Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мудрая Глори» вновь замычала, заулыбалась и безостановочно закивала головой. Шелковые розы, ленты и банты на ее чепце затрепыхались в такт.
Анне внезапно стало не по себе. В теплый майский полдень по ее спине побежала струйка холодного пота. Она посмотрела сначала на Стрелицию, потом — на «мудрую Глоричку». Они застыли позади кресла миссис Тирренс навытяжку, будто окаменев. Глаза обеих служанок были прозрачны и пусты — как стеклянные пуговицы.
— Вы свободны! — махнула рукой миссис Тирренс, и две нелепые фигуры в атласных оборках, лентах и кружевах, неуклюже поклонились и дружно потопали к дому. — Теперь можно и поговорить, деточка моя. Удивляетесь, зачем они мне, эти милые чудовища, хи-хи-хи? У Глори хоть мозги и набекрень, но руки золотые — лучшей помощницы на кухню не найти, — аккуратно облизывая ложечку, заметила старуха. — А Стрели только для тяжелых работ и годится. Поднести, унести, резать, пилить, копать, гвозди забивать, топором махать, убираться… ой, да всего не перечислить. Конечно, на грубые работы неплохо бы мужчину нанять, а в дом — прелестную девицу покрепче. Но что прикажете с этой делать? Уволить и со двора согнать — жалко: они с Глори близнецы. А близнецов разлучать нельзя. Грех!
От этих слов у Анны защемило сердце. «Братец мой любимый, зачем ты уехал? Бросил меня — зачем? И захочешь ли ты меня видеть… ах, если бы знать…»
— Теперь можно и поговорить, деточка моя, о чем-то поинтереснее моих служанок. Их жизнь счастлива и потому скучна, стать героинями модного романа им уж точно не светит, хи-хи-хи! А вот с другими случаются иной раз такие истории, что просто не оторваться. Вот послушайте, деточка, — произнесла миссис Тирренс. Глаза её казались двумя горящими угольками. — Как вам такой сюжет: парень встретил девушку. Банальное начало, скажете? Сплошная, мол, тривиальность?
— Скорее, классика, — сказала Анна.
— Всё так, всё так, деточка, — расплылась в улыбке миссис Тирренс. — Ну так вот. Любовь-морковь, ахи-охи, конфеты-букеты-синема, танцы-завлеканцы, первый поцелуй, секс, помолвка… о, да что это я!..всё, всё, как полагается! Пока неплохо, да? — поправив очки, спросила старуха…
…..и отщипнула кусочек булочки.
Девушка улыбнулась.
— А сюжет чего — романа или синема?
— Да чего угодно, сладенькая моя! Чего угодно! Какую пожелаете, такую форму и наденет… трудно, что ли?! — все три подбородка миссис Тирренс затряслись от смеха. Мелко-мелко. Как плохо взбитое молочное желе.
«К тому же, прокисшее», неожиданно для себя подумала Анна. Внутренне содрогаясь от отвращения и все же не в силах оторвать взгляд от старухиной шеи.
— А дальше… что? — заставила себя улыбнуться девушка. «Нет, надо бы хоть улыбнуться для вежливости… неприлично… у меня, наверное, всё на лице написано, кошмар!»
— Дальше… хм-м, а дальше как раз и началось самое интересное. Самое душещипательное. Ясное дело, поженились они.
— И жили долго и счастливо, — почти пропела мисс Энни.
— А вот и нет! Счастливо жили, очень даже — прямо всем в округе на зависть. Хоть ты роман пиши, хоть синема готовь. Уж так счастливо, ииии… чисто белые голубки. Но зато недолго. Нет-нет. Нет! — затрясла головой старуха.
— Разлюбил? Или она его? Или случилось что-то страшное?
— Не разлюбил, не-не-нет! Как можно?! Случилось, да.
Пауза тянулась минут десять. Долгих… нет!.. нескончаемых минут. Как показалось мисс Энни. Миссис Тирренс сверлила её глазками, хихикая и потирая пухлые ручки.
— Господитыбожемой! Да не томите душу, миссис Тирренс, миленькая! — наконец, не выдержала Анна.
— Ну, хорошо, — сжалилась рассказчица. — В общем, он так её любил, тааак любил…ах! И она его — не меньше. «Счастья такого не видел сей мир», — назидательным тоном произнесла миссис Тирренс. — Эх… да. Парень он был умный, начитанный, вот и забеспокоился. Да ещё друзья-идиоты. К превеликому сожалению, тоже очень-очень начитанные. И давай ему цитировать: «Ничто не вечно под луной», «Конец таких страстей бывает страшен», «Любовь любит кровь», ну и… сами понимаете. В шутку, разумеется.
Гостья в ответ лишь тяжело вздохнула. Благоухание роз становилось всё слаще, приторней.
— Долго он думал. Целую ночь. Размышлял, анализировал. А наутро — атть!.. и всё, — она схватила серебряный ножичек для масла и в одно мгновенье располовинила румяную булочку. Да так лихо, что девушка аж вздрогнула.
— Что — «и всё»? — осторожно, полушёпотом спросила она.
— Зарезал.
— Айй!
— И закопал среди роз.
— З-за-за-че-эм?!
— О, Господи! Что ж, вы классика-то не помните, что ли? «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — ну, вот это всё. Говорю ж, начитанный был юноша. Не одну бессмертную пиэсу, не одну поэму наизусть знал, вот и… Прекрасный исход, как по мне.
— Прекра-а-асный? — выдохнула Анна.
— Ну да. Конечно же. Потом ведь что — зрелость, заботы-хлопоты, смерть романтике, смерть красоте. Возлюбленная — это же, как богиня, говорил он. А богини старыми и страшными не бывают. Зачем позволять времени и жизни уродовать то, что вам дороже всего на свете? Он и не позволил, хи-хи-хи! Умненький мальчик!
Она пожала пухлыми плечами и, хихикнув, отправила в рот ещё кусочек булки, кремовой и щедро намазанной маслом. С ароматным вишнёвым джемом и вишенкой наверху, которую старуха съела, жмурясь и причмокивая от удовольствия.
«И как её только не стошнит», вздрогнула гостья. И еле-еле выдавила из себя:
— Какой кошмар… — Теперь уже ничто более не возбуждало её аппетита. Всё это — о, Господи, твоя сила! — вдруг показалось ей отравленным. Все-все — сплошная отрава. Даже ромашковый настой и чай из мяты и чабреца — такие благоуханные, приносящие телу и душе временное умиротворение — и те сейчас не внушали ей доверия.
На какое-то мгновение ей стало страшно. К горлу подступила тошнота, по спине побежал тоненький ручеёк пота — не просто холодного — обжигающе ледяного. Она никак не могла понять, почему дурацкая шутка миссис Тирренс, на которые старуха была горазда, всерьез её напугала. Если так пойдёт и дальше… Это жара виновата и духота — даже здесь, в саду, дышать нечем, думала Анна, пытаясь успокоиться. Наверное, гроза скоро. Да-да-да, виновата будущая гроза! Уфф… а старуха не пытается ее застращать, нет-нет… просто померещилось.
— Никакой не кошмар, сладенькая моя, — усмехнулась миссис Тирренс. — Просто любовь каждый понимает по-своему. Как вы, деточка, говорили: классика? Да-да, она самая. Умереть молодой, любимой и
