Герцогиня смерти. Биография Агаты Кристи - Ричард Хэк

Самая хрупкая птичка, Кики, внезапно умерла, Агата расстроилась, но не очень сильно, она еще не успела к ней привязаться. Однако похороны были торжественными и пышными. Кики уложили в обувную коробку, которую обвязали атласной лентой. Фредерик тоже принял участие в похоронах (а место выбрали за городом, в двух милях от гостиницы), шел с гробиком во главе процессии и пел слегка переделанный гимн “Вперед, Христовы воины”[9]. Потом Агата чуть ли не каждый день говорила, что ей надо посетить могилку Кики (“visiter la tombe de Kiki”). Это превратилось в ритуал, Мари покорно ее сопровождала.

Домой в Эшфилд семейство вернулось к концу октября. Миссис Роу, несравненная их кулинарка, соорудила в честь прибытия хозяев обед из шести блюд, накануне весь день колдовала над кастрюлями.

Из Илинга специально приехала Тетушка-Бабушка. В столовой накрыли пиршественный стол, угощалось все семейство, кроме Тони. Любимец Агаты чудовищно растолстел под неусыпными заботами Фруди. Решено было безотлагательно посадить его на строгую диету.

С деньгами было туговато, но об этом больше сокрушались (обычно шепотом), чем принимали какие-то действенные меры. Приемы теперь стали более скромными, но количество их не уменьшилось. Грандиозные обеды и балы сменились чаепитиями, пикниками на траве. Обильные пиршества уступили место миниатюрным сэндвичам.

В Торки было принято устраивать садовые вечеринки, публика собиралась избранная, строго по приглашениям, столы ломились от блюд с закусками и десертом. Дамы в муслиновых платьях, отделанных лентами нежнейших расцветок, в шляпках, украшенных цветами. Мужчины в строгих тройках, прятавшие животы под тесными жилетами. Фруктовое мороженое, лимонад, это было восхитительно, а вокруг веселый летучий смех и глухое постукивание крокетных молотков по разноцветным деревянным шарам.

Такие приемы на открытом воздухе как нельзя лучше помогали девушкам в возрасте Мэдж знакомиться с достойными молодыми людьми из близлежащих городов. Хорошенькая, умная, с изящными манерами, Мэдж пользовалась бешеным успехом. В гостиной Эшфилда постоянно томились кавалеры, Клара тоже усаживалась там, в сторонке. Агате казалось, что Мэдж не торопится сделать выбор, она милостиво дозволяла своим воздыхателям сражаться за ее внимание. Агата даже завела специальный дневник, в котором записывала всех кавалеров сестры и свои соображения относительно шансов каждого на успех.

Деньги на счете главы семьи неуклонно таяли, но Клара продолжала возить Мэдж в лондонские магазины, к портнихам и прочим мастерицам, умевшим скопировать любой фасон или виртуозно перекроить платье, вышедшее из моды. Мистер Миллер опять отправился в Нью-Йорк, надеясь выправить финансовое положение. Агата в эту зиму и весну проводила много времени с Мари.

Тогда же она начала заниматься музыкой с фрейлейн Удер. Эта немецкая пианистка в свое время даже концертировала, но недолго. Теперь она жила в Торки и, “потягивая какой-нибудь бодрящий напиток”, проводила занятия лишь с “особо одаренными и трудолюбивыми учениками”. Особую одаренность и трудолюбие Агата, совсем еще малышка, продемонстрировать пока не могла, но фрейлейн охотно взялась ее учить.

Клара настояла и на уроках танцев. Каждый четверг Мари за полторы мили водила ее в танцевальную студию, которая располагалась над “Кондитерской Каллард”. Стоило только открыть дверь кондитерской, и в ноздри бил упоительный жаркий воздух, насыщенный ароматом сладостей.

У миссис Каллард Агата покупала свои любимые тянучки, две штуки, одну себе, другую Мари, которая всегда говорила: “Magnifique”[10]. Дожевав конфеты, они по боковой лесенке поднимались в зал “Атенеум”. Он был огромным, вдоль северной стены стояли деревянные стулья, сидя на одном из них, мисс Флоренс Эва Хики руководила танцорами. Вальс Агата разучивала под музыку Иоганна Штрауса-старшего, а польку – под музыку Иоганна Штрауса-младшего. Девочки танцевали друг с другом и по очереди – с самой мисс Кики. Мальчиков, похоже, не хватало, по крайней мере в “Атенеуме”.

Зато в летнюю пору, во время игр в крикет, Агата могла полюбоваться юными атлетами, “такими удалыми” в своих ослепительно-белых спортивных костюмах. После возвращения из Франции мистер Фредерик несколько лет был судьей на этих играх. Агата помогала ему подсчитывать, сколько было пропущено калиток, сколько каждой командой сделано пробежек, а для нее самой это было хорошей тренировкой в счете. Дни, проведенные с папой вместе у крикетной площадки, потом вспоминались как по-настоящему счастливые. Волнение было только спортивным, правила игры были четкими и понятными, и она вдвоем с папой, они вместе вершат праведный суд.

Весной 1899 года у Фредерика снова появились боли в груди, чаще по ночам. С апреля он даже стал записывать в специальный дневник количество сердечных приступов (в июне 1901-го он насчитает пятнадцать)…

Расстраивать жену и Агату своими недомоганиями он не хотел и теперь чаще обращался к лондонским врачам, чем к местным, в Торки. Поэтому неудивительно, что сообщение о смерти королевы Виктории (22 января 1901 года) застало мистера Миллера в Илинге, в доме Маргарет. Королева пробыла на троне шестьдесят четыре года! Дольше всех английских правителей. Народ любил Викторию, и ее похороны вызвали огромный ажиотаж. Маргарет и Мэри тут же придумали снять квартиру, из окон которой можно будет наблюдать за траурной процессией. Фредерик уведомил об этом свою “дорогую Клару”, которая боготворила королеву, теперь его женушка могла с комфортом разделить народную скорбь. В том же письме он сообщал, что закрыты все магазины и банки, правда, “в бедных кварталах их закрывать не стали”, еще писал, что посетил нового доктора, который лечит “какими-то сомнительными снадобьями”.

Фредерик надеялся, что после зимы ему станет легче, летом в Торки так хорошо. Он всегда с наслаждением вдыхал долетавший с берега ветерок, влажный, с привкусом соли. Но тем летом в дневнике не появилось ни одной строчки про море и солоноватый бриз. Там были отмечены тридцать приступов грудной жабы (между июнем и октябрем), несколько раз они застигали его на пути в Халдон-Пир, где проводилась регата, самое важное для Торки событие года. Начиная с середины девятнадцатого века август был ознаменован гонками яхт и лодок. Два дня соревнований, а для болельщиков – фейерверки, пикники, игры на воде. Завершался праздник грандиозным балом.

Во время регаты устраивали ярмарку, в тот год Мари привела Агату в шатер предсказательницы мадам Аренска, на голове которой красовался тюрбан, голубой, как перышки сойки. А еще на ярмарке был чудовищный толстяк с выбитым зубом и дама с татуировками на обеих руках. Конечно же катались вдвоем с Мари на карусели и лакомились нугой, увесистые порции от огромного куска отрезал балагур-торговец, который не умолкал ни на секунду, непонятно, как ему удавалось дышать.

Клара уговорила мужа отвезти ее на воскресный бал, не догадываясь о том, что грудь его словно бы стянуло железным обручем, невидимым под элегантным смокингом. Леденящая боль пронзила сердце, но потом постепенно отступила, уже в экипаже, на обратном пути.

В начале следующего месяца Фред вернулся в Илинг, там он посетил очередного кардиолога, мистера Сэнсома. После визита написал Кларе: “Он говорит, что сердце у меня не увеличено и с клапанами все нормально (sic!), но сердечная мышца слабая, и аритмия. Последние два дня чувствую себя гораздо лучше, а три недели было плоховато, сейчас одышки почти нет, и сплю нормально. Не знаю, что подействовало, прописанная мне микстура с дигиталином или то, что теперь совсем мало хожу”.

Он еще дважды ездил к илингскому кардиологу на консультацию. В конце ноября он поехал на ланч в лондонский клуб “Будлс”, где должен был встретиться с правительственным чиновником и поговорить насчет устройства на работу Это была очередная напрасная попытка, он, конечно, предчувствовал, что его выслушают из вежливости, а не из желания помочь. И, возвращаясь из клуба в Илинг, уже и не думал о работе, только о Кларе. О том, как сильно до сих пор ее любит и она его тоже. О том, что им здорово повезло.

Беда подкралась в виде легкого кашля, он держался пару недель, потом начался затяжной насморк, потом бронхит. К тому моменту, когда Маргарет вызвала врача, бронхит развился в пневмонию. Фредерику был назначен строгий постельный режим и отвар из мать-и-мачехи в качестве отхаркивающего.

Получив телеграмму, Клара помчалась в Илинг, ведь телеграмма могла означать только одно: ее муж в тяжелом состоянии. Да, он бредил, а простыни были мокрыми от пота, хотя в комнате было довольно прохладно. Поняв, что муж умирает, Клара вызвала дочерей…

И вот однажды днем, когда Агата стояла на лестничной площадке рядом со спальней папы, дверь распахнулась, и оттуда выбежала мама, закрыв лицо руками. За ней вышла сиделка. Увидев поднимавшуюся по лестнице Тетушку-Бабушку, сиделка произнесла: