Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме - Кристофер Роннау

В тот день нам тоже нашлось развлечение. Оно объявилось в виде самолёта А-1 «Скайрайдер», огромного одномоторного винтового штурмовика, пролетавшего на малой высоте над джунглями недалеко от линии укреплений. Эти допотопные самолёты могли нести столько боезапаса, что их прозвали летающими мусоровозами. Когда самолет медленно пролетал перед нами, примерно в полутора километрах, мимо него мелькнул яркий красный трассер. Красными были американские трассеры. Трассеры коммунистических стран, в теории, были зелёными. Это ничего не значило. Выстрел был сделан одним из врагов, по-видимому, из трофейной американской винтовки.

«Скайрейдер» развернулся, нырнул в неторопливое, ленивое пике и сбросил целый вагон бомб на место выпуска трассера. Мы все возликовали. Самолет облетел участок несколько раз, а к небу вырос рваный столб дыма. Когда пилот утомился и собрался улетать, взлетел другой трассер, который вызвал ещё один шквал сброшенных бомб и новый всплеск ликования. Всё повторилось ещё раз, пока трассеры не прекратились и «Скайрейдер» не улетел. Американские налогоплательщики только что потратили кучу денег на попытки прикончить одного-единственного парня. Очень весело было посмотреть.

Вечером один из командиров отделений, сержант Джим Конклин, начал бредить. Он уже день или два страдал от лихорадки, потливости и болей в мышцах. До той поры ему не удавалось снискать особого сострадания. Во Вьетнаме надо было быть действительно больным, чтобы откосить от службы по медицинским показаниям. Мелочи типа обмороков, метеоризма и прыщей не считаются. Однако, теперь, когда Конклин оказался non compos mentis и нёс всякую чушь, его пришлось отправить в медпункт. Нельзя было ставить в ночной караул того, кто болтает в полный голос, потому что думает, что он в парикмахерской в Омахе обсуждает с соседями новости. Конклин отсутствовал всего пару дней. Когда он вернулся, то не имел даже приблизительного понятия, что с ним произошло. Как я узнал позже, бред у парней с сильной лихорадкой был не таким уж редким явлением во Вьетнаме.

Наше следующее задание проводилось прямо в Лай Кхе и началось в 0400 часа. Нас рано разбудили и сказали собирать снаряжение и идти на завтрак. Для меня это оказалось двойным невезением, потому что в предыдущую ночь не хватало людей для караульной службы на периметре и некоторые из нас спали всего лишь по два-три часа. Хорошая новость заключалась в том, что в столовой подавали пресловутый бефстроганов на тостах, самое известное блюдо в истории армии. Его называли ГНЛ – «Говно На Лопате», потому что со времен Второй Мировой многие джи-ай обходили его стороной. Что же касается меня, то мне эта штука нравилась. Её готовили довольно редко из-за низменных вкусов моих сослуживцев.

К сожалению, через три минуты после нашего входа в столовую снаружи остановилась колонна грузовиков и джипов. Лейтенант Джадсон, наш начальник штаба, вошёл и объявил, что завтрак окончен, и мы все должны выйти и погрузиться в машины. Его слова вызвали недовольный шум, потому что большинство из нас не закончили есть, а многие даже и не начали. Шум не ускользнул от внимания Джадсона, но ничего хорошего из этого не вышло. Он буквально зарычал, что если кто-то из нас ещё голоден, то ему будет предоставлена привилегия доесть по дороге к стойке для грязных подносов, при условии, что он будет двигаться не слишком медленно. Затем он напомнил, что альтернативный способ утолить голод – просто дождаться следующего приёма пищи. По-видимому, еда была добавлена ко сну в списке второстепенных, необязательных занятий для пехоты.

Мы доехали до Лай Кхе и окружили её. Другие подразделения вошли в деревню для массированной операции по её перетряске, наподобие тех, что проводятся у нас в тюрьмах для поисков спиртного, наркотиков и прочей контрабанды. Такие операции проводились на регулярной основе , чтобы предупредить накопление в деревне оружия или взрывчатки. Командование не могло игнорировать такую возможность, чтобы в конце концов не получить крепость внутри крепости. Чаще всего всё заканчивалось поимкой похмельных джи-ай, отсыпающихся там после пьянок и блядок. Деревня теоретически считалась запретной зоной после наступления комендантского часа.

Фэйрмен поставил меня возле сетчатого забора с зияющей в нём дырой и пошёл прочь.

— А что мне делать, если какие-нибудь джи-ай здесь полезут? – закричал я. Он мне ничем не помог.

— Задержать их, — бросил он через плечо, даже не обернувшись. Я задумался, что это могло означать. Попросить их остановиться, драться с ними, стрелять по ним? Воображение нарисовало скверную картину, как через дыру лезет огромный чёрный парень, выросший в чикагском районе Кабрини-Грин[14]. Он не остановится из-за какого-то белого рядового, который машет руками и кричит «стой». Он меня просто раздавит. Я не имел чётких указаний и не хотел там находиться. Через шесть часов, Фэйрмен вернулся и сказал, что рейд окончен. Он даже не спросил, видел ли я кого-нибудь, а я никого не видел. Я истолковал это так, что если бы я заметил того парня из Чикаго, то дал бы ему пройти.

Когда мы вернулись в роту, я узнал, что арестовали женщину, прятавшую 2700 долларов, предположительно сборщицу налогов ВК. Она вроде бы была проституткой. Ещё нашли одну М-16 и несколько неопознанных джи-ай привычно смылись через забор с колючей проволокой на западной конце деревни.

Бек появился с очередным визитом. Мы поговорили, а затем направились к ротному клубу выпить газировки. Пива мы взять не могли. Они не продавали пиво до наступления вечера, чтобы солдаты не квасили весь день. Мы перекурили, и Бек спросил, не хочу ли я пойти в Диснейленд. Опять он знал что-то неизвестное мне. Диснейлендом называли местный квартал красных фонарей, полный проституток бордель во вьетнамской части Лай Кхе. Он располагался прямо посередине нашей базы. Им управляла армия. Она устанавливала правила заведения, например, когда ему открываться и закрываться, и когда рядовой состав или офицеры могут или не могут его посещать. Даже женщин там на венерические заболевания проверяли наши доктора. Вот так работали мои налоги.

Идея Бека с тот момент показалась стоящей, так что я согласился. Шёпотом, как будто мой ангел-хранитель мог меня подслушать, я сообщил Беку, что я католик, и чтобы он никому не смел рассказывать о нашей маленькой вылазке. После посещения католической начальной и средних школ я приобрел безграничное чувство вины, которые сестра Мэри Годзилла вбила в меня деревянной линейкой по пальцам. Я собирался свершить не просто мелкий проступок, но смертный грех, так что мне предстояло найти священника для исповеди или ещё какой-нибудь сделки по списанию грехов до того, как я снова попаду под обстрел. В соответствии с Балтиморским Катехизисом, если бы я умер, не исповедовавшись в этом грехе, то отправился бы прямиком в ад, по всей вероятности, на ракетных санях.