Рыцари былого и грядущего. Том 3 - Сергей Катканов

Вот отсюда и ответ короля возмущённому папе: так это ж не я начал процесс, это ж инквизиция. Читай: король Франции не действует против Церкви в лице подчинённых папе тамплиеров, это Церковь в лице инквизиции действует на территории Франции, как считает нужным. Королю важно было, чтобы весь христианский мир отчётливо понял: явное пренебрежение волей папы не носит антицерковного характера, «у себя там в Церкви и разбирайтесь, кто кого имеет право гнобить». И Климент разобрался. Он приостановил полномочия инквизиторов, потому что де–факто инквизиция подчинялась королю, а де–юре всё–таки папе.

Видите, какой расклад? Король сделал ход пешкой, а папа эту пешку съел. Инквизиция была лишь пешкой в этой игре. Чем тут она могла рулить? И на чём, собственно, основано следующее суждение господина Шарпантье: «Инквизиция никогда не скрывала, что намерена руководить, притом единолично, всеми аспектами христианской веры и, следовательно, всем христианским миром. Однако, Храм не признаёт никакого руководства. Поэтому Храм должен исчезнуть».

Вот ведь она какая «великая и ужасная» эта святая инквизиция. Всем миром хотела править. А по силам ли ей это было? Не надо путать французскую инквизицию XIVвека и испанскую инквизицию XVI века. Не тот масштаб, не те возможности. Конечно, конфликты между доминиканцами и тамплиерами были, может быть, была и ненависть. Но Гийом де Пари отнюдь не имел средств устранить со своей дороги любой орден, какой ему вздумается, использовав при этом короля, как своего вассала. При этом «Храм» признавал над собой то же самое руководство, что и доминиканцы, и францисканцы, и госпитальеры. Вполне каноническая церковная структура. Но вдруг инквизитор хлопнул в ладоши и «Храм должен исчезнуть». Он и мечтать об этом не мог, даже если бы хотел.

Кстати, не надо ставить знак равенства между инквизицией и Орденом святого Доминика. Доминиканцы действительно в значительной мере контролировали инквизицию, но отнюдь не пользовались её возможностями единолично и безраздельно. Поэтому обилие доминиканцев вокруг короля отнюдь не доказывает могущества инквизиции.

Ещё раз подчеркнём: нет никаких признаков того, что доминиканцы или инквизиция использовали короля в своих целях. При этом есть много признаков того, что он использовал их в своих целях. Что реально мог Гийом де Пари? Попытаться внушить королю мысль о злокозненности тамплиеров. Это он, вероятнее всего, делал, и таким образом добавил королю решительности в деле разгрома Ордена, и не более того. Второе, что могли и что, вероятно, делали доминиканцы — пытались использовать королевскую игру в своих целях. Не они были авторами этого процесса, но раз уж Орден рухнул, то почему бы и не использовать этот факт для усиления своих позиций?

Была тогда во Франции прелюбопытнейшая фигура, совершенно не упоминаемая в связи с делом тамплиеров, а напрасно. Доминиканец Николя де Фревиль. В 1296–97 годах — исповедник короля, с 1305 — кардинал. Жан Фавье писал: «В 1302 году де Фревиль оказал королю неоценимые услуги, и доверие, которым он пользовался, было пропорционально тому, насколько Филипп нуждался в поддержке нищенствующих орденов против папского престола».

Николя де Фревиль пользовался неослабевающим влиянием на короля вплоть до смерти последнего. Когда умер Климент V, Филипп хотел видеть новым папой именно де Фревиля, да вскоре сам умер, и у де Фревиля не срослось.

Имел ли отношение де Фревиль к процессу тамплиеров? Безусловно, он держал руку на пульсе и мог оказывать влияние на процесс. Кузен де Фревиля, так же доминиканец, Филипп де Мариньи, архиепископ Санский, был тем самым человеком, который приговорил к сожжению 54 тамплиера.

Вместе с арестом тамплиеров у короля появилась серьёзная проблема — кто теперь будет управлять королевскими финансами вместо Ордена Храма? Разумеется, у короля были свои финансисты, но не такие эффективные, как храмовники, последних очень трудно было заменить равноценно. Напомним, что незадолго до разгрома Ордена Храма, король был вынужден вернуть казну в Тампль, без тамплиеров финансовые дела пошли наперекосяк. А 13 октября 1307 года эта проблема к королю вернулась.

И тут на первый план понемногу начинает выступать новая фигура — Ангерран де Мариньи. Родной брат Филиппа де Мариньи. То есть еще один кузен Николя де Фревиля. В 1307 году Ангерран уже являлся членом королевского совета, но еще не был главным финансистом короля. И не был в таком фаворе, как Ногаре. С последним Ангерран, судя по всему, вообще не общался. Он принадлежал к другой группировке. К 1309 году Ангерран де Мариньи, первоначально даже не имея на то должностных полномочий, начал осуществлять верховное управление финансовыми службами королевства.

Здесь очень важна дата. Если бы процесс тамплиеров был результатами «заговора доминиканцев», так уж они, очевидно, заранее хорошо подготовились бы к «жизни без тамплиеров», предварительно «разделив портфели», и Ангерран де Мариньи, уже являвшийся членом королевского совета и имевший такого влиятельного покровителя, как кардинал де Фревиль, уже в ноябре 1307 года мог бы приступить к управлению финансами королевства, но прошло больше года пока это наконец произошло, и то первоначально без должностных полномочий. Это неопровержимое доказательство того, что «доминиканская мафия» отнюдь не вертела королем, как хотела. И в конце 1307 года, и в 1308 у Ногаре было достаточно влияния на короля, чтобы не подпускать протеже доминиканцев Ангеррана де Мариньи слишком близко к королевской казне.

Доминиканцы лишь воспользовались ситуацией, которая не ими была создана, и то далеко не сразу сумели это сделать, им потребовалось несколько лет для того, чтобы обернуть в свою пользу устранение тамплиеров. Конец влияния Ногаре на короля отмечают в марте–апреле 1311 года. Только тогда и засияла в полную меру звезда Ангеррана де Мариньи. Позиция короля на Вьенском соборе, который начался 16 октября 1311 года, уже была отражением идей Ангеррана. Только в 1311 годы, через 4 года после устранения тамплиеров, при дворе произошла смена элит, только тогда доминиканцы заняли ключевые позиции. И не потому, что они были такие шустрые, а потому что, королю это было выгодно.

Ногаре, человек большой обиды, был максимально эффективен и практически незаменим в роли разрушителя. А потому первый год процесса тамплиеров, год железного прессинга, это год Ногаре. И короля, и Ногаре доминиканцы интересовали тогда только в роли палачей, владеющих искусством пытки, а отнюдь не в роли людей, определяющих государственную политику. Ногаре ни когда не имел отношений с Ангерраном, и де Фревиль не мог действовать через Ногаре, потому что странно было бы кардиналу водить дружбу с человеком, находившимся под церковным отлучением.

Но к концу 1311 году король вполне осознал изменение ситуации. Во–первых, стало очевидно, что Орден тамплиеров уже никогда больше не вернется на сцену, оставалось лишь улаживание формальностей, то есть задача по разрушению была полностью выполнена, и в беспредельщике Ногаре отпала необходимость. Во–вторых, стало очевидно, что с папой Климентом, проявившем в деле тамплиеров неожиданную упертость, относительно окончательного решения судьбы Ордена надо договариваться, искать компромисс, к чему Ногаре был решительно не способен, с ним папа и разговаривать не стал бы. А вот Ангерран де Мариньи имел просто чудесные отношения с папой, Климент почему–то очень благоволил к этому человеку. То есть Ангерран, ставший своеобразным мостиком между королем и папой, потребовался Филиппу не только, как финансист, но и как дипломат. С этого времени все козыри были на руках у доминиканцев. И эти козыри сдал им король, сделавший это только тогда, когда счел необходимым.

Джон Робинсон, исследователь спокойный и объективный, не склонный к фантастическим преувеличениям, выводит на роль главного врага Ордена Храма госпитальеров. В этой связи он анализирует восстание Уота Тайлера, дикий бунт 1381 года, бросивший на Лондон более ста тысяч крестьян. Восставшие последовательно и целеустремленно уничтожали в первую очередь имения госпитальеров, а позднее один из бунтовщиков, говоря о целях восстания, честно признался: «Во–первых и прежде всего истребить госпитальеров».

Кто и почему мог иметь такую жгучую и по–видимому совершенно иррациональную ненависть к ордену госпитальеров? Трудно сказать, потому что даже личность Уота Тайлера не была установлена, известно только, что он не был крестьянином, показав себя, как полководец, обладающий реальным боевым опытом. Робинсон выдвигает версию о том, что это наследники тамплиеров мстили госпитальерам за разгром Ордена Храма. Ведь известно, что недвижимость тамплиеров отошла в первую очередь к госпитальерам.

Для того, чтобы признать эту версию справедливой, надо утвердиться в мысли, что тамплиеры считали госпитальеров главными виновниками разгрома своего Ордена. Могло ли так быть? И насколько Госпиталь был виновен перед Тамплем?