Суворов - К. Осипов

Польские патриоты стали подготовлять вооруженную борьбу против иноземного вмешательства. Их замыслы охотно поддержали Франция и Австрия. Франция не могла простить Екатерине, что та вышла из состава антипрусской коалиции. Австрийский император, Иосиф II, преисполненный честолюбивых затей, искал случая повредить чрезмерно усиливавшейся России. Помимо того, оба эти государства давно видели в Польше лакомый пирог и отнюдь не желали упустить свою долю. Им удалось привлечь на свою сторону Фридриха, который всегда непрочь был вовлечь своих соседей в какую-нибудь свалку, чтобы под шумок поживиться чем-либо.

Франция, Австрия и Пруссия обещали полякам свою помощь. Не желая непосредственно ввязываться в войну с Россией, они составили план толкнуть на борьбу с ней ее северного и южного соседей — Швецию и Турцию, находившихся в орбите их дипломатического воздействия. Ободренные столь обнадеживающими посулами, поляки начали подготовлять военное выступление. Во главе их стал каменецкий епископ Адам Красинский. В качестве военного руководителя он привлек мужественного и честного польского патриота Пулавского. В феврале 1768 года Пулавский встретился в небольшом городке Баре, близ турецкой границы, с несколькими видными панами и представителями шляхты[11]. Собравшиеся выпустили воззвание к польскому народу, в котором об’являли Станислава низложенным, а себя — главарями организованной ими национальной («Барской») конфедерации.

Через несколько дней под знамена конфедератов стеклось 8 тысяч человек. Войска Станислава, усиленные русским отрядом, стали укрощать движение. Начались жестокости междоусобной войны; особенно отличились в них запорожцы, обрадовавшиеся случаю пограбить и отомстить полякам за давние обиды. Преследуя поляков, один русский отряд ворвался в местечко Балту, принадлежавшее Турции, и выжег его. Европейская дипломатия приложила все усилия, чтобы раздуть этот инцидент. Подстрекаемый дипломатами, султан стал явно готовиться к войне с Россией. Это воодушевило конфедератов, и задавленное было движение распространилось с новой энергией.

Главные силы России предназначены были действовать против турок. Русский флот направился к Константинополю, войска двинулись в Бессарабию и Грузию; русские агенты принялись разжигать волнения среди балканских славян. Но наряду с этим следовало принять меры к разгрому вооруженного движения польских конфедератов. Для этой цели было решено собрать под Смоленском корпус из четырех пехотных и двух кавалерийских полков, под командованием генерал-поручика Нуммерса. В состав этого корпуса был включен и Суздальский полк.

Прошло шесть лет с тех пор, как Суворов покинул поля сражений. Большую часть этого времени он провел в Новой-Ладоге. Он передал своему полку все, что мог, и тосковал по иной деятельности: иного масштаба и иного характера. Он был в то время в расцвете сил: ему было под сорок лет, не иссякший еще пыл молодости сочетался в нем с опытом зрелости. Как былинный богатырь, он чувствовал в себе «силу необ’ятную», искавшую выхода, побуждавшую его стремиться к борьбе, полной опасностей и подвигов. Изучая биографию Суворова, нельзя не обратить внимания на это обстоятельство: всякий раз, когда ему приходилось провести несколько лет вне боевой обстановки, он начинал буквально хиреть. Образно выражаясь, он хорошо спал только под грохот пушек. Так было с ним всю жизнь, вплоть до глубокой старости. Но особенно острым было это чувство, когда за плечами Суворова не было еще и четырех десятков лет и его обширные замыслы не начали еще претворяться в жизнь. Поэтому, надо думать, он с радостью узнал о включении его полка в отряд, составлявшийся для военных действий в Польше.

Правда, предстояло иметь дело не с могущественной армией, а с партизанскими дружинами, но для темперамента Суворова плохая война была лучше доброго мира.

Он не мог знать, что ему придется в продолжение нескольких долгих лет находиться под начальством неспособных, нерасположенных к нему педантов, что придется проводить почти все время в мелких операциях, опасных для жизни, но не сулящих ни славы, ни благодарности. Он не задумывался и над социально-политическим смыслом кампании, над тем, ради чего нужно бить польских на ционалистов. Он искал точку приложения своего таланта и находил ее там, где это предоставляли ему эпоха и тот строй, в недрах которого он родился.

Получив приказ итти к Смоленску, Суворов немедленно выступил из Ладоги. Стоял ноябрь месяц; полк шел по щиколотку в грязи; лошади месили копытами жидкую кашу, которая носила громкое название «дороги». Осенняя распутица, множество болот, длинные ночи — все это чрезвычайно затрудняло поход. Но Суворов был чуть ли не рад всему этому: вот когда представился случай для серьёзного походного учения. С неослабеваемой энергией вел он свой полк сквозь грязь и ненастье; 850 верст, отделявшие Ладогу от Смоленска, были пройдены в течение тридцати дней. При этом заболевших насчитывалось всего шесть человек, да один пропал без вести. Суворов мог быть доволен плодами своих забот: в тогдашней армии дневные переходы редко превышали десять-одиннадцать верст, беспрерывно устраивались остановки на отдых, и все-таки часть солдат к концу похода оказывалась «в нетях» или в госпиталях.

Незадолго до назначения в Польшу — в сентябре 1768 года — Суворов был произведен в бригадиры.

В Смоленске он получил в командование бригаду, в состав которой вошел и Суздальский полк. Зиму он провел в тренировке новых своих частей по образцу суздальцев, а весною направился к Варшаве с Суздальским полком и двумя эскадронами драгун. Он прибег к совершенно оригинальному по тому времени способу: реквизировал подводы у населения и, посадив на них людей, стремительно двинулся в путь. Расстояние в 600 верст было покрыто в двенадцать дней. Люди все время ехали в полной боевой готовности, так как проезжать приходилось через волновавшиеся, враждебно настроенные области.

Общее командование русскими войсками в Польше было возложено в это время на генерала Веймарна. То был опытный военный, однако чрезвычайный педант и, к тому же, мелочно самолюбивый человек. Суворову было не легко ладить с ним. «Каторга моя в Польше за мое праводушие всем разумным знакома», — писал он впоследствии об этом.

Сосредоточенные в Польше русские отряды были немногочисленны. Но у конфедератов не было единства в действиях, не было выучки и дисциплины, и в результате они оказывались слабее. Все же иногда они соединяли свои раздробленные силы, и тогда русские генералы побаивались их.

В августе (1769) получилось известие о сосредоточении крупных сил конфедератов под Брестом. Во главе их стояли сыновья умершего к тому времени Пулавского — Франц и Казимир. Против них действовали два довольно многочисленных русских отряда, силою по полторы-две тысячи человек каждый. Однако командиры этих отрядов — Ренн и Древиц — не решались напасть на Пулавских. «Прибыв туда, — саркастически писал об этом Суворов, — услышал, что мятежники не в дальности и близь них обращаются разные наши красноречивые начальники с достаточными деташементами[12]». В распоряжении Суворова имелась едва четвертая часть тех сил, которые были у Ренна и Древица. Но он меньше всего собирался придерживаться их тактики. Он полагал, что правильный образ действий заключается в том, чтобы теснить противника, не давая ему опомниться. Оставив в Бресте часть своего отряда, взяв 450 человек при двух пушках, он двинулся в погоню за Пулавскими и настиг их около деревни Орехово.