Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины» - Саул Боровой

3. Еврейские хроники и украинское еврейство

Исследуемые нами еврейские хроники должны пролить новый свет и на историю евреев на Украине.

Они ровным счетом ничего не оставляют от концепции «молота и наковальни», проводимой еврейской националистической буржуазной историографией в отношении роли украинского еврейства в крестьянской войне XVII века.

Коротко, эта «теория» сводилась вот к чему: всячески доказывали, что в классовой борьбе XVII века на Украине евреев нельзя рассматривать как субъект исторических явлений. Евреи, дескать, были только объектом: не будучи стороной в грозном историческом столкновении, евреи явились его жертвой.

Поэтому нельзя говорить о какой-либо «вине» евреев, а значит, и о заслуженном «возмездии». Социальная верхушка еврейского населения, согласно этой «теории», была не соучастником польского пана в деле крепостной эксплуатации селян, не проводником укрепления влияния польской феодальной государственности в украинской деревне и в городе, а только его орудием (или даже жертвой). «Полонизм, призвав еврея в исполнители своих насилий над крепостным русским населением, восстановил против него и простолюдина»[90]. Зависимость еврея-арендатора и ростовщика от пана всячески подчеркивалась и преувеличивалась. На последнего перекладывается вся ответственность за угнетение украинских (или «русских», по терминологии этих историков) крестьян. Даже жадность еврея-ростовщика и арендатора объявлялась результатом исключительно «корыстолюбия и бесчеловечности панов, которые своими постоянными и бесчестными поборами с евреев побуждали последних без зазрения совести обирать крестьян, чтобы в случае нужды иметь, чем удовлетворить алчность пана»[91].

Борьба украинского крестьянства, казацкой старшины и украинского мещанства, направленная против польских панов и польского феодального государства, жестоко ударила по еврейству только в силу «рокового» исторического недоразумения. Как любили метафорически выражаться еврейские буржуазные историки, еврейство оказалось «между молотом и наковальней».

Творцом этой наивной, апологетической, научно совершенно бесплодной «теории» надо, очевидно, считать И. Оршанского, наиболее одаренного представителя еврейской буржуазной публицистики 60 — 70-х годов.

И на дальнейших этапах развития еврейской буржуазной историографии теория «между молотом и наковальней» входит в ее «железный инвентарь»[92].

Еврейские буржуазные историки не были заинтересованы в преодолении этой теории, так легко снимающей «вину» с их предков по классу.

Для того чтобы показать, в какой степени еврейская буржуазная историография остается по сегодняшний день на почве излюбленных ею «теорий»: «между молотом и наковальней» и «одноклассовости» еврейского населения Украины — Польши, приведем достаточно показательную цитату из последней работы крупнейшего еврейского националистического историка С. Дубнова, десятки лет работавшего в области истории восточноевропейского (главным образом украинского) еврейства. В своем многотомном произведении, подводящем итог его работам, С. Дубнов пишет: «Украинский крестьянин ненавидел в пане помещика, католика и „ляха“ одновременно, но еще больше ненавистен был ему еврей-арендатор, в котором он видел не только представителя пана, но и чуждого ему „нехристя“. Так попали евреи между молотом и наковальней, между господином и рабом, поляком и русским. На почве, насыщенной вулканическими силами, столкнулись три класса, три религии, три нации и катастрофа оказалась неминуемой»[93].

Как мы уже знаем, еврейские хроники могут быть правильно поняты и истолкованы только при условии правильного учета важнейшего в них момента, а именно того, что социальная верхушка еврейского населения явилась стороной в грозном социальном столкновении между польскими магнатами и польской государственностью, с одной стороны, и украинским хлопом, казацкой старшиной и украинским мещанством — с другой. Эта мысль насквозь пронизывает еврейские хроники. Еврейские хроники бьют по теории «молота и наковальни» не только ценнейшим конкретно-историческим материалом, но ярко выраженными классовыми установками их авторов. В первую очередь это относится к Ганноверу.

Менее всего сам Натан Ганновер, автор важнейшей хроники, подходит под теорию «молота и наковальни», приписывающую евреям роль исключительно объекта в жестокой схватке между классами XVII в. Натан Ганновер не только правильно вскрывает социальные корни крестьянского участия в войне — он занимает в этой войне определенную позицию: поддерживает польских панов против украинских хлопов, он желает победы панам и поражения хлопам. И в этом отношении он — верный сын своего класса; эксплуататорской верхушки еврейского общества — союзника польских панов. Это проявляется и в большом и в малом: в большом, когда Ганновер скорбит о неурядицах в польском магнатском лагере и о неудачливости военачальника Доминика, используемых Хмельницким, и в малом, когда он не забывает по нескольку раз на одной странице при каждом упоминании Хмельницкого прибавить к его имени традиционно-еврейское проклятие: «да будет стерто имя его», а при упоминании «славных» королей и военачальников так же неизменно прибавлять традиционное еврейское благословение: «Да будет благословенна его память».

То же с Мейером из Щебржешина. Для него паны — воплощение всего доброго в человечестве, а хлопы — злодеи. Он пишет, отчетливо отдавая себе отчет в социальном характере конфликта, в момент поражения, нанесенного хлопами польскому войску:

«Бессильные вельможи и начальники отдались во власть злодеев. Так рабы стали властвовать над своими господами. И подвергли они их жестоким и разнообразным пыткам… Грабители, казаки и селяне стали объединяться в ватаги, и у них было одно намерение, один замысел: убить всех евреев…»[94].

А в другом месте он пишет:

«А теперь я поведаю о бедствиях Тульчина. Там в крепости заперлось шестьсот мужественных панов и к ним присоединились сбежавшиеся из разных мест две тысячи евреев, владеющих оружием, и они заключили между собой союз и поклялись стоять друг за друга. Паны находились в цитадели, а евреи защищали стены крепости, и во время приступа они так стреляли, что трусливые православные бежали. Паны и евреи бросились преследовать их и перебили множество врагов»[95].

Читатель согласится, что это описание и трактовка события со стороны хрониста очень мало подтверждает теорию «молота и наковальни»: верхушечка еврейства была стороной в социальном конфликте.

Натан Ганновер прекрасно ощущал теснейшую связь интересов польского панства и социальных верхов еврейского населения Украины. Он достаточно понимал также, что дальнейшие судьбы этих социальных верхов еврейского населения полностью определяются результатами борьбы польского государства с крестьянским восстанием, и ему меньше всего могло хотеться скрывать, что в этой борьбе еврейские социальные верхи не могли не принять посильное и непосредственное участие.

Ганновер особо подчеркивает, как в процессе развертывания борьбы крепнет и цементируется союз «панов» (отметим, что хронист никогда не пишет «поляки», а четко указывает: «паны») и евреев. (Ганновер говорит об евреях вообще, хотя, как мы увидим, ему не чуждо было понимание того, что существуют различные социальные прослойки внутри украинского еврейства). Ганновер рассказывает, что укреплению этого союза между «панами» и «евреями» в самом начале войны весьма способствовала превосходно организованная евреями-арендаторами и корчмарями «служба информации»[96]: «Во всех православных поселениях у евреев были также свои шпионы, и евреи сообщали панам, своим господам все собранные сведения. Из одной общины в другую с верховыми гонцами посылались ежедневно письма, в которых сообщались новости, интересующие евреев и панов. Поэтому паны очень сблизились с евреями и они — паны и евреи — стали один союз, одна душа… Если бы не это, был бы конец, — от чего да хранит господь, — и остатков Израиля»[97].

Этот союз был союзом «по расчету». Союзники следят друг за другом с большой настороженностью. Паны не прочь в первый удобный момент откупиться от восстания за счет евреев. Достаточно вспомнить тульчинский эпизод.

Осада тульчинской крепости, в обороне которой активное участие принимали и евреи, затянулась. Тогда, как рассказывает Ганновер, «православные» порешили отправить панам, находившимся в крепости, мирное предложение, предлагая им мир, при условии, что те, как выкуп за свои жизни, отдадут им на разграбление евреев. «Паны согласились» и стали предательски обезоруживать евреев. «Когда евреи поняли хитрость, — продолжает летописец, — они решили отомстить прежде всего панам, которые нарушили заключенный с ними договор, и постоять за себя». От выполнения планов мести они были удержаны речами главарей общины, указывавших, что такая месть панам вызовет всеобщую расправу с евреями со стороны панства. Эту аргументацию полностью разделяет и наш хронист.