Королева Марго - Александр Дюма

— Ладно! Так что же вам угодно, граф? — совершенно спокойно спросил хозяин.

— Вот-вот… Так-то лучше, не правда ли? — спросил Коконнас, оборачиваясь к Ла Молю, который утвердительно кивнул головой. — Нам с графом угодно получить ужин и ночлег в вашей гостинице, вывеской коей мы соблазнились.

— Господа, я в отчаянии, — ответил хозяин, — у меня свободна только одна комната, и я боюсь, что это вам не подойдет.

— Ну что ж, — сказал Ла Моль, — мы остановимся в другой гостинице.

— Нет, нет, — возразил Коконнас, — я останусь здесь; моя лошадь измучена. Раз вы отказываетесь, я беру комнату один.

— А-а, это меняет дело, — с тем же наглым равнодушием ответил хозяин. — Если вы один, так я вас вовсе не пущу.

— Черт побери! Вот забавная скотина! Только что сказал, что двое — слишком много, а теперь оказывается, что один — слишком мало! Так ты не хочешь принять нас, негодяй?

— Что ж, господа, раз уж вы заговорили таким тоном, я отвечу вам откровенно.

— Отвечай, да поскорей.

— Ладно! Я уж лучше откажусь от чести принять вас в моей гостинице.

— Почему?.. — спросил Коконнас, бледнея от гнева.

— Да потому, что у вас нет лакеев, значит, господская комната будет занята, а две лакейские будут пустовать. Ежели я отдам вам господскую комнату, стало быть, есть риск, что не сдам другие.

— Господин де Ла Моль, — сказал Коконнас, оборачиваясь, — как вы думаете: не отколотить ли нам этого прохвоста?

— Согласен, — ответил Ла Моль, готовясь вместе со своим спутником отхлестать хозяина плетью.

Но, несмотря на готовность обоих, видимо, очень решительных дворян перейти от слов к делу, что не предвещало трактирщику ничего хорошего, он нимало не испугался и только отступил на шаг от двери.

— Сейчас видно, что вы из провинции, господа, — насмешливо сказал он. — В Париже прошла мода бить трактирщиков, которые не желают сдавать комнат. Теперь бьют вельмож, а не горожан, а ежели вы будете на меня орать, я кликну соседей, и тогда уж исколотят вас, а это отнюдь не почетно для дворян.

— Черт побери! Да он издевается над нами! — вне себя от гнева вскричал Коконнас.

— Грегуар, подай мне аркебузу! — приказал хозяин своему слуге таким тоном, каким сказал бы: «Подай господам стул!».

— Клянусь кишками папы! — зарычал Коконнас, обнажая шпагу. — Да разгорячитесь же, господин де Ла Моль!

— Не надо! Право не стоит: пока мы будем горячиться, остынет ужин.

— Вы так думаете? — воскликнул Коконнас.

— Я думаю, что хозяин «Путеводной звезды» прав, но он не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: «Господа, вы мне не нужны», лучше было бы сказать нам вежливо: «Пожалуйте, господа», а в счете поставить: за господскую комнату — столько-то, за лакейскую — столько-то, приняв в соображение, что, если у нас сейчас нет лакеев, мы их наймем.

С этими словами Ла Моль мягко отстранил хозяина, Уже протянувшего руку к аркебузе, пропустил в дом Коконнаса и следом за ним вошел сам.

— Ну хорошо, — сказал Коконнас, — но все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого малого.

— Потерпите, дорогой спутник, — ответил Ла Моль. — Теперь все гостиницы переполнены дворянами, съехавшимися в Париж кто на брачные торжества, кто на предстоящую войну во Фландрии, поэтому другой квартиры нам не найти; а кроме того, возможно, что в Париже принято так встречать приезжих.

— Черт побери! Ну и терпение у вас! — пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. — Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник…

— Те-те-те, дорогой дворянин, можете не сомневаться, что вы будете здесь, как у Христа за пазухой, — прервал его хозяин, оттачивая на оселке кухонный нож, и пробормотал, качая головой:

— Это гугенот; все отступники совершенно обнаглели после свадьбы своего Беарнца с мадмуазель Марго!

Помолчав, он добавил с такой усмешкой, что оба постояльца наверно вздрогнули бы, если бы видели ее:

— Ну, ну! Забавно, что мне попались гугеноты… и что как раз…

— Эй! Будем мы ужинать наконец? — прикрикнул Коконнас, прерывая рассуждения хозяина с самим собой.

— Как вам будет угодно, сударь, — ответил хозяин, сразу смягчившись, вероятно, под влиянием какой-то мысли, пришедшей ему в голову.

— Нам угодно поужинать, да поскорее, — ответил Коконнас и, повернувшись к Ла Молю, сказал:

— Вот что, граф: пока нам приготовляют комнату, скажите: как, по-вашему: Париж — веселый город?

— По правде говоря — нет, — ответил Ла Моль. — У меня сложилось такое впечатление, что у всех встречных или встревоженные, или отталкивающие лица. Может быть, это оттого, что парижане боятся грозы. Видите, какое мрачное небо? Чувствуете, какая тяжесть в воздухе?

— Скажите, граф, вы ведь стремитесь попасть в Лувр?

— Да, и, мне кажется, вы тоже, господин де Коконнас?

— Ну что ж?! Давайте устремимся вместе.

— Гм! Пожалуй, поздновато выходить на улицу.

— Поздно или не поздно, а выйти придется. Мне даны точные приказания: как можно скорее доехать до Парижа и тотчас по прибытии снестись с герцогом де Гизом.

При имени герцога де Гиза хозяин насторожился и подошел поближе.

— Мне сдается, что этот бездельник подслушивает.

— Да! — сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину «Путеводной звезды» не слишком почтительный прием.

— Да, я прислушиваюсь, господа, — ответил трактирщик, прикасаясь рукою к своему колпаку, — но только чтобы услужить вам. Я услыхал имя герцога де Гиза и тотчас подошел. Чем могу быть вам полезен, господа?

— Ха, ха, ха! Как видно, это имя обладает волшебной силой, судя по тому, что из наглеца ты превратился в подхалима. Дьявольщина!.. Как тебя зовут?

— Ла Юрьер, — с поклоном ответил хозяин.

— Отлично; стало быть, Ла Юрьер, у герцога де Гиза такая тяжелая рука, что может сделать вежливым даже тебя! Уж не думаешь ли ты, что моя легче?

— Не легче, граф, а короче, — возразил хозяин. — А кроме того, — добавил он, — должен вам сказать, что великий Генрих — кумир парижан.

— Какой Генрих? — спросил Ла Моль.

— По-моему, есть только один, — ответил трактирщик.

— Прости, любезный, есть и другой, и я советую не говорить о нем плохо, — это Генрих Наваррский. А кроме него, есть еще Генрих Конде, человек тоже весьма достойный.

— Этих я не знаю, — сказал хозяин.