Оборотень в погонах - Владимир Серебряков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господи поможе! – стонет отец Иннокентий. Светящийся крест гнет его к земле.
У порога расплывается вязкой, тягучей слизью куча мокрого тряпья. Мир праху твоему, бабушка. Не уберегли мы тебя… ну ничего, тебя последнюю.
Секунду мы с «быками» играем в гляделки. Потом оба разом опускают оружие.
Я коротко отмахиваюсь стволом – пошли, мол, отсюда, в «воронок». Ребята на лестнице их и встретят, и проводят. А нам троим – вперед.
В квартире стоит какой-то странный запах, перебивающий даже сырую, стоялую вонь распавшегося зомби. В кухоньке бьется стекло и слышен многоэтажный мат – это оставшиеся «быки» лезут в окно, наивно полагая, что там их никто не ждет. Глупые! Вышли бы через дверь – отделались бы легче, а так «сопротивление при задержании», а то и «попытка побега» – это если наши, кто посообразительнее, крикнут: «Стоять! Вы арестованы!».
Из-за двери в комнату пробивается неяркое зеленоватое мерцание. И пронзительный визг, истошный, неумолчный.
– На счет раз! – Мы вышибаем дверь и останавливаемся на пороге.
Промедлили, остолопы. У входа промедлили. Хотя если здесь уже такое творится – значит, еще до нашего прихода началось.
Зеленый свет дают перевернутые канделябры. Сейчас такими никто уже не пользуется, сейчас симпатические светильники у всех – огни святаго Владимира, как в газетах писалось. А лет триста тому обратно за перевернутые свечи платили полновесным серебром, потому что делать их умели одни только карлы, они же цверги, а какому же королю охота, чтобы во время балов гостям капал за шиворот расплавленный воск? Никакой магии в них нет, но все равно жутко глядеть, как пламя бьется на фитиле, облизывая подвешенную свечу снизу, будто костер инквизиции – привязанного к столбу эльфа.
Сейчас перевернутыми свечами пользуются только черные маги. Это от них несет драконьей кровью и кадаверином.
На полу, прямо поверх потертого половичка, начертан пентакль, темные линии горят изнутри, будто раскаленная проволока. Толстячок в черном балахоне, больше похожий на старшего чародейного сотрудника в каком-нибудь заштатном МИИ, чем на наследника мрачной славы господ Тот-Амона и Жиля де Ре, подергивает ручками, вычерчивая перед собой в воздухе каббалистические знаки острием атейма – как оружие скорее декоративного, но напороться на этот клинок – мало не покажется.
– Господь Сущий, Господь Святый, Господь Триединый… – разносится по малогабаритке сочный рык гапона. Пентаграмма вспыхивает кровавым огнем.
Я с перепугу стреляю. Пуля замирает в воздухе над пентаграммой и медленно, как свинцовая снежинка, опускается на пол. Теперь вся надежда на отца Иннокентия. Успеет он заклясть некроманта, покуда тот не завершил ритуал – хорошо. Не успеет…
Не успел. «Абраксас!». В пентакле намечается какое-то движение, в упор не видимое, заметное лишь краешком глаза. Некромант с торжествующим воплем режет себе ладонь, чтобы капли крови брызнули на знак «шин». И из-под половичка, разламывая пентаграмму, с дурным воем лезет, расправляя перепончатые крылья…
Выверна. Очень крупная зеленая выверна. От облегчения я чуть не забываю выстрелить. Вторая пуля разбивает твари череп, и недоделанный дракончик валится на пол. Все, моим пистолетом теперь можно разве что по лбу приложить.
– Лежать! – орет Колька.
Размечтались. Если б этот гаденыш собирался сдаться, не было б и спектакля со свечами и призываниями. Мы оба кидаемся на него, пытаясь в тесноте не наступить на обрывки пентаграммы, медленно извивающиеся под ногами, и в этот момент наш гапон показывает себя.
Произнесенное им СЛОВО бело-огневой стеной проходит по комнате, отправляя в небытие все сатанинство. Исчезают черные шнуры на полу, тает труп выверны, сами собой возвращаются в нормальное состояние перевернутые иконы, гаснут свечи. Затем и сам толстопузый чародейчик начинает расслаиваться, аура сходит с него пластами, даже не черными, как положено настоящим злодеям, а – грязно-бурыми, с желтыми прожилками жадности. А вслед за аурой приходит черед души. Этого я видеть уже не могу, но понимаю по тому, как маг впадает в каталепсию. Колька осторожно вынимает из послушных чужой воле пальцев атейм, но тот вспыхивает голубым пламенем и рассыпается в прах.
Отец Иннокентий решительно раздвигает нас, подходит к окну, срывает тяжелые от пыли занавески. В комнату песчаной лавиной рушится солнечный свет.
– Исполать вам, батюшка, – хором произносим мы с Колькой, низко кланяясь гапону.
– И вам, добры молодцы, – без особого смирения в голосе отвечает отец Иннокентий, также кланяясь.
Что ж, ритуал соблюден – пора и за черную работу браться.
– Эй! – ору я из окна. – Экспертов сюда! Да поскорее, пока все не рассосалось!
Следы магии – материя во всех смыслах слова тонкая. Дунешь – и нет ее. А нам надо всю банду подвести под каторгу. Чтобы больше никому в голову не пришло изводить московских старушек.
Всеволод Серов
До чего же хорошо валяться в казарме после рейда! Просыпаешься… ну, просыпаешься, правда, все равно рано, сигнал к побудке у нас такой, что мертвого подымет. Но зато ты по этому сигналу не взлетаешь, точно петух жареный на плетень, а неторопливо так зеваешь, потягиваешься, переворачиваешься на другой бок и давишь ухо дальше. До обеда. Потому что сон после рейда – он святее всех святых Стройки вместе взятых.
Интересно, что сегодня на третье? В прошлую среду хороший компот был. Не иначе, сам Эрланир готовил. А кто у нас сегодня старший по кухне? Сдается мне, как раз он и есть. Вот уж нажремся от пуза, за весь этот проклятый подножный корм, за сухпаек из песка… поймать бы того урода-интенданта, который эти заклинания наговаривал, и песка ему в зад засыпать – по самую глотку. Гоблины такое дерьмо не жрут, а уж они-то по дерьму специалисты известные.
Та-та-та-ти-та-таа!
Ноги выбрасывают меня из кровати еще раньше, чем мозг осознает этот факт. Казарма, за миг до этого напоминавшая надежно освященное кладбище, превращается в разворошенный муравейник.
Благо, что далеко бежать не надо – все, кроме оружия, свалено у койки. Кираса, мокасины – шнурую наспех через крючок, потом перевяжу, если будет время. Подхватываю связку с амулетами и бегом за винтовкой.
За порогом солнце с ходу режет по глазам. Бегу вслепую – иначе затопчут нафиг – пока сквозь слезы не замечаю впереди что-то большое и прямоугольное.
– Вторая группа – по коврам!
Глаза, наконец, хоть немного адаптировались, поэтому я могу различить проем в борту и устремляюсь в него.
Командир уже тут – сидит рядом с пилотом и демонстративно глядит на свой японский «брегет» с котярой на крышке.
Плохо дело!
Ковер начинает подъем еще до того, как в него заскакивает последний – Витюню втаскивают подмышки – и с разворотом уходи вверх. Ставя заслонку на место, бросаю взгляд вниз – б…, прости мя Господи, грешного, лучше б я этого не делал, в смысле, вниз не глядел! Высоты не боюсь, но когда земля вот так вниз проваливается…
Командир щелкает крышкой и, прежде чем спрятать часы, несколько секунд ожесточенно хмурится.
– Идем в Бай-Муры. Будем вытаскивать седьмую группу. Они выбросились вчера вечером. Должны были оседлать тропу. – Фразы командира отрывистые и четкие, словно винтовочные выстрелы.
– Их засветили и зажали. Банда до 500 рыл. Есть муллы и шаманы. Портал не открыть.
Еще бы! Бай-Муры – это настоящее змеиное гнездо, второй по величине укрепрайон в нашей провинции. Там все есть, даже плавленый сыр в хрустящей обертке.
– На рассвете их пытались накрыть минометами. Выручили ступы «прикрышки». На отходе по ним выпустили осу.
– В Бога, в душу, в Пресвятую мать! – неожиданно взрывается пилот и, облегчив душу еще парой подобных кощунств, поясняет: – У нас вчера в третьем звене ковре завалили этими осами. Хорошо хоть, пустой шел. Полборта нет, в ковре дыра тлеет – сели на вынужденную за сорок верст до базы и полчаса тряслись, пока портал не открыли. Теперь приказ – в предполагаемую зону действия ос – не входить! Так их всех и перетак!
Сидящий в хвосте за многостволкой бортпортной-гном добавляет не менее смачное выражение на Старой Речи и ожесточенно давит на педали. Блок стволов с тихим визгом начинает раскручиваться.
– «Прикрышки» больше не будет, – резюмирует командир. – Перед высадкой отработают крокодилы. Задача – сбить банду с соседних высот. Закрепится и держаться. Пока не снимут седьмую.
То, что от нее осталось. Если они бой ведут с вечера… огнеприпас на исходе… да и вообще.
Гном неожиданно разворачивает многостволку и выпускает очередь куда-то вправо.
– Чего там?
– А-а, призраки, суки.
Я кошусь за борт. Несколько лунных призраков сгрудились у засохшего деревца. Мерзкие твари, хотя и не очень опасные – они, в основном, высасывают колдовскую силу, хотя могут напасть и на раненого. Хорошо хоть, не очень живучие, заговоренное оружие их выносит на ять… Вот как сейчас.