Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рад познакомиться, Павел Эммануилович.
И в этот момент Татьяна Селивёрстовна Александрова, стоявшая тут же в кабинете, начинает смеяться. И только тогда я, наконец, соображаю, что Аркадий Бенедиктович [А.Б. Мигдал — Э.Ф.] подвязал нос ниткой, и это до неузнаваемости изменило его лицо.
Так они с Игорем Васильевичем и «купили» меня».
Так, шутя и разыгрывая друг друга, физики готовились к испытанию второй атомной бомбы.
От атомной до водородной
Второе атомное «изделие» Курчатов и его команда испытали в 1951 году. На этот раз бомба была не плутониевая, а урановая.
С нею и произошло нечто, из ряда вон выходящее.
Несмотря на то, что физикам строго-настрого было приказано, чтобы они ничего не пытались улучшить в конструкции «реактивного двигателя серийного» («РДС»), кое-какие изменения в РДС-2 были всё же внесены.
Как удалось Игорю Курчатову убедить Лаврентия Берию, неизвестно. Официальных документов на этот счёт не опубликовано, воспоминания участников (а точнее, соучастников) нарушения строгих наказов Спецкомитета и Совмина отсутствуют.
В книге «Апостолы атомного века» вторая атомная бомба описана так:
«Новая бомба была в 2,7раза легче и имела высоту в 2,6 раза меньшую, чем первая атомная. Новая конструкция центральной части основного узла заряда давала возможность не только увеличить в два раза мощность, но и уменьшить вероятность неполного взрыва».
Второе «изделие» было установлено в корпус авиабомбы — это было как бы наземной репетицией третьего испытания, когда РДС сбросят с самолёта.
Наступил день, который ждали все. О нём — в рассказе кинооператора Владимира Суворова:
«И вот день испытания — день "Д", как его здесь называют…
Стрелки часов близились к назначенному времени "Ч" — часу взрыва».
Виктор Иванович Жучихин, старший инженер одной из лабораторий КБ-11, рассказывал, что инструменты, с помощью которых бомбу готовили к испытанию, начальство приказало оставить на башне:
«В.И. Жучихин и В.П. Буянов, прихватив с собой портативные чемоданчики, в которых были упакованы монтажные инструменты и стенд-эквивалент нагрузки, только было направились к лестнице, как на них зашикали Щёлкин и Завенягин и приказали это добро оставить здесь — плохая примета, если что-то уносишь с места работы».
Чемоданчики с инструментами были оставлены. Им предстояло сгореть в огненном взрыве.
Владимир Суворов:
«Раздали тёмные очки.
Глуховатый голос в громкоговорителе отсчитывает оставшееся до взрыва время:
— Осталось три минуты…
— Ноль!
Вдали — ярчайшее пламя, высвечивающее всё вокруг, мощный столб земли, устремляющийся за этим пламенем, — классическая картина ядерного взрыва: и шар, и гриб, у основания которого сразу возникла видимая простым глазом ударная волна. Она устремляется во все стороны от эпицентра, и, когда достигает нашего наблюдательного пункта, где мы все лежим, прижавшись к матушке-земле, раздаётся оглушительный громовой раскат…».
После второго испытания создатели атомного оружия были вновь представлены к высоким правительственным наградам. Курчатов получил вторую золотую звезду. Стал Героем Социалистического труда и Кикоин. Его команду, готовившую для бомбы урановую «взрывчатку», тоже удостоили наград. Лаврентий Павлович Берия вновь стал лауреатом Сталинской премии. Такой же награды был, видимо, удостоен и Маленков.
Вскоре настало время сбрасывать атомное «изделие» с самолёта. Испытания проходили в августе 1951 года.
Владимир Комельков о них писал:
«Полигон уже был не тот и работал чётко. Отпала необходимость в многократных совещаниях. Упростилась подготовка бомбы. Её привезли почти в собранном виде. Оставалось провести кое-какие контрольные проверки и последние операции. И уж, конечно, и речи не могло быть о таком анахронизме, как установка бомбы на боевой взвод в полёте, как это делали американцы.
Во время отдыха в общей гостинице у Игоря Васильевича не прекращалась работа до поздней ночи. И, тем не менее, мне ни разу не приходилось видеть его изнурённым, придавленным за, бота, ми. А вот спешащим, что-то тихонько напевающим — несколько раз…
Над жёлтой степью опять — ослепительный свет. Затем знакомая картина расширяющегося и поднимающегося оранжевого шара, клубящийся вихрь, словно через горло всасывающий в себя пылевой поток поднимающейся земли, одна-две инверсии вверху. И пошёл гром. Плотный, раскатистый, постепенно замирающий…
Как сообщили лётчики, тяжёлую воздушную машину подбросило в воздухе дважды: первый мягкий толчок она получила при сбросе груза, а второй — жёсткий, когда её настигла ударная волна..
Игорь Васильевич немедленно отправился на испытательное поле с участниками эксперимента и дозиметристами…
Машины шли на тихом ходу, не поднимая пыли. Интенсивность разрушений нарастала по мере приближения к эпицентру.
Все были ошеломлены потрясающей картиной опустошения…».
А вот что писал Юлий Харитон:
«На испытаниях второй и третьей атомных бомб в 1951 году Берия не присутствовал. Всем руководил Курчатов. Чуть ли не ежедневно он обо всём докладывал Сталину. Любопытно, что в конце каждого разговора
Сталин просил Курчатова рассказать несколько анекдотов, рассказывать которые Курчатов был великий мастер».
Итак, атомное дело наладилось. Можно было немного перевести дух.
Семи лет не прошло с того сентябрьского дня 1942 года, когда Сталин подписал Распоряжение ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану», а на полигоне № 2 (в 170 километрах западнее города Семипалатинска) прогремел грозный ядерный взрыв. Дело, которому посвятил всего себя Игорь Курчатов, завершилось блестяще — подлинным триумфом!
Курчатовский «секретарь» Дмитрий Переверзев писал:
«Семь лет Игорь Васильевич не был в отпуске. Только в 1952 году у него появилась такая возможность, и он сразу же отправился в Крым».
Об отпуске, который Курчатов провёл в Крыму, Дмитрий Переверзев впоследствии рассказывал:
«У Курчатова всегда и на всё был свой метод, который зависел от обстановки и от времени. Бородатый великан неизменно привлекал внимание окружающих. Тогда он уговорил меня отпустить бороду.
— А что, — говорил он мне, — будем ходить вдвоём: никто не узнает, кто ты, а кто я.
И каждое утро, просыпаясь, я находил у себя на столе записочку: "Смотри, не брейся! " А когда я не выдержал и побрился, Курчатов да. же как будто обиделся:
— Зачем ты это сделал? Побриться и в Москве можно было».
Каким контрастом выглядит на фоне курчатовской демократичности хмурая суровость другого атомного руководителя. В 1951 году на уральский комбинат № 817 снова прибыл Берия. Это посещение запомнилось инженеру Борису Броховичу:
«Запущен второй реактор „АВ-1“. На площадку приехал Берия. Он прибыл вечером в сопровождении Курчатова, директора „АВ-1“ Семёнова и свиты.
Игорь Васильевич выглядел усталым и сильно взволнованным. Приезд Берии планировался днём, а не поздно вечером. Днём смена была приодета во всё чистое, глаженое, а у вечерней смены спецодежда грязная да и рваная.
Докладывали Берии Игорь Васильевич и Н.А. Семёнов. Берия спросил меня:
— Как работаете?
Я ответил, что все параметры в норме — нормально. Он подошёл к панели температур охлаждающей воды, на которой мигали лампочки ТК, имеющие заданную и большую температуру, и спросил:
— А ты можешь сделать, чтобы все лампочки горели?
Я ответил:
— Могу.
Поставил задатчик на температуру ниже входной воды. Запустил панель, зажглись все, кроме трёх лампочек. Берия посмотрел и спросил:
— Почему не горят?
Я ответил:
— Сейчас позову инженера КИП, и он ответит.
Пришёл инженер и говорит:
— Нет запасных лампочек в отделе снабжения, из Москвы не поступали.
Берия:
— Почему?
Вызвали начальника службы КИП Лопатухина, ленинградца, ростом 1,95. Лопотухин подтвердил, что не поступали лампочки, и стоит перед Берией.
Вдруг Берия спрашивает:
— Ты почему на меня сверху вниз смотришь?
Смотрю, Лопотухин подгибает колени, и уровень его лица становится на уровне лица Берии.
