Операция «Катамаран» - Габор Йожеф

— Сейчас доставлю письмецо по адресу, а потом сяду в ту машину. — Он кивнул в сторону торчавшего на другой стороне улицы автомобиля, на котором они пересекли границу. — Два часа назад я приезжал на предварительный осмотр и оставил ее здесь. Из нее, кстати, лучше видно окно квартиры.

— Делай! — пробурчал Миллс.

Саас пересек сквер и пошел в подъезд дома под номером четырнадцать.

На полянке перед лесной сторожкой стояла теперь уже не одна, а целых шесть автомашин. Подъездные пути были перекрыты. Сотрудники милиции в форме и в гражданском прочесывали окружающий лес,

Подполковник Рона сидел в углу комнаты, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Пока специалисты осматривали и фиксировали место происшествия, делать ему было нечего, и он наблюдал за их работой, не вмешиваясь.

Подошел врач, майор медицинской службы.

— Ну что, доктор? — спросил Рона. Много раз они уже сталкивались при подобных обстоятельствах. Знали и уважали друг друга. Иногда этот неутомимый и безотказный доктор оказывал неоценимую помощь следствию.

— Думаю, смерть наступила от проникновения пули в черепную коробку и повреждения мозга. Она вошла в правый висок, примерно на такой вот высоте, — врач указал пальцем на точку, находившуюся на полтора-два сантиметра выше края уха, — и вышла с другой стороны головы, но несколько ниже. Наши мальчики пулю нашли. Судя по калибру, она была выпущена из пистолета, валявшегося на полу рядом с телом.

— Постой, постой, — живо откликнулся Рона и приложил указательные пальцы обеих рук к тем же местам на собственной голове. — Значит, вошла здесь, а вышла отсюда? — Подумав немного, он негромко сказал: — Не понимаю.

— Чего здесь не понять? — удивился врач. — Пуля миновала массивные кости черепа, а потому прошла навылет.

— Да, да, это ясно, — задумчиво ответил подполковник. — Но дело в том, что всего два-три дня назад старик жаловался мне, что не в состоянии поднять руки даже до уровня груди. Каким образом тогда, скажи на милость, он приставил пистолет к виску, да еще под косым углом, сверху вниз? Ведь тогда ему пришлось бы задрать локоть гораздо выше уровня плеча!

— На этот раз это ему, к сожалению, удалось.

— Не будь циником, доктор.

— Прости, старина. Но точный ответ я смогу дать тебе только после вскрытия. А пока не жди от меня никаких гипотез, любая из них может подтолкнуть тебя к неправильному пути.

Рона промолчал. Подумав, он вновь поднял глаза на доктора.

— На левой руке умершего, недалеко от локтевого сгиба, возле вены обнаружен след укола. Что это за укол? — спросил он. — След от иглы шприца?

— По всей вероятности. Причем укол сделан недавно. Среди бумаг старика отыскалась медицинская карта, точнее, ее копия, из которой видно, что покойный страдал острой формой диабета. Не исключено, что он сам себе вводил инсулин.

— В вену? Инсулин в вену! Доктор, я начинаю сомневаться в твоем дипломе.

Доктор смутился:

— В самом деле. Извини, ты, конечно, прав. Не сердись, в таких случаях бывало всякое: голова идет кругом.

Поразмышляв немного, врач добавил:

— Тем более что ни самого инсулина, ни сломанных ампул от каких-то других препаратов не обнаружено.

Сержант, охранявший вход, доложил о прибытии нового лица. Вошел приземистый, невзрачный человечек в очках и с изрядным брюшком. Он назвал себя:

— Участковый врач доктор Герлинг. — Распознав в майоре коллегу, поспешил к нему, протягивая руку: — Приветствую вас, коллега.

Обернувшись к подполковнику, по его мнению, главному действующему здесь лицу, он заверил:

— Сейчас мы мигом все выясним, не сомневайтесь. Я уже информирован. Suicidium, если не ошибаюсь?

— Да, самоубийство, на первый взгляд, во всяком случае. Для полноты картины, однако, нам недостает некоторых данных. Надеюсь, вы нам поможете. Для начала позвольте представиться: подполковник Рона, а это майор медицинской службы доктор Стано.

— Я в вашем распоряжении, подполковник.

— Иштван Додек был вашим пациентом? — спросил майор.

— Был, я навещал его регулярно. Уровень сахара в крови временами достигал двадцати восьми процентов. Кроме того, он страдал хроническим ревматизмом. Передвигался тяжело, часто болели руки, поднимал он их с большим трудом.

— Скажите, коллега, а инсулин вводили ему вы или он делал себе уколы сам?

— Всегда я, и только я. Бедняга не мог, а может быть, и вообще не желал лечиться.

Подполковник Рона, до сих пор молча слушавший диалог двух врачей, неожиданно вмешался:

— Доктор Герлинг, скажите, вчера или сегодня утром вы вводили Иштвану Додеку инсулин?

— Нет. Ни вчера, ни сегодня я у него не был,

— Тогда позвольте вас проводить в соседнюю комнату,

В маленькой комнате, служившей Додеку спальней, на дощатом полу лежало тело покойного, укрытое простыней, Рона отвернул край простыни ровно настолько, чтобы открыть оголенное предплечье.

— Взгляните сюда, — указал он на след иглы. — Это не вы делали ему внутривенное вливание?

— К сожалению, господин подполковник, я не навещал покойного ровно неделю, а сам он в сельскую амбулаторию, где я веду прием, не имел обыкновения приходить. В последний раз в беседе со мной он сказал, что на днях переберется на жительство в село и тогда, дескать, мы восполним все упущенное. Спорить с ним было просто невозможно!

— Благодарю, — холодно произнес Рона. Затем, вернув на место откинутый край простыни, он выпрямился и взглянул участковому врачу прямо в глаза: — Я не вправе напоминать вам о клятве Гиппократа, но что касается Додека, тут нужно было не спорить, а лечить. Это мое мнение.

На вид такой рыхлый и мягкотелый, участковый врач неожиданно оказался твердым орешком. Резкость подполковника его не испугала.

— Меня не интересуют ни ваше мнение, ни ваши советы! На мне одном три села, десять тысяч душ и лесничество вдобавок. То роды, то несчастный случай, то сердечный приступ. Не знаю, как работаете вы, товарищ подполковник, но я считаю для себя величайшей удачей, если меня не поднимут с постели посреди ночи. И так изо дня в день. А Иштван Додек вполне мог бы добраться до села в амбулаторию если не пешком, то на машине лесничества или друзей. Честь имею!

Доктор повернулся на каблуках и вышел. Кути неслышно подошел к Роне.

— Начальник, ты был несправедлив.

Подполковник смотрел вслед удаляющемуся доктору Герлингу. Да, в какой-то мере этот коротышка действительно прав. Сельскому врачу не позавидуешь, а они с Имре в самом деле могли бы по очереди возить Додека к врачу каждую неделю. Желая избавиться от угрызений совести, Рона постарался сосредоточиться на другом.

— Кути, сын мой, распорядись, чтобы сняли отпечатки пальцев с клавиш пишущей машинки. А ты, Салаи, не забудь взять образец шрифта и идентифицировать его с предсмертной запиской старика. Кроме того, отпечатай на этой же машинке несколько копий записки и возьми на время несколько страниц из рукописи воспоминаний Додека. Пусть специалисты в лаборатории сравнят все это. И наконец, еще: разыщи среди бумаг покойного несколько документов, написанных от руки, с его подписью, хорошо бы в последнее время. Графолог сличит их с подписью на записке. И поторапливайтесь, мальчики, поторапливайтесь!

Руководитель оперативно-технической группы доложил:

— Все, что можно было, зафиксировано, товарищ подполковник.

— А клавиши пишущей машинки?

— Осматриваем. Вместе с капитаном Кути...

— Если вам не напомнить, забыли бы. Ну как там? Есть что-нибудь? — крикнул он капитану.

— Ничего. Клавиши чисты, словно эту машинку только что вынули из заводского футляра, — отозвался Кути. — Похоже, к ним вообще никто никогда не прикасался.

— Чудеса, не правда ли? — Рона обратил свой взгляд на доктора. — Самоубийца печатает прощальное письмо, а перед тем как пустить себе пулю в висок протирает пишущую машинку настолько тщательно, что на ней не остаются даже отпечатки его пальцев! Что ты об этом думаешь, майор?

— Для чего? Непонятно, — сказал удивленный доктор.

— Напротив, все очень понятно. Здесь произошло не самоубийство, а самое настоящее убийство. Заранее хорошо продуманное и подготовленное убийство. Как я и предполагал!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

На город опустились сумерки.

Возле сквера жилого микрорайона в Обуде бордовые «Жигули» стояли на прежнем месте. Только Саас сидел теперь уже в «фольксвагене» с венским номером, припарковавшемся на другой стороне улицы.

Две пары глаз наблюдали за подъездом дома под номером четырнадцать, а заодно и за окнами квартиры Белы Имре, помещавшейся на втором этаже. Окна оставались темными: хозяин отсутствовал.

Наконец со стороны города послышался шум приближающегося автомобиля, он остановился перед подъездом. Из машины вышел мужчина и пошел в подъезд. Даже в сумерках Саас узнал его — это был Бела Имре. Автомобиль тотчас же отъехал.