Наследство одной ведьмы - Андрей Марченко

Центральная площадь деревни, куда мы попали, одной стороной выходила на пустырь, где мирно паслись коровы. Вероятно, когда проектировали деревню, предполагали, что когда она дорастет до города, пустырь превратят в городской сад. Да только деревня так и осталась таковой, а садов в окрестностях и без того было в избытке.

На площади скучали старики. Василиса подошла к ним и спросила:

— Когда был последний автобус на Хмырово?… — спросила Василиса.

— На прошлой неделе был, доченька. — Успокоила сердобольная старушка, которой Василиса годилась скорей во внучки.

— Как на прошлой? А когда теперь будет?

— Дак когда шофер его отремонтирует, тогда и будет… Обломался он. Да ты не переживай — доедешь. Я и сама тудой еду к сыну и к снохе-то… Чичас грузовик приедет, на нем и поедем.

Сейчас случилось еще через полтора часа. Грузовик, надо думать, шел вне расписания и по личному почину шофера.

Как оказалось, старики не просто отдыхали на площади, а тоже куда-то ехали.

Место в кабине уже было занято, да и в кузове было изрядно живого груза. Ожидавшие начали закидывать свои сумки и узлы, и запрыгивать сами. Получалось у них это резво — даже дряхлые старики занимали места без посторонней помощи.

Затем появился шофер, собрал деньги. Обмолвился словом с каждым, конечно, исключая нас. Василису он смерил взглядом, который мне совсем не понравился.

Но плохо или хорошо мы тронулись. Скорей, конечно первое, потому что в кузове трясло, грузовик передними колесами подымал пяль, которую глотали сидящие в кузове. Еще дул жуткий ветер, но смущало это, наверное только нам.

Старики качались в такт рессорам грузовика, делясь своими бедами:

— А я вот в райцентр ездил, — рассказывал всем старик. — За пенсию хлопотать.

Отчего мне не плотють, шо я, почитай, всю войну проработал! С чепырнадцати лет в поле! А мне отвечают, мол ты эта… Не на тех хозяевов тогда работал. Мол, они уже далече, и стаж ваш подтвердить не могут, а если б и могли толку с того ноль, потому как не нашего это пенсионного фонду взносы. Во как! Дык ить земле все равно, под какой она властью!

Скоро Грузовик притормозил возле почтамта в Хмырово. Василиса спрыгнула на землю и помогла спуститься нашей знакомой. Кроме нас никто не стал сходить, зато на грузовик село четверо. Даже если считать меня за одного, баланс получался все равно не в пользу этой деревеньки.

— И я понимал почему — мне тоже здесь решительно не нравилось.

— А вы к кому сюда приехали? — спросила старуха.

— Ни к кому. Нам… Мне не сюда. Мне бы в Зверево…

— Ой, горюшко… Да на кой вам туда — дикие ведь места там вовсе.

Я осмотрелся по сторонам — если эти места собеседница считала не дикими, то что же по ее мнению глушь? Неужели бывает еще хуже.

— Надо мне туда. Вы нам только дорогу скажите.

— Дак нету туда дороги!

— Ну а как вы туда попадаете?

— А на кой нам тудой попадать? Чего мы там забыли? Тамотки только хозяин и живет… Лесник-то. Бывалоча, конечно, забредали за грибами-то, за брусникой опять же.

— Через лес, значит… В какую сторону идти? — не успокаивалась Василиса.

Старушка всплеснула руками:

— Да куда ж вы на ночь глядя — до сумерек вам туда не дойти. А если в темноте заблудитесь, так можешь и в трясину попасть. На кой мне грех на душу брать.

Оставайтесь здесь до утра. Глядишь, с утра найдем вам проводника, да и опять же, — она почему-то понизила голос до шепота, — утро вечера мудреней…

Участие нашей новой знакомой не распространялось так далеко, чтоб предлагать нам крышу над головой. Но ее сватья в местном колхозе была заведующей, иначе говоря, ключницей.

Под ночевку Василисе определили местное общежитие. В данное время, в данный исторический период оно пустовало. Кроме нас в нем не было никого.

Общежитие находилось почти в центре деревни. Представляло оно собой двухэтажное здание. Его двери были обиты металлическими полосами, а окна, даже на втором этаже — забраны решетками.

Строили его в старые времена, когда институты отправляли студентов помочь колхозам бороться с урожаем. Здание по идее было не таким уж и плохим — с большими комнатами, высокими потолками. Лампы дневного света безумно жужжали, но света давали более чем достаточно.

На каждые четыре комнаты имелся туалет и душ. Но вот беда — ни водопровода, ни канализации в деревне не было. Вероятно, собирались потом построить коллектор и насосную, да так и не нашли времени.

Заведующая открыла каморку, выдала Василисе матрац и кипу одеял — ночь обещала быть прохладной.

Затем заведующая оставила нам ключ, сказала, что зайдет завтра, и ушла.

До ночи было еще далече, и мы немного прогулялись по деревне — Василиса зашла в магазин, купить хлеба.

Там на полках ровными рядами стояли банки с консервами и бутылки с плодовым вином только одной марки. Жидкость в бутылках была разлита неровно и уровень разнился, пожалуй, на пару пальцев. Спроса на вино не было — это было видно по слою пыли. Скорей всего местные обитатели пили продукт кустарного производства. То бишь самогон.

Еще был хлеб, того сорта, который медленно черствеет. С иной стороны, этот хлеб никогда не был мягким, даже сразу после выпечки.

В углу, довершая картину, валялась уйма резиновых сапог.

Мы вернулись в общежитие, и Василиса заперла за собой дверь. От нечего делать прошли по всем комнатам. Но там ничего не было — только пустые кровати. В каждой комнате была розетка для радиоточки, мы нашли даже одну тарелку громкоговорителя, но радиотрансляция, как и все остальное, в этом здании, не работала.

Еще нашли газету за 1985 год — ею, вероятно вместо скатерти накрывали стол. Больше никаких развлечений в том здании не было.

— Ложись спать, — сказал я Василисе, глядя в окно. За ним было почти темно.

— А ты?…

— А я пойду погуляю.

— Ты мало спишь. — сказала Василиса, укладываясь в кровать.

— Старые люди спят мало…

— Ты совсем не старый, Франц…

Я потушил в комнате свет и вышел.

Деревня отходила ко сну. Горели ока и фонари, но и тех и других было мало, и они почти не мешали свету звезд. Живя в городе я и забыл, что в небе может их столько поместиться. Горел Млечный путь, вдоль него летел какой-то мигающий огонек — вероятно самолет. Малая медведица показывала время около десяти.

По трассе, что была главной улицей деревни проносились машины. Они попали сюда из другого мира и спешили вернуться обратно.

Трасса шла по самой вершине длинного холма и, от нее в обе стороны спускались вниз деревенские кварталы. Слева за деревней начинались поля. Справа, внизу лежали черные зеркала прудов, за ними уже на иной холм карабкался лес.

По тракту я прошел возможно с пару километров. Добрел до местных рассадников культуры — друг напротив друга стояли деревенский клуб, в котором как всегда были танцы и обыкновенная забегаловка.

Я зашел и туда и туда, хотя нигде не задержался больше чем на пять минут. И там и там я был совершенно чужим. Не только потому что был призраком — в иные дни я сам ехал в центр города и до утра слушал чужие разговоры, музыку. Здесь было и то и другое — да вот беда, они были совсем иными нежели я любил…

И я пошел вниз, к прудам. Их было, наверное с полдюжины. Они соединялись каналами, через которые были перекинуты мостки и плотины. Надо думать, здесь разводили рыбу, а затем спускали воду и драли ее голыми руками.

Туман на прудах лежал так низко, будто он был второй кожей воды. Я сошел с берега и отправился гулять по воде. И странное дело — за мной на тумане оставались следы. Тогда я нагнулся и собрал туман в пригоршню. Он был мягким как вата, лепился будто снег, но совсем не холодил руки. Раскрошив, я подбросил его в воздух. Он взлетел и стал падать медленно. Что-то осело на мне — материя это тумана не проходила сквозь меня. Я сгреб еще немного этого марева, слепил из него комок и зашвырнул его прочь. Он полетел яркий словно метеор, теряя искры цвета лунного света.

Снова и снова я собирал туман, швырял его вверх. Мне казалось, что я опять маленький и играю со снегом на заднем двору школы. Я смеялся, пел детские песни — и удивительно, то ли из-за леса то ли из-за холмов мне отвечало эхо.

Я смотрел вверх, клочки падали, но мне казалось, что падают не они, а это я взлетаю.

Когда я наигрался, то оказалось, что я весь облеплен туманными снежинками. Я мог их струсить — но зачем, они мне совсем не мешали. И затем — это было красиво — в каждой отражался то ли лунный свет, то ли звезды.

Упав на воду, я начал сгребать туман в одну кучу, начал лепить из него комья, стал их катать и довольно скоро слепил будто снеговика. Затем стал отбрасывать от него лишний материал и время, сделав из бабы сперва женщину, а затем девушку.