Бесогон. Россия между прошлым и будущим - Никита Михалков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я часто слышал и слышу фразу: вот, дескать, Россия по сравнению с цивилизованными государствами… Да что же это за диво такое «цивилизованные государства»? И почему надо обязательно сравнивать Россию с Италией или Голландией? У России свой путь, совершенно особый. Россия была аграрной страной, с мощнейшим крестьянством, со своими традициями, со своей культурой. С мощнейшим купечеством, которое поднимало экономику, и поддерживало государственность, и было тем самым балансиром, что уравновешивал правых и левых. И развитие капитализма в России шло, да и сейчас идёт совершенно другим путём, чем в Европе и Америке… Да и социализм в России был совершенно другой, нежели в той же Польше или бывшей Чехословакии…
Всем, кто хочет Россию понять и полюбить, следует осознать, что Россия – это не Европа и не Азия. Россия – самобытный культурно-географический материк-континент, называемый Евразией.
Россия другая!
Здесь всё перемешано, всё стократно увеличено – красота, нежность, глупость, коварство, наивность, разврат… Западный мир, постоянно озабоченный демократическими переменами в России, забывает о том, что двести семьдесят лет Россия держала на себе татаро-монгольскую Орду. Если бы двести семьдесят лет Россия не держала на себе Орду, то Микеланджело был бы скуластым и узкоглазым, а в Италии говорили бы сегодня на совсем другом языке.
И это – тоже Россия…
Всем, кто хочет Россию понять и полюбить, следует осознать, что Россия – это не Европа и не Азия. Россия – самобытный культурно-географический материк-континент, называемый Евразией. Россия-Евразия – это центр мира, который органично впитывает и перерабатывает в себе западную культуру и восточную традицию, не теряя при этом собственного своеобразия. Именно здесь пересекаются цивилизация и культура. Западная цивилизация здравого смысла и созерцательная культура Востока. В России как в котле перевариваются: вероисповедания, цвет кожи, разрез глаз, обычаи, традиции…
Мои зрители, памятуя, что я снял картину «Несколько дней из жизни Ильи Ильича Обломова», часто меня спрашивают: кто нужен России больше из героев романа Гончарова – Штольц, отождествляемый с западной цивилизацией, или Обломов, представляющий русскую культуру?
Подлинная Россия является миру именно тогда, когда сила в ней умножается на мудрость, а когда ставка делается только на ум и власть, то миру является Россия мнимая, И от этого – всем нам становится только хуже,
Россия… Россия – это состояние души. Постарайтесь это понять,.
Штольц, конечно же, России нужен. Это такой русский ответ на европейский призыв к реформам. Но ведь Россия парадоксальная страна. Знаете, у женщины есть то самое сокровенное место, где плод вызревает. Так вот – это как раз то место, которое в России занимает Илья Ильич Обломов. Со всеми дурными сторонами характера он в определённом смысле – хранитель нашего генетического кода, веками передающегося из поколения в поколение. Я понимаю, что сегодня России больше нужен Штольц, но люблю я – Обломова.
Русский философ Иван Ильин как-то сказал: «Обыватель ценит ум и власть, но ненавидит мудрость и силу». Это гениальные слова.
Власть может быть подлой, ум – коварным. Сила – это здоровье, умноженная на мудрость – эта мудрая сила; она не обидит слабого и обуздает сильного, чтобы не допустить зла…
Подлинная Россия является миру именно тогда, когда сила в ней умножается на мудрость, а когда ставка делается только на ум и власть, то миру является Россия мнимая. И от этого всем нам становится только хуже.
Россия… Россия – это состояние души. Постарайтесь это понять…
Российская провинция
«Россия произрастает провинцией», – считал Н. М. Карамзин. «В России центр на периферии», – вторил ему В. О. Ключевский. Наверное, неспроста наши великие историки так считали, и не на пустом месте делали они свои выводы.
Провинция – это самое дорогое, что есть у России…
Мы возвращались из Нижнего Новгорода. Ночь. Поздно. И мы проезжаем Печерский Вознесенский монастырь. Я говорю: «Давай заедем!» Время – одиннадцать часов вечера. С заходом солнца любой православный монастырь закрывается. Но мы туда поехали. Приехали, постучали. Я назвался, попросил открыть. И нас пустили! Незнакомый мне отец-игумен дал нам приложиться к открытым мощам – главе преподобного Макария Желтоводского. И потом мы уехали…
С этим для меня ничто не может сравниться – никакие мирские радости или высокие оценки моего творчества, – ничто не способно встать рядом с «этим» – приехать в любой русский монастырь, и тебе откроют дверь…
Всё. Точка. Понимаете?
Этот игумен ведь лично меня не знал, он отнёсся ко мне не как к артисту Никите Михалкову, а просто как к православному человеку, тому, кто попытался почувствовать святое и сокровенное, то, чем живёт дух русского монастыря. Я прекрасно понимаю, как далеко мне до духовной красоты и чистоты православного монашества. Но я чувствую силу и значение их земного и небесного подвига…
Вот «это» – по глубинному человеческому счёту – абсолютно стирает всё то, что может тебя раздражать, мешать или ущемлять в суете городской жизни. Когда ты понимаешь, что люди, никак от те– бя не зависящие и никак с тобой внешне не связанные, проявляют такое доверие и ночью открывают для тебя монастырь! То, сами понимаете, это дорогого стоит…
Провинция – это самое дорогое, что есть у России…
Я не люблю московскую тусовку, которая бурно и торопливо живёт внутри Садового кольца. Но когда ты испытываешь то, что испытал я в Печерском Вознесенском монастыре, то всё это вообще перестаёт иметь какое бы то ни было значение. И это не сентиментальность, а сокровенное состояние души, которое называется русской любовью. Это то, что каждое воскресенье объединяет всех нас Божественной литургией, под куполом единого храма – духовного купола нации. Это то, что называется и является русской семьёй в национальном её значении и смысле.
Мне довелось по съёмочным делам два месяца провести в Костроме, побывать в Ярославле, Плёсе, Андропове. И я хочу вам признаться, что мне не приходилось ранее испытать такого чувства, с каким прожил я эти шестьдесят с лишним дней. Я был счастлив. Я ощутил себя частицей русских просторов и русского покоя. Один местный человек (с которым мы стояли тогда на набережной) сказал мне: «А это – наша Волга»… Сказал «наша», а прозвучало – «моя»!
И мне стало завидно.
Возможно, моё настроение объясняется тем, что я был на земле моих предков. В той точке на обширной географической карте нашей великой страны, что именуется малой родиной. С годами родные корни притягивают человека к себе со всё возрастающей силой…
Я, конечно же, вернулся в Москву, нырнул в бездну суеты, но у меня осталась светлая надежда, что есть место на Русской земле, где я всегда могу утешиться, подлечить душу, что есть на белом свете «моя земля», которая заинтересована во мне, как и я кровно заинтересован в ней.
А малые города России… Их надо возрождать! Но настоящая помощь возрождению малых городов может выразиться только в личном участии каждого из нас. Вся страна и каждый из нас – только так мы можем этому помочь.
Вместе с тем, понимая и разделяя боль русского человека по поводу вымирания малых городов, не могу не отметить: их возрождение принимает иногда гротескные формы. Бывает что-то невероятное: некий купец, в некоем городе, на свои деньги поставил памятник Александру Невскому. Мало того, что он поставил памятник Александру Невскому, он ещё договорился с военными лётчиками, и те (во время открытия этого памятника) пролетели эскадрильей истребителей так, что образовали в полёте крест. При этом они запускали ракеты. Это было апокалиптическое зрелище…
Разве это не драматургия Островского?
Хотя главное, наверное, всё же не это, а само желание человека (пусть оно чрезмерное, безвкусное, пусть какое угодно) – установить на своей родной земле памятник святому благоверному князю, а не открыть очередной коммерческий ларёк…
Нам всем следует, наконец, понять, что и политика, и история, и будущее нашей страны рождаются не в Москве и Санкт-Петербурге, а в российской провинции.
И так было всегда.
Возьмём культуру России. Лучшие её представители рождались не в «столицах», а в глубинке – подмосковной и ярославской, в Орле, Ельце… Скажу так, что не было бы ни великой русской литературы, ни русской живописи, не будь этой самой российской провинции.
Россия поднимается с провинции.
Поднятие культурного пласта провинции, её местной и региональной мощи – вот главная государственная и общественная забота сегодня.
Более того – если осталось сегодня настоящее, здоровое зерно истиной русской жизни, то сохранено оно и прорастает – с трудом, но прорастает – опять же в российской провинции.
