Цена слова - Степан Мазур

Рюкзак не сильно тяжелил плечи. К чему-чему, а к тяжести привык. Сельский быт и отцовские тренировки не забыты. Слепили крепыша. Пусть и не того, что из сохинских, но тоже не рахит.

Эх, батя. Был бы ты чуть жёстче, мир вряд ли скинул тебя с жизненной дороги. Ты был слишком добрый, а такие Чистилищу, на что больше всего похож этот мир, ни к чему…

Батя, батя. Один удар в пах парня с ножом повернул бы сюжет того вечера совсем иначе. Но ты привык биться честно, решил выяснить сначала причину для драки. Будто жизни вообще нужны причины, чтобы резко оборваться.

От размышлений оторвала докатившаяся речь.

— Эй, урод! Деньги говорю, давай! Слышь?!

Злой голос доносился из-за гаражей. В который раз, проклиная себя за любопытство, я зацепился за край крыши и, прислушиваясь к ноющему плечу, подтянулся. Очутился над рядом «ракушек». Стараясь не делать лишних звуков, скинул рюкзак, осторожно подполз к краю крыши и заглянул вниз.

Четверо до боли знакомых детдомовских балбесов окучивали болезненного вида паренька на предмет наличия у него денежных средств. Обычный развод, гоп-стоп. Или как говорил сельский учитель истории, Марк Захарыч: «Суровая действительность истории, где слабый при встрече с сильным становится ещё слабее».

Паха, Копчёный, Рябой и Костян. Четверо уродов из семи моих обитателей комнаты. Их сложно поменять. Тянет к прошлому. Жека, Кот и Кефир не такие, как они. Просто тоже не повезло в своё время. Каждому не везёт в жизни по разному: у одних Феррари колесо спустило, других при рождении акушер роняет…

Жертва — паренёк лет четырнадцати-пятнадцати, не выглядел сверстником, был на полторы головы ниже самого низкого из оппонентов. Большие очки с толстыми линзами занимали едва ли не половину белого, как мел лица, добротно усыпанного веснушками.

Это у меня по логике вещей должны были быть такие веснушки. Я рыжий! Но почему-то напрочь их лишён, а этому парню не повезло. Хотя вроде бы русый. Эта генетика — сумасшедшая вещь!

Паренёк со стоящими торчком волосами под «ёжик» трясся сильнее листьев на ветру. Как на глаз, так адреналина в нём под завязку. Только применял он его не в правильном русле, размазывая кровавые сопли по лицам гопников — предпочитал бою ступор.

Не все воины. В последнее время я вывел для себя такую классификацию людей: волки, овцы, пастухи и собаки. Рамки восприятия расширились. Если в первый день попадания в детдом делил всех только на первые два «класса», то со временем поумнел. День за три идёт, если не за неделю…

Паренёк на бедняка не походил: под курткой костюм-тройка, лакированные туфли и дипломат. Всё это выводило в разряд престижа. Ещё бы волосы чуть отрастил, зализал назад и того глядишь — вылитый сын бизнесмена или очень обеспеченного родителя.

Но что он здесь делает, этот золотой мальчик? Где охрана?

Впрочем, это не мои дела, а детсадовские отрицальщики просто не доедают в столовых. Их можно понять. Жизнь у всех разная. Пойду я, пожалуй. Своих проблем хватает.

— Вот. Вот все деньги, что у меня есть, — паренёк с мольбой в голосе выложил на руку Паши довольно приличные купюры. Среди рублёвых соток и пятисотенных лежали доллары и евро. — Возьмите всё, только не трогайте меня… Я вам ничего не сделал… Отпустите. — По щекам пацана потекли крупные слёзы.

Я поневоле приметил, что паренёк-то совсем моего возраста, только очень хилый и больной. Не всё, наверное, можно купить на деньги. Да, точно. Сверстник. Вроде бы видел в параллельном классе…

— Смотрите пацаны, у него доллары! Да я такие только по телику видел! Ты, мешок, совсем страх потерял? — Паша скривил прыщавое лицо. Глаза, глядя на богатство в руках, загорелись недобрым огнём.

— И что ты всё мямлишь? Отдам! Отдам! — Передразнил Рябой и забрал у пацана очки. Тут же напялил на себя, изобразил глупую рожу и стал дразнить. — Конечно, отдашь! Всё отдашь и даже ещё принесёшь… — Рябой придвинулся к пацану, угрожающе добавил. — Если не хочешь неприятностей. Так ведь?

Ну, вот играть начинают.

«Ёжик» затряс головой. Выглядел беспомощным котёнком. Глаза без очков давали расплывчатую картину мира.

Это насколько можно быть ботаником, что так зрение посадить? Я, как отличник, не понимал этого полного погружения в мир книг. Чтение надо чередовать с физической работой. Читать сутками напролёт — не только садить зрение, но и забывать почти всё прочитанное тут же.

Трое друзей Рябого заржали, как кони. Стали улюлюкать. Копчёный тут же ткнул жертву локтём в живот, тот изогнулся пополам, сразу зарыдал. То ли от страха, то ли локоть действительно больно приложил.

Паренёк запричитал, глотая слёзы:

— Что я вам сделал? Что вам ещё нужно? Можете забрать и сотовый, берите всё, только уходите… отпустите! — Голос сорвался на визг.

Гопников это только больше взбесило. Я отмечал это в серых глазах. Они горели огнём власти над ситуацией. Волчата почувствовали кровь.

Вот стоят четверо крутых парней, властители сюжета, властители маленького мирка своей жертвы. Стоят и наслаждаются каждым моментом, каждой пролитой слезой. Они чувствуют себя на высоте, на гребне волны. Только в таких шакальих стаях они могут возразить судьбе, сказать ей, что не только им не везёт.

Жертва и охотник.

Эти четверо ненавидят детей, у которых есть нормальные родители, кому в жизни повезло не так, как им. Эти четверо не могут вынести вид чистой ухоженной одежды, запах дорогого одеколона. Их злит всё. Злит хорошая жизнь. Озлобленные жизнью шакалы. Ну да чёрт с ними. Пойду, я…

— Пацаны, а может того его? — Хмыкнул Рябой и мысль об уходе пришлось отбросить. Уши навострились.

— Как бабу что ли? — Ржанул Копчёный.

— А что, я по телику видел! — Пожал плечами Рябой.

— Да давай, хоть раз себя людьми почувствуем, — поддакнул Костян. — Паха, ты первый… Ты старший.

— Не вопрос, пацаны! — Пахан потянулся расстёгивать ремень. Трое тут же склонились над жертвой, собираясь избавить его от одежды…

Я не верил глазам и ушам. Всему есть предел!

Этого допустить никак не мог. Только не на моих глазах. Гопы ещё хуже крестов. Прокачал на свою голову на зарядках, не спрашивая, что творят за спиной. Пора остепенять, обломать рога, пока не запутались среди деревьев.

Привстал. Рюкзак лёг в руки, взвесил — пять учебников как раз то, что нужно, чтобы с разгону оглушить противника. Опытный глаз прикинул расстояние. В два шага загремел по крыше гаража. Швырнул рюкзак и прыгнул вперёд коленом.

Рюкзак ударил Рябому в висок. Коленом угодил в череп Паши-пахана, тот потерял сознание, стерев дурацкую ухмылку с лица.

С одного прыжка оба несостоявшихся «насильника как по телевизору» упали на землю, отрубаясь от реальности. Высоты, гравитации и силы как раз хватило, чтобы отключить, но ни в коем случае не убить. Хотя, промелькнула мысль, что за такое и стоило… наверное. Везде палка о двух концах. Мораль не действует, сталкиваясь с реальностью.

Приземлиться пришлось с перекатом, чуть расшиб плечо — камень попался не вовремя. Снова то самое больное плечо. Ну, за что ему так?

Но тут же вскочил, заорал:

— Что гопота, совсем страх потеряли?! — В три шага взял разбег, ногой проломил пресс Копчёного. Удар пришёлся в самое солнечное сплетение, отключив согнувшегося пополам.

Костян, оставшись последним на ногах, запричитал:

— Слышь?! Игорь! Погоди. Ты же знаешь, тебе потом в детдоме не жить. Теперь точно прирежут… Ты же спать не сможешь спокойно! А я тебя прикрыть могу! Я…

Тело само сократило расстояние. Врезал без особой ярости костяшками пальцев в висок «помощника», закричал:

— Ты никто, тварь, и я никто! Мы на дне! Но такого быть не должно! Это не зона! Этот парень — не как Людка для Аркашки! И вообще не девчонка! Усёк, подстрекатель?

Костян изогнулся от удара, рухнул на асфальт, тихо взвыл.

Короткий бой.

Элемент неожиданности помог. Снова повезло. Как тогда, с табуреткой в комнате при первой встрече.

Грудь вздымалась быстро, сердце рвало рёбра, но ярость спадала, адреналин растворялся, выкидывая из состояния боя в реальный мир. Нечеловечески быстро накатывала слабость. Это от голода. Давно нормально не ел. И почему не мог заряжаться от солнца, ветра, природы или какой-нибудь розетки? Почему человек не батарейка?

Немного остыл и пришел в себя, подобрал запачканный рюкзак и очки застывшего в ступоре паренька. Тот так и стоял в одной позе, лишь зрачки следили за каждым движением неожиданного спасителя.

Ногой перевернул Пахана, достал из кармана забранные деньги, медленно подошёл к ботанику, то и дело кривясь от боли в плече. Как же ноет старая рана. Далеко не спецназовец, чтобы прыгать с перекатами. До армии ещё дожить надо.

Поймал взгляд спасённого, обронил:

— Парень, жизнь сложная. Либо ты к ней приспосабливаешься, либо она тебя… ммм… приспосабливает. — Протёр очки о рукав старой рубахи и водрузил на нос ботанику. Усмехнулся. Пацан до сих пор был в ступоре, но всё понимал. Я приблизил к его глазам купюры, хмыкнул — ноль реакции — и положил почти все деньги в передний карман рубашки жертвы. — Парень, ты не против, если сто рублей возьму? Я бы не брал, да есть охота, а в детдоме меня сегодня уже не ждут, впрочем, как и везде… Без обид, хорошо? — Подмигнув на прощание, пошёл прочь от места схватки.