Город, который боролся - Энн Маккефри

— Мне нечего продавать, — ответила она, — только осколки и обломки, летающие вокруг. Этого достаточно, чтобы нажить ужасную головную боль.

— Ты плохо себя чувствуешь? — В голосе Симеона отразилось беспокойство.

— Нет-нет, — повторила она и покачала головой, не отрывая ее от подушки.

— Послушай, Чанна, у тебя все будет в порядке, — сказал он несерьезным тоном, как каждый, кто продолжает надеяться, не веря в собственные слова.

Она быстро кивнула, стараясь сдержаться и сохранить лицо.

— Да, я уверена в этом, — безучастно ответила она.

— Я просканировал все данные, которые смог отыскать по поводу этого вида временной слепоты, Чанна, — продолжал он, стараясь, чтобы его голос звучал доверительно. «Я отдал бы все, что угодно, за то, чтобы обнять тебя и утешить, но единственное, что есть в моем распоряжении, — это голос. Поговори со мной, Чанна». — Представим худший вариант развития событий: ты все равно сможешь видеть — через мои сенсоры. Не забывай об этом, Чанна. А я действительно очень хорошо вижу: все и везде, где хочу!

Она оцепенела, а потом его откровенные слова прервал ее непривычно визгливый голос:

— Симеон, прекрати меня… А ты действительно можешь сделать это?

— Конечно, — ответил он, удивленный и раздраженный одновременно. — Но ты же сама это прекрасно знаешь. Ведь ты пользуешься моими сенсорами уже две недели!

У нее буквально отвисла челюсть, но потом на дрожащих губах появилась улыбка.

— Так, значит, это все, что мне остается, да? — спросила она упавшим голосом. После минутного молчания она добавила, пожалев о собственных словах: — Я прошу у тебя и у всех остальных прощения за то, что вела себя как последняя плакса!

— Ну, по крайней мере, тебе пришлось согласиться с этим.

— Но я не хотела срывать зло на тебе.

— Ах, в этом дело? Если бы ты этого не делала, у меня не было бы возможности сострить. Не отказывайся от этой привычки, моя Чанна.

Ее улыбка стала шире.

— Теперь, уж конечно, не буду.

— Потому что тебе нравится, когда тебе бросают вызов. А я, кстати, в этом самый лучший партнер.

— И такой скромный.

— Такой умный и интеллигентный, — напомнил он ей.

— И такой привлекательный.

— Ты действительно так считаешь?

— О да, — ответила она. — Мне особенно нравится твой дуэльный шрам, такой тонкий штрих.

— Спасибо, — обрадовался он. — Ты первая, кто сказал о нем. Я много лет ждал, пока кто-нибудь спросит об этом. Многие думают, что это просто грязь на линзах проектора.

Она ухмыльнулась.

— Он прекрасно сочетается с бейсболкой.

Он неуверенно запнулся:

— М-м-м?

— Да, действительно, — заверила она его. — Этот портрет на проекции превосходно отражает твои отличительные черты. Он ведь создан не на основе детального хромосомного исследования, так?

— Нет, — ответил он, добавив в голос нотку смеха. — Это я, каким я хотел стать. Мне было бы ужасно неприятно, если бы тот неразвившийся зародыш имел скошенный подбородок и большой нос, так что я и не пытался ничего выяснить. Я Симеон самосозданный!

— Мудро, — согласилась она, — очень мудро.

Дверь открылась — на пороге стоял Амос.

— Чанна! — пылко воскликнул он.

Она, выпрямившись, села на кровати, а губы ее удивленно изогнулись.

— Я думала, ты улетел.

Он бросился к ней и обнял ее.

— Как я мог покинуть тебя? — спросил он, ласково взъерошив ей волосы.

Симеон выругался себе под нос. Дать Амосу возможность свести на нет все его титанические усилия. «Именно тогда, когда мне удалось приободрить ее и вернуть почти нормальное — для нее — настроение».

Чанна подняла руку, нашла лицо Амоса и потянулась вперед, чтобы поцеловать его, улыбнулась, коснувшись уголка его рта, и продвигалась все дальше и дальше, пока не приняла удовлетворившую ее позу.

Когда долгий поцелуй наконец закончился, Амос со вздохом сказал:

— Я тебе нужен.

«Нет, осел! Все, что ей нужно, — пара кружек эля и билет на «Смерть в двадцать первом веке». Были бы у меня руки, ну и надавал бы я затрещин по твоей дурацкой башке».

Чанна ничего не ответила, склонив голову, словно смотрела на Амоса сквозь повязку. Амос улыбнулся ей улыбкой человека, который верит, что может все, — так улыбается тот, кто хочет показать, что способен творить чудеса.

— Я пришел, чтобы пригласить тебя улететь со мной, — сказал он со смехом.

— Да? — словно грезя наяву, спросила она. Они поцеловались вновь, и этот поцелуй длился еще дольше. Чанна, погрузившись в его объятия, вздохнула, как неожиданно испытавший облегчение тяжелобольной, о страданиях которого никто и не подозревал.

— Я люблю тебя, Чанна, — сказал он.

— Я люблю тебя, Симеон, — пробормотала она.

Амос оцепенел. Чанна подняла к нему свое слепое лицо и снова хрипло прошептала:

— Я люблю тебя.

Он убрал руки и отодвинулся. Она, не понимая, что произошло, поворачивала голову из стороны в сторону.

— Амос? В чем дело? Здесь кто-то есть?

— Да, — ответил он ледяным тоном, — тот, кто стоит между нами.

Ничего не понимающая Чанна шарила в воздухе одной рукой — вторая лежала на груди Амоса.

— Кроме нас здесь никого нет. О чем ты говоришь?

— О Симеоне, — он буквально прошипел его имя. — О том, кому ты только что призналась в любви.

Выражение ее лица моментально изменилось, став вместо радостного огорченным.

— Я… я… — смущенно начала она.

— Джентльмены из рода Сьерра-Нуэва никогда не навязываются. Я здесь лишний, — заявил Амос, отбрасывая ее руки и вскакивая на ноги. — Оставляю вас наедине.

Он ушел.

Чанна скинула ноги с кровати и бросилась за ним. Она бежала так быстро, что Симеон не успел предупредить ее, и она врезалась в стену рядом с дверью. Плача, она нашла нужное место, и дверь открылась перед ней.

— Амос! Подожди! — закричала она, и тогда Симеон открыл внешнюю дверь, но она замешкалась на пороге, пытаясь найти точку опоры, и отчетливо услышала, как закрываются двери лифта. — Амос! Не уходи! — закричала она и услышала, как лифт тронулся. Она стояла, прислонившись головой к металлическим дверям и тихо всхлипывая, а слезы впитывались в липкую синтетическую ткань ее повязки.

Внутри спускающегося лифта Амос тоже прислонил голову к стене: в его ушах эхом звучал отчаянный крик Чанны. Почти так же громко, как ее шепот: «Я люблю тебя, Симеон», — но не громче его.

— И куда ты задумал направиться? — спросил его Симеон.

Амос напрягся и заскрежетал зубами.