Мера прощения - Александр Чернобровкин

Наверное, хитрый турок научил, чтобы избавиться от нахлебника. Что ж, спасибо ему: давно я не пил путевый кофе.

Налив коньяк в чашечки, Кулон спрятал бутылку и открыл настежь дверь каюты. Потом нажал что-то под крышкой стола, и из двух динамиков, закрепленных в противоположных верхних углах каюты, полилась классическая музыка. Впервые встречаю на флоте любителя классики. Впрочем, каких только выродков не встретишь среди моряков.

– Дверь зачем открыл?

– Пусть все видят, что мы пьем именно кофе. Когда не прячешься, никто не заподозрит, что коньяк употребляешь.

Заподозрить, конечно, трудно. Особенно если учесть, что половина экипажа перебывала здесь на кофепитии. И еще труднее догадаться – от кого надо прятаться, ведь остальные не лучше. Впрочем, Кулону положено быть со сдвигом по фазе.

Я отпил маленький глоток из фарфоровой чашечки. Через пару минут мое сердце забилось, как удав с защемленным хвостом. Повстречайся мне хитрый турок, расцелую.

– Сигаретой не угостишь? – спросил я. – Забыл свои в каюте, а люблю под глоток хорошего кофе глоток хорошего дыма.

– Пожалуйста! – Он наклонился и выдвинул нижний ящик стола, битком набитый блоками сигарет. – Тебе какие – «Феникс», «Вега»: «Ту», «Опал», «Родопи»?

– Любые, – ответил я, справившись с удивлением. – А зачем столько набрал?

– Да знаешь, у меня жена – хорошая у меня жена, порядок любит – не разрешает курить. Как в порт приходим, так у меня «сухой» и «бездымный» закон. Еле выдерживаю до отхода в рейс! А отпуск не люблю – жуть!.. Но жена у меня славная – ничего не скажу.

– Значит, по выходу из порта ты первым делом затариваешься в артелке сигаретами?

– Ага! Жена ведь не догадывается, что там есть курево. Кто-то ей наябедничал, но я успел предупредить Клиппера, и он сказал, что я сигарет – ни-ни, только продукты беру.

– Ну, ты хитер!

Кулон засиял в довольной улыбке.

Вообще-то хитрость – привилегия дураков, но я не встречал человека, который это обвинение не принял бы за комплимент.

– С куревом у меня постоянно неприятности, – пожаловался он. – Представляешь, в прошлый рейс, в самом начале... да, как раз только Суэц прошли... прибегает ко мне помполит, чуть ли не за грудки хватает и орет: «Показывай!» Я не врубился сразу, глазами хлопаю: что ему от меня надо? Оказывается, он решил, что я на сигареты наменял тряпок у арабов. Ну, дубина!

– Говорят, большая сволочь был.

– Я бы не сказал. Помполиты – они все такие – шибко правильные. Мы с ним потом, как с тобой, кофейка попили, поговорили по душам. Неплохой мужик. Правда, на следующий день заявил, что должен доложить куда следует о моих пьянках. Ну и правильно, работа у него такая.

Господи, кого только земля не носит! Или море. Впрочем, иваны петровичи достойны своих помполитов. Когда встречаю баранов, любящих кнут, готов пойти на все, лишь бы выбиться в пастухи. А может, поэтому и страна у нас такая, что все пастухи – выходцы из баранов? Ведь раб, добившийся свободы, может быть только надсмотрщиком.

– А за что его третий помощник грохнул?

– Не знаю. Вроде бы тоже хороший парень. Наверное, не поделили что-нибудь. Ты бы видел, как третий помощник в кают-компанию заходил! Остановится в дверях и спокойно так говорит: «Приятного аппетита всем, кроме первого помощника».

– Может, из-за женщины?

– Не-е! Женщины все заняты были. Помполит и на меня из-за женщин наезжал, думал, что я с камбузницей. Но я объяснил ему, что человек женатый и всякими там глупостями не занимаюсь. Посоветовал ему за штурманами понаблюдать. Он не так понял, на старпома напал, а камбузница-то со вторым – ха-ха-ха!..

Меня передернуло от его хохота. Во-первых, не ожидал, что он умеет смеяться, не вязалось это с его отключенной физиономией; а во-вторых, смех был какой-то неживой, словно записанный на магнитофон и прокрученный через динамик с порванным диффузором.

– Зато третьего механика и дневальную он сразу вычислил. Они, правда, и не скрывали. Я его, конечно, попросил, чтобы машинное отделение не трогал. Пообещал он мне и, действительно, оставил Андрея в покое. Мы – «машина» – не то, что вы – «палуба», за своих умеем постоять...

И он ударился в просторные рассуждения о взаимной неприязни машинного отделения и палубной команды. Первых дразнят маслопупами, вторых – рогатыми. Последнее прозвище не имеет ничего общего с неверностью жен, которые с одинаковым рвением изменяют и тем, и другим, а пришло к нам с парусного флота, когда весь экипаж был палубной командой. Матросов набирали из крестьян. Выходя за границей на берег и не зная иностранных языков, они просили у местных жителей молоко на языке жестов – прикладывая к голове руки с выставленными вверх указательными пальцами и мыча. Правда, большая часть советских моряков до сих пор языков иностранных не знает, но теперь молоко за них покупает капитан или старпом. Интересна неприязнь тем, что маслопупы и рогатые имеют друзей во вражеских станах и врагов в своих. Обычно в рогатые идут те, кто любит командовать и не любит работать, а в маслопупы – наоборот. Само собой, есть исключения, большей частью – неудачники, которые и предают своих. Все это я знал не хуже Кулона и слушал без интереса.

Мимо каюты, глянув на меня, прошел боцман. Уже во второй раз. Не тот он человек, чтобы попусту гулять по палубе старшего комсостава или выслеживать. Значит, что-то ему надо, но научен при царской власти уважать отдых отцов-командиров. Пойдем ему навстречу – в прямом и переносном смысле.

Дождавшись паузы в монологе старшего электромеханика, я поблагодарил за кофе и коньяк и, сославшись на дела, вышел в коридор, чуть не столкнувшись с боцманом. Боцманов зовут на флоте Драконами. Когда я был матросом, то полностью соглашался с такой их кличкой, но став штурманом, решил, что слишком предвзято к ним относятся.

– Не спится? – спросил я, помогая изложить просьбу. В том, что он сейчас что-нибудь попросит, не сомневаюсь: лицо у него – точно на паперти стоит.

– Как раз спится. Я обычно рано ложусь, с курами... Долго на якоре будем стоять?

Вон оно что! Ведь выбирать якорь – обязанность боцмана. Ну, как среди ночи разбудят? Потом не заснешь, распорядок дня сломался.

– А эти, чумазые, не приезжали? – спросил я.

– Нет, – ответил боцман, брезгливо поморщившись. – Что с ними цацкаться! Послать их подальше!..

– А чего – пошлем! – пообещал я.

Капитан был на мостике. Ожидание наказания протрезвило его, вихры распрямились, копьями нацелились в подволок. Пригладив их Мастер пожаловался:

– Не едут. Может, связаться с ними?

– Зачем?

– Ну, напомнить, что стоим, ждем. Может, забыли, а?

– И слава богу. – Я включил переговорное устройство, вызвал машинное отделение: – Эй, в погребе!

– Слушаю, – ответил четвертый механик.

– Готовьте главные, будем сниматься, – приказал я и перевел ручки на телеграфе в положение «Товсь», а потом повернулся к боцману: – Идите на бак, выбирайте якорь.

Боцман исчез раньше, чем капитан успел открыть рот и выдавить:

– А как же лоцман?

– А никак, – ответил я и спросил у третьего помощника: – После того, как принял вахту, в журнал ничего не записывал?

– Нет.

Третий помощник капитана – самая легкая штурманская должность. В его обязанности входят карты и деньги. Шутники добавляют: и женщины. Ответственности, в сравнении с другими штурманами, минимум. Отсюда два типично русских недостатка: чрезмерно высокое мнение о собственной особе и непрошибаемая лень. Но и лень иногда бывает полезна.

– Запиши, что через каждые пятнадцать минут вызывали порт на связь, но никто не отвечал. Не получив от них дальнейших распоряжений, снялись в рейс. Так, Сергей Николаевич?

Пусть попробует не согласиться. Уверен, что о чэпэ он не доложил в пароходство, надеялся замять без шума. Если простоим до утра и не уладим, то ему сделают втык не только за шлюпку, но и за молчание.

– Ну, я не знаю... А-а! – Он отчаянно махнул рукой. – Пошли они!..

Допустим, это ты туда пойдешь, если они передадут дело в суд. Кстати, тюрьмы у них не лучше наших, правда, по-своему. И тогда освободится место, которого мне так не хватает. Впрочем, именно на этом судне я не горю желанием стать капитаном.

12

Предположение Маркони о смерти кого-то из Политбюро оказалось верным, что называется, исполнилось по высшему разряду – переставился Брежнев. Неожиданностью для меня эта новость не была. Как-то месяца два назад тесть говорил со мной на эту тему: мол, Леонид Ильич долго не протянет: пьет шибко по-русски. Называл тесть и наследника – Черненко. Называл – и потирал руки, готовясь к переезду в Москву. Наверное, зря я ушел в рейс. А может, и нет. Слушая траурные речи, я обратил внимание, что первым упоминается Андропов. Он и по алфавиту первый, но почему же тогда вторым идет Черненко? А, наверное, потому, что Андропову подчиняется единственная реальная сила в стране – КГБ, а у кого сила, тот и получит власть. Просчитался мой тесть. Ничего, мужик он хитрый и беспринципный, выкрутится. Хорошо, что ему за меня и ломаного гроша не дадут, а вот мне могут предложить. Если бог или черт даст, не продешевлю...