Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая. - Николай Амосов

Первая больная тоже "шла тяжело": низкое кровяное давление, мало мочи, с трудом удержались, чтобы не интубировать.

Девочке с тетрадой пришлось сделать трахеостому (отверстие в шее, ведущее в трахею) - перевести ее на самостоятельное дыхание не удавалось.

Утром в пятницу ждал сюрприз: больной с двумя клапанами пришел в сознание. Не очень, но в пределах выполнения элементарных инструкций. Значит, подает надежды. И девочке тоже как будто стало лучше. Дышала сама.

Вот и вся неделя. Остается только слушать пластинки с органной музыкой. Не думать бы совсем, отключить клинику. Но разве возможно? Все время мысли возвращаются к операциям, к больным... Может быть, надо было зашить сердце, как обнаружил боталлов проток, остановить АИК и потом закрывать проток через боковой разрез? Едва ли бы оно пошло... Или бы сделать то же после наложения зажима? Тогда возможно... Трудно очень в условиях жестокого стресса придумать самое умное... А с девочкой этот паршивец ассистент виноват... Кровотечение все испортило...

Что теперь говорить?!

Будем продолжать или сделать перерыв и писать? Отпуск идет... Какое писание! Надо убедиться: случайность или закономерность. Только оперировать. И как можно больше. Сидеть самому, не доверять.

В воскресенье гулял с Чари по склонам Гончарки. Есть такой уголок в Киеве - глубокая балка со старыми домами внизу. Еще до революции строены. Склоны совеем дикие. Воздух, запах деревьев. Листья уже начинают падать. Лето прошло. Хожу взад и вперед по дорожке, а Чари бегает как сумасшедшая, прыгает на меня, таскает палки. Моя любимица. "Наш ребенок" - так ее зовем. Это наша вторая Чари, первая умерла полтора года назад, тоже в связи с хирургией. Смерть ее тогда описал, может быть, вставлю сюда. Мир животных заново открылся мне через нее. Но не сейчас об этом.

Мрачный был конец недели.

На понедельник уже назначены две операции...

Дневник. Неделя 8-14 сентября

Понедельник прошел спокойно. Девочка Надя совсем уже хорошая. Теперь она выписалась, заходила с матерью проститься, принесла цветочки, поцеловала меня... Трогает почти до слез, когда они так уходят, здоровые дети - все впереди.

- Только, пожалуйста, не балуйте! Она будет почти совсем здоровая, так с нее нужно и спрашивать.

Вторая, женщина сорока пяти лет с очень большим дефектом межпредсердной перегородки и недостаточностью трехстворчатого клапана, до сих пор еще в клинике. Операция нетрудная, но для нее тяжеловата.

Вторник тоже "без проблем". Взрослый парень с тетрадой Фалло и еще один - с недостаточностью аортального клапана, вшит протез.

К среде было уже полегче на душе - в активе прибавилось четверо больных. Но...

В среду снова две операции.

Первый - мальчик, весит двадцать килограммов.

С матерью беседовал накануне. Осторожно советовал оперировать: "У него дефект межжелудочковой перегородки и уже высокое давление в легочной артерии. Отстает в весе, часто болеет. Операция не очень сложная. Откладывать нельзя". Откровенно говоря, надеялся, что не только "клапанщики", но и маленькие дети будут лучше выздоравливать при новом методе. Они, маленькие, остаются для нас камнем преткновения много лет.

Женщина средних лет, изящная, деликатная, видимо, интеллигентная, сама хотела операции. Если бы попугать, разве стала бы настаивать? Есть и такие, что требуют оперировать при любом риске: тяжелобольные дети очень затрудняют им жизнь, хотят, чтобы ребенок поправился или освободил. Но не эта.

Операция была обычная и прошла спокойно. Мальчик просыпался уже, когда я уходил на вторую, ему пришлось прибавить эфир.

Вторым шел больной с недостаточностью аортального клапана, и с ним тоже было все нормально.

В четыре часа (это очень рано), когда я вышел из операционной, первый мальчик был уже в реанимации. Мать стоит на лестнице, смотрит молча. Многие родственники стесняются со мной здороваться, боятся показаться' навязчивыми. Поздоровался я. Застал ребенка в палате уже без трубки, проснулся полностью в сознании. Подумал: "Неужели и с детишками будет облегчение?"

Успокоил мать в коридоре.

В отличном настроении уселся пить чай. Похоже, что сегодня можно пораньше уйти.

Вдруг вбегает Н., он ассистировал у мальчика.

- Николай Михайлович! Боюсь, что я опять что-то натворил. Кровотечение. Берем в операционную.

- Как? Ведь я только что...

Побежал. Кажется, что с больным ничего не изменилось, но в банке, куда спущен дренаж, кубиков двести крови и быстро капает. Ясно, что нужна ревизия раны. Опять этот Н.! Но драмы пока не вижу: кровяное давление не упало. Разве что побледнел немного. В сознании.

- Везите скорее. Сам пошел допивать чай.

Но не пилось. (Не натворил бы чего!) Встал, не спеша поднялся в операционную, в раздевалку - пере-

одеться. В новой операционной расстояния большие, но слышу подозрительную суету. Ухо наметано на гамму наших звуков. Входит Декуха из "чистого" конца коридора.

- Там остановка.

Это значит - остановка сердца. Сначала не понял.

- У кого?

- Да у вашего мальчика...

Все внутри заныло и, не знаю, как назвать, - озверело, что ли?

- У, сволочи! А ты (к Сереже) - вернись туда!

В операционной застал уже мирную картину: Вася дает наркоз, Н. с кем-то из молодых над раскрытой раной ребенка. Вижу мелкие брызги крови на простынях сестринского стерильного столика. Объясняют:

- Остановка при раскрывании раны. Тут же начали массаж, дефибрилляции (восстановление нормального ритма сердца с помощью электрического разряда) - и сердце пошло. Стояло, может быть, минуту-другую.

Немного отлегло: такая короткая остановка может пройти без последствий, но не всегда проходит. Рассказывают дальше (не помню, кто, кажется, Н.):

- Кровила маленькая веточка коронарной артерии на передней поверхности желудочка. Вот кровь на столике - это брызнуло, когда запустили...

- Как же ты мог ее повредить? Желудочек же не разрезали!

- Не знаю. Она, видимо, кровила все время - сгустки здесь были.

Конечно, сердце работоспособно, кровопотеря до поры компенсировалась спазмом (помнишь бледность?), а потом регуляторы сразу сдали - остановка. Ясно как день, но порядочную артерию нужно было повредить - вон брызги... И как? На передней поверхности ничего не делали, может быть, когда ассистент вшивал электроды?

Не спрашиваю. Даже глядеть на него не хочу,

- Декуха, ты будешь кончать операцию.

Вася, Василий Васильевич, анестезиолог, смущен. Он же был еще в палате, когда я приходил, при нем случилась остановка. Тоже несет ответственность.

Посмотрел зрачки - они широкие... Широкие - это очень плохой признак. Неужели мозг погиб? А говорят - минута-другая. Сомнительно.