этих денег не видел, ясный пень. Но я тебе верю, не буду тебя насчет этого допекать. Отдал – значит, отдал. А вообще – ну, ты сам видишь. У меня жена, двое детей. Мы ж не будем все в одной комнате, правильно? Ну, если мы с тобой сдружимся за это время, то будешь жить. А так – нет. Чтоб без обид, ладно? Держи пять.

В окне – солнце и облака над домами.

Кузнецов говорит:

– Должен просить вас, ребята, о снисхождении. Я вчера слишком много выпил шампанского по случаю двадцать третьего февраля, так что полноценной пары не получится. Но в следующий раз наверстаем, обязательно…

Он поднимается, подходит к окну, открывает форточку с налепленной белой бумагой.

– Скоро весна. А весной всегда хочется куда-нибудь сбежать из этой страны. Я был во многих странах, но хуже, чем здесь, еще не видел. Можете мне поверить. Такая, извиняюсь, жопа…

– А почему вы не уедете насовсем? – спрашивает Конкина.

– Ответить вам честно? Я люблю свою родину. Какая ни уродина, а все ж своя… Хотя когда-нибудь она меня, наверно, достанет…

Беру со стола поднос, встаю за Голубовичем в очередь к раздаче.

Говорю ему:

– Ненавижу эту столовую, здесь всегда воняет.

– По фигу. Во всех столовых воняет. Вот если б открыли «Макдональдсы», как в Москве, это я понимаю…

– А деньги где брать на «Макдональдсы»?

– Зарабатывать.

В очереди за нами – чуваки с французского потока.

Один говорит другому:

– Одолжи мне бабок, а то я поиздержался на базаре…

– Не одолжу. У меня самого мало.

– Что, боишься, что доллар скакнет? Ну давай я тебе по курсу отдам, шестьдесят центов, а?

Голубович берет рассольник, тефтели с пюре и компот, я – молочный суп с макаронами, пюре без ничего, но с подливкой, и чай.

Садимся за стол у выхода, я сдвигаю на угол чей-то поднос с грязной посудой.

Голубович говорит:

– Я летом еду в Штаты – работать в детском лагере. Собеседование уже прошел. Еще из наших едут Сивакова и Марченко. А со всего курса, может, человек двадцать. Платишь сто пятьдесят баксов, тебе берут билет, отправляют в Штаты – там проживание-питание бесплатно, и еще карманные деньги баксов двести. Короче, остаешься в плюсе.

– А если кинут?

– Кто кинет?

– Ну, бабки отдашь – и никакой тебе Америки?

– Не, такой фигни быть не может. Это ж американская контора, у них офис – в Риге, работают на весь бывший СССР. Не, все солидно, иначе я б и не пошел. А так и язык, и просто посмотреть, и денег… Хотя денег и здесь можно заработать. Черновская со сто второй группы – знаешь ты ее, такая высокая, в черных джинсах ходит – устроилась на фирму, где индусы. Что-то им переводит. Платят нормально. Сколько точно – не говорит, конечно.

– А тебе не в лом – в лагерь, с детьми?

– А что такого, что с детьми? Чуть что – по жопе, и все будет класс… Да, Есина выгнали – он так зимнюю сессию и не сдал. Забухал пацан. Сейчас армия светит, если не отмажется. Блин, Кузнецову хорошо – то у него синхронный перевод, то конференция, то миссионеры приезжают. Крутится чувак нормально – и здесь зарплата идет, и на халтурах баксов, может, сто имеет.

– А может, и больше.

– Да, может, и больше. А я, если б со Штатами не получилось, поехал бы куда-нибудь в Европу. Визу открыть, типа, за машиной или по приглашению левому, а там устроиться поработать, дворником каким-нибудь или на ферме. Знаешь, сколько можно поднять? Там за такие деньги никто не будет работать – за тысячу марок. А у нас это, представляешь, сколько? Приехал, обменял десять марок – и жратвы всякой на неделю можно купить.

– А как работать с такой визой? По ней, вроде, нельзя?

– Ну и что, что нельзя? А кто там тебя поймает? Ну а если и поймают – в тюрьму ж за это не посадят и деньги, что заработал, не заберут. Хотя в Европе можно и в тюрьме посидеть. Мне рассказывали – пацан с французского ездил в Швейцарию, и его там посадили: оружие нашли или что-то типа того. Так там тюрьма – как наша гостиница «Юбилейная». Кормежка хорошая, на работу ходил, причем платили, и платили нормально.