В аду нет выбора - Николас Блейк

Мальчик приложил руку к груди, нащупав круглую вещь, спрятанную там. Он вздохнул и вскоре уже спал. Он видел замечательный сон о человеке, который должен был встретить его в Лондоне. А когда сон кончился, мальчик умер. Снег падал на уголки его улыбающегося рта, на его голову, на все его тельце и дешевую сумку на молнии, которую все еще держала его рука.

— О Боже, — сказал Пол с видом человека, героически преодолевшего величайшие несчастья, — страшная снежная буря. Я еле откопал автомобиль из сугроба, в который мы попали. — Он потер руки перед огнем у камина.

— Он успел на поезд? — спросила Энни Стотт, на которую его слова не произвели впечатления.

— О, безусловно. Я не дошел с ним ста ярдов до станции: повернуть обратно и откапывать автомобиль, пока его совсем не занесло.

— Ты должен был проделать с ним весь путь.

— И превратиться там в льдышку?

— О, не разыгрывай трагедию, Пол.

— Ты даже не представляешь, что творится там, на холмах. Думаю, что и сама-то ты не очень преуспела бы, — добавил Пол обидчиво.

— Я же говорила тебе. Рэгби пытался перехитрить нас. Было бы не слишком разумно угодить в полицейскую ловушку, чтобы получить фальшивую информацию. Не так ли?

— Что же мы будем делать дальше?

— Петров применит давление. Затем мы приступим к выполнению плана Б.

— Напоминает пятилетний план в данных условиях. Уразумела ли ты тот простой факт, что мы скоро будем погребены под снегом? И Рэгби тоже. Наступит безвыходное положение. Или же умник Петров появится с бригадой советских снегоочистителей?

Энни Стотт посмотрела на него с презрением и вышла, чтобы приготовить что-нибудь на ужин. Пол налил себе второй стакан виски. Какой-то момент он думал о маленькой девочке, запертой наверху, затем отбросил такие неприятные мысли. Эта противная Энни за последние две недели несколько раз назвала его эскапистом, а кто бы не хотел избавиться от того кошмара, в котором он теперь жил.

После ужина они слушали радио. Вскоре стали передавать местные новости. Спицы Энни перестали двигаться. Пол сидел, напряженно вслушиваясь.

— «…Люси Рэгби, девочка восьми лет, исчезнувшая из Домика для гостей в Даункомби прошлой ночью, до сих пор не найдена. Возникают опасения, что ее украли. Полиция ведет расследование по всему графству и проявляет особое внимание к уединенно расположенным домам в радиусе пятидесяти миль от Даункомби. Когда последний раз видели Люси, на ней был голубой свитер, зюйдвестка и платье из шотландки в голубую с зеленым клетку. У Люси длинные темные волосы, худое бледное лицо, серые глаза, послеоперационный шрам под левым ухом. Однако власти полагают, что не исключены попытки изменить ее внешность. Всех, кто видел ребенка, внешность которого отвечает этому описанию, или знает о каком-либо вновь появившемся ребенке по соседству, присутствие которого необъяснимо, настоятельно просят связаться с местной полицией или же с главным полицейским управлением в Белкастере: Белкастер, триста девяносто. Я повторяю, что…»

Пол Каннингем уставился на Энни, пытаясь скрыть свое беспокойство под легкомысленным тоном:

— Итак, полицейские скоро будут жужжать у наших ушей. Неужели непогрешимый Петров позволит это?

Энни сдвинула свои желтоватые брови.

— Я не вполне понимаю все это. Он не смог убедить Рэгби, что ребенок перевезен в Лондон. И все же ничего страшного не произошло. Туэйты, по-видимому, не смогут узнать, что мы подменили Ивэна, поэтому в этом коттедже нет ребенка, пропавшего без вести.

— Но если появится бобби и начнет искать…

— Он найдет больного мальчика в постели. Рыжего мальчишку, который живет здесь уже две недели. Туэйты подтвердят это. Им же говорили, что Ивэн слабого здоровья. Завтра я скажу им, что мы не можем отвезти его в Лондон, потому что он заболел опять. И ты не должен сейчас нервничать.

— А когда полицейский увидит ребенка в постели, со шрамом под левым ухом, не думаешь ли ты, что он начнет что-то подозревать?

— Он не увидит шрама. Девочка примет наркотик, а я наложу повязку ей на горло.

— Ты все предусмотрела, не так ли? — произнес Пол мрачно.

— Кто-то должен это делать.

— Кроме того, что чувствует ребенок. Ты хоть на минуту задумалась о том, что она ощущает? И не говори мне всякий вздор, что чувства человека не имеют никакого значения, если речь идет о величайших политических проблемах.

— Если ты уж так чувствителен, то пойди и утешь ребенка, почитай ей или сделай еще что-нибудь.

— Ты прекрасно знаешь…

— Да. Ты заинтересован только в том, чтобы спасти собственную шкуру. Ты даже боишься показаться ей на глаза, чтобы она когда-нибудь не опознала тебя.

В соседней комнате зазвонил телефон. Пол вздрогнул.

— Кто это еще звонит так поздно?

Когда Энни Стотт вернулась, ее лицо было мрачнее тучи, губы крепко сжаты.

— Это Петров. Он вне себя. Ивэн не приехал на вокзал Ватерлоо.

— Но он должен был приехать.

— Не юли. Почему ты не довел его до станции?

— Я же говорил тебе…

— Ты испугался, когда пошел снег. Господи, какой же ты дурак! Видимо, мальчишка опоздал на поезд и зашел в чей-нибудь дом. Не сомневайся, он рассказал там все о тебе, обо мне и Коттедже контрабандистов. Из-за тебя все пропало, — продолжала она, приходя в ярость. — Я предупреждала Петрова, что ему не миновать беды, если он доверится такому трусливому идиоту, как ты.

— Не смей так со мной разговаривать, желторотая ведьма! — Голос Пола сорвался до фальцета.

Женщина с силой ударила его по лицу. Он грубо тряхнул ее, затем толкнул, и она неуклюже растянулась в кресле, откуда злобно смотрела на него.

— Я думал, что партия не поощряет акты индивидуального насилия, — сказал он с издевкой.

Женщина смотрела на него, тяжело и хрипло дыша.

— Никогда прежде не попадала в лапы мужчин, а? Заговорила сексуальность?

— Благодаря чему же?

Энни с трудом встала и отправилась спать.

На следующее утро она разбудила Люси в восемь часов.

— Одевайся и иди за мной.

Энни привела Люси в спальню в другом конце коридора. Это была комната Ивэна. Она указала девочке на кровать, придвинутую к окну. Занавески на нем были задернуты.

— Ложись.

Люси испуганно повиновалась. Она не могла забыть того, что произошло накануне утром.

— Только что принесли молоко. Когда я скажу тебе, открой занавески, выгляни в окно, помаши рукой и скажи: «Здравствуйте, Джим». Помни, тебя зовут… Как тебя зовут?

— Люси Рэгби.

— Ну нет. Скажи снова.

— Простите. Ивэн.

— Так-то лучше. Джим, возможно, ответит тебе: «Здравствуй, Ивэн. Как поживаешь?» Или что-нибудь в этом роде.

— А что мне сказать потом?

— Улыбнись только и помаши рукой еще раз. Тогда я задерну занавески опять. Легкая игра, не так ли?

Энни обвязала горло Люси.

— Ты не должна больше ничего говорить. И конечно, никакой чепухи вроде призыва на помощь.

— Я понимаю, — произнесла Люси чуть слышно.

— Иначе я опять уколю тебя. — И женщина достала из своей сумочки шприц. — Ты знаешь, что я всегда делаю то, что обещаю.

— Да. — Девочка отшатнулась от нее. Она была напугана, но это не мешало ей быстро соображать. Она должна запомнить то, что сможет увидеть из окна, когда занавески будут отдернуты, а затем описать это в рассказе о похищении ребенка, который она сочиняет. Где-то в глубине души у Люси теплилась надежда, что как-нибудь она сможет передать этот рассказ отцу, а это подскажет ему, где она находится, и он придет и спасет ее.

Минуты две она слышала голоса, раздававшиеся снаружи. Тетя Энни раздвинула занавески. Человек с молочным бидоном. Это Джим. И еще один. Она могла видеть лишь его макушку. Это, должно быть, тот, который ссорился с тетей Энни прошлой ночью. И тогда она впервые поняла, что в доме находится еще человек. Из окна открывался прекрасный вид на покрытые снегом холмы, один из которых как бы выступал вперед, поскольку его увенчивала группа деревьев. Справа находился двор фермы. Она не могла ничего увидеть еще, потому что женщина, стоявшая рядом, произнесла:

— Давай.

Люси постучала по стеклу. Человек по имени Джим посмотрел вверх, улыбнулся и крикнул:

— Здравствуй, Ивэн! Жаль, что ты опять неважно себя чувствуешь.

Люси улыбнулась в ответ и помахала ему рукой. Тетя Энни задернула занавески.

— Теперь ты можешь отправляться в свою комнату. Я скоро принесу тебе завтрак.

— Все ли я сделала как надо? — Люси уже решила, что раз эта чокнутая обращается с ней, как с семилеткой, то она и будет вести себя, как семилетка.

— Да, Ивэн. Я рада, что ты ведешь себя разумно.

Пока Люси ела яйца и гренок, она бегло набросала на листок бумаги все, что могла запомнить, глядя пятнадцать секунд из окна, когда занавески были открыты.