Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что это? — думала Мария Ивановна. — Уж не северная ли кукушка подкинула его. Не зов ли это родных гнездовий?»
* * *
В университете на кафедре зоологии Андрею передали записку. «Андрюша, — писал его добрый наставник академик Заленский, — загляни-ка ко мне на квартиру 2 октября в шесть часов пополудни. Приготовься к хуле твоей рукописи именитым московским гостем».
Первая книга, какой бы она ни была, желанна и дорога, как первый сын чадолюбцам — появления на свет ее ждешь с непередаваемым волнением. Андрей не шел, а бежал по сонно-чопорному Петербургу, на квартиру к Владимиру Владимировичу.
«Кто этот «именитый московский гость» Владимира Владимировича? — волновался Андрей. — Не годна, не годна моя книжка о болезнях растений!»
Дома, не дав Андрею опомниться, Владимир Владимирович провел его в гостиную и представил высокому седовласому человеку, стоящему у книжного шкафа.
— Климент Аркадьевич, вот этот юноша и есть Андрей Журавский, дерзнувший утверждать, что не орган порождает функцию, а наоборот: функция создает орган.
— Любопытно, весьма любопытно... — Гость снял очки, склонил красивую породистую голову и представился: — Тимирязев Климент Аркадьевич.
Андрей до того смутился перед этим именем, что забыл ответно назвать себя и пожать протянутую Тимирязевым руку. Перед ним был знаменитый профессор Московского университета, чье имя гулко перекатывалось по университетским аудиториям, вызывая восторг большинства студентов и возмущение многих преподавателей, не признающих учения Дарвина. Совсем недавно славы профессору прибавил известный литератор князь Мещерский: «Тимирязев изгоняет бога из душ студентов на казенный счет!» Сколько бурных дискуссий, вызванных книгами Тимирязева, было у Журавского с Григорьевым и Рудневым, на кафедре, во всем Петербургском университете. Не они ли, эти бурные дискуссии, сформулировали в сознании Андрея обратную общепринятой биологическую закономерность: не сердце создало ток крови, а ток крови родил сердце.
Тимирязев, уловив растерянность студента, просунул протянутую руку под локоть не по годам маленького, щуплого Журавского, подвел его к столу, усадил на стул и сел с ним рядом. Подошел к ним и Заленский, довольно щуря глаза на взволнованного Андрея, ошеломленного неожиданностью встречи. В руках у него была толстенная папка с рукописью Журавского, которую он положил на стол между Тимирязевым и Андреем.
— Благодарю, Владимир Владимирович, — взглянул на хозяина квартиры Тимирязев. Заленский, все так же загадочно улыбаясь, хмыкнул в ответ на благодарность и, обойдя Андрея, уселся у него за спиной.
— Любопытно, весьма любопытно, Андрей... Владимирович, хотя зернышко зарыто в ворох половы. — Тимирязев тонкими чуткими пальцами отбивал такт по картону папки. — Альтруизм — это высшая субстанция человеческих отношений, а вы наделяете альтруизмом растения. И еще: вашей рукой по этим страницам водил не хладнокровный разум ученого, а пылкие эмоции одаренного юноши. Следует заметить: весьма одаренного... Признаюсь: если бы моему чтению не предшествовали комментарии Владимира Владимировича, вряд ли хватило бы моего терпения перевернуть последнюю страницу... — Тимирязев говорил медленно и всматривался в лицо Андрея. — Однако надо признаться и в обратном: я был вознагражден за свое терпение. На основе найденной вами закономерности, что не орган породил функцию, а функция создала орган, вы приходите к единственно правильному выводу: качественно новые наследственные признаки можно в растении закрепить и с их помощью вывести новые, нужные человечеству разновидности. Если вы, Андрей Владимирович, не потеряете ни одного камушка из этого своего фундамента — вы можете стать революционером в науке. Однако бить по этому фундаменту будут крупными снарядами: «шарлатан», «дилетант», «авантюрист от науки».
— Я готов ринуться навстречу этим снарядам, — не выдержал Журавский.
— На одной готовности не устоять, — мягкой улыбкой остановил его Тимирязев. — Нужно изо дня в день крепить свой фундамент новизной мысли и четкостью ее формулировки. И факты, факты, факты! Враг не станет очищать зерно от половы, постарается не заметить его, раздув мякину в гигантское словесное облако, — легонько, любовно похлопал Климент Аркадьевич по рукописи Журавского. — Я же рекомендую ее к печати только за одно это зернышко: функция создает орган! А теперь, юный друг, расскажите-ка нам, что вас погнало в Печорский край и, главное, что вы там увидели нового, «антинаучного»?
— Поехал я на Тиман с единственной целью — научиться, подобно Чернышеву, глядеть в глубь геологических эпох, без знания которых биогеограф... студент-биогеограф, — смущенно поправился Андрей, — будет блуждать в потемках.
— Похвально, похвально, — подбодрил Тимирязев.
— Но увидел я там столько неожиданного, «антинаучного», что никак не могу уложить в систему...
Ученые ни разу не перебили Журавского во время его восторженного рассказа, оказавшегося не столь уж четким и кратким.
— Да, друг вы наш, прелюбопытно, прелюбопытно... — Тимирязев машинально поднялся со стула и задумчиво заходил по комнате. Заленский тоже молчал, по-стариковски нахохлившись в своем кресле.
— Никаких советов давать я вам, Андрей Владимирович, не буду — не знаю я нашего Севера. Скажу одно: были вы в краю удивительного творения природы. — Тимирязев замедлил шаг, потом остановился совсем и вдруг резко обернулся к Журавскому: — Что вы думаете насчет специфики действия полярного света на сказочно быстрое развитие луговых трав? А?
— Я как-то не связал все это воедино, — медленно начал Андрей...
— Не является ли переувлажненность северных земель, которую считают бедствием, — национальным богатством? — ставил вопросы Климент Аркадьевич. — После страшной засухи девяносто первого года я, можно сказать, по русскому принципу: не гремит, так не крестимся — занялся изучением функций зеленого листа при разных водных режимах. Прелюбопытные открылись явления. Ежели исходить из вашей формулы: функции создают орган, у северных растений под воздействием полярного света и обилия влаги органы должны были бы претерпеть изменения, не так ли, Андрей Владимирович? Займитесь этими вопросами, займитесь, мой дорогой...
* * *
Андрей, выйдя из квартиры Владимира Владимировича, долго бродил по осеннему Петербургу, повторяя слова Тимирязева: «Вы были в краю удивительного творения природы».
«Как верно подмечено и точно сказано, — вспоминал Андрей. — Простейшие морские водоросли породили на суше лишайники, мхи, хвощи, плауны, пушицу, травы, деревья, но на это ушли миллионы лет. На Печоре же, — вспоминал он, — все это проплыло передо мной за неделю. Когда пароход медленно
