Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Движение начинается в задних вражеских рядах. Горцы сдулись — разворачиваются и удирают. Время на подвиг истекло. Не получилось взять нас нахрапом, значит, прибережем отвагу до следующего раза.

Передо мной появляется свободное пространство, куда и направляю Буцефала, и успеваю достать саблей еще двух врагов. Обоим наношу удары по спине, рассекая от левой ключицы наискось вниз. Острое лезвие легко режет кожаные куртки, не усиленные со стороны спины войлоком, и кровь из ран течет так обильно, словно вспорол бурдюки с красным вином. Оба горца, припав к шее своей лошади, успевают вырваться из толчеи, после чего, как по команде, одновременно валятся на истоптанную, светло-коричневую землю.

Уцелевшие враги, распавшись на несколько групп, больших и маленьких, стремительно несутся по дороге в ту сторону, откуда приехали. Обычно мы не преследуем конных — чего зря скакать, бить копыта и задницу?! труса не догонишь! — но сейчас не отстаем, потому что впереди наших врагов уже поджидают германцы, прятавшиеся на склоне за деревьями. Передние группы горцев, с перепугу приняв врагов за своих, падают убитые. Остальные притормаживают, отыскивая путь к спасению. Я усеваю зарубить еще одного врага и легко ранить другого, порезав ему куртку на спине, после чего остальные бросаются на склон, покрытый маквисом. Обычно лошадь туда палкой не загонишь, но сейчас, возбужденные толкотней, быстрой скачкой и, как догадываюсь, атмосферой страха и паники, ломятся через колючие кусты, как танки. Тех, чьи лошади делают это недостаточно шустро, застревают, германцы догоняют и убивают. Впрочем, глубоко в заросли маквиса мои подчиненные не лезут. Враг бежит, победа за нами, так что можно не усложнять жизнь себе и своему коню.

Глава 8

137

Во время любой войны преобладающей части населения по большому счету наплевать, кто победит, лишь бы их не тронули. Особенно ярко это проявляется во время гражданских войн. Таких людей беспокоит лишь одно — угадать, кто победит, и вовремя перебежать на нужную сторону. Грекам, населявшим городок Гомфы, первый фессалийский на нашем пути, было до масляного светильника, кто станет правителем в Риме. Когда Гай Юлий Цезарь зажал Гнея Помпея на берегу моря, они сразу перешли на его сторону, а когда до них дошло известие, что первый отступает, стали союзниками второго. Узнав о приближении нашей армии, жители Гомф заперли ворота, понадеявшись, что мы не станем терять время на осаду, пойдем дальше, потому что у нас на хвосте армия Гнея Помпея, уже, можно сказать, победившего. Они не учли, что наши солдаты голодны и потому злы, что их надо накормить и приободрить. Лучшего способа сделать это, чем захватить слабо защищенный городок, заполненный, по слухам, продовольствием, не придумаешь. Поэтому Гай Юлий Цезарь сказал своим воинам коротко и ясно: там еда, и забрать ее надо до вечера; заодно можно прихватить и все остальное и оставить себе. Хватило бы и первого пункта, чтобы все дружно бросились на штурм, а второй сделал захват города неизбежным.

Пока изготавливали лестницы, тараны и большие щиты, я объяснил германцам особенности штурма крепостных стен и поведения в захваченном городе, чтобы добычи взять больше. Слушали внимательно. Такого опыта почти ни у кого из них не было. Во время нападений на кельтов и других соседей германцы обычно обходили хорошо защищенные населенные пункты, ограничиваясь грабежом деревень.

Для атаки я выбрал северную стену пятиметровой высоты, сложенный из плохо обработанного известняка. Она проходила по верхнему краю обрывистого склона холма, на котором располагались Гомфы, и потому не имела ворот и всего три башни: две угловые и одну между ними, причем не посередине, а ближе к восточной стене, где холм был ниже. Эта стена казалась наиболее сложной для штурма, поэтому легионеры сосредоточились напротив остальных трех. Горожане тоже считали, что с севера на них нападут в самую последнюю очередь, оставив там лишь слабый заслон. Мы сперва просто стояли напротив этой стены. Мол, приказали посматривать за ней: вдруг кто-нибудь сдуру решит убежать из крепости?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Прошло с полчаса с начала штурма, гомфцы втянулись в бой, часть оставленных на северной стене поверила нам и ушла на другие помогать своим. Вот тут я и отдал приказ атаковать. Действовали тихо и быстро. Одиннадцать — по количеству имеющихся в нашем распоряжении лестниц — отрядов быстро вскарабкались по склону к стене, установили в заранее присмотренных местах лестницы и начали подниматься по ним, прикрываясь легкими круглыми щитами. Защитники северной стены, наблюдавшие не столько за нами, сколько за боем на соседних, не сразу отреагировали, заметив и подняв крик лишь тогда, когда первые германцы уже поднимались по лестницам. Судя по неумелым действиям, боевого опыта тоже никто из них не имел. Скорее всего, здесь оставили самых слабых, неподготовленных. Они тыкали копьями в щиты, пытаясь остановить, столкнуть врага, вместо того, чтобы поразить в незащищенное место, убить или ранить. При этом сами забывали о защите, высовываясь из-за зубцов. Я перебил из лука десятка два этих ротозеев. Мог бы и больше положить, но к тому времени первые германцы уже были на крепостном ходе. В бое при равных условиях один германец стоил десяти горожан, так что Гомфы можно считать захваченными. Когда я поднялся на стену по лестнице — бревну с вставленными в вырубки, шатающимися перекладинами, на сторожевом ходе валялось десятка три трупов горожан. Остальные, видимо, сбежали. Германцы были уже внизу: разбившись на группы три-пять человек, быстро шмонали дома, сгоняя пленных и скот и снося ценное барахло в ближние к стене дворы. Двое, гогоча, гоняли по улице голую девку. Сегодня она узнает, что такое настоящие мужчины.

Пройдя по улице и заглянув в дома, у меня появилось чувство, что вернулся в эпоху Александра Македонского: такие же постройки, та же малочисленная и бедная мебель в них, те же предметы обихода… Разве что голубоглазых блондинов стало заметно меньше. Их потеснили кареглазые брюнеты со смуглой кожей.

Среди пленниц я нашел редкое исключение — голубоглазую брюнетку со светлой кожей. Черные густые волосы заплетены в две косы, концы которых на спине соединены, отчего напоминали вожжи. Девушке было лет четырнадцать, но сиськи уже достаточно велики, чтобы привлекать внимание и возбуждать желание. Одета в почти новую, льняную тунику с красной вышивкой по овальному вороту и подолу. Босая, хотя ноги не избитые. Она сидела на земле у каменной ограды рядом с пожилой женщиной, явно не матерью, иначе бы прижалась плотнее, может быть, родственницей или соседкой. Испуганно глянув на меня, сразу потупилась. Я пальцами снизу надавил на подбородок, заставив поднять голову и показать мордашку, довольно таки симпатичную, несмотря на испуг, скрививший сочные алые губы. Рядом с носом были едва заметные веснушки, три слева и четыре справа.

— Пройдешь со мной или предпочитаешь стать рабыней? — задал я вопрос.

Девушка судорожно сглотнула и выдавила тихо:

— Да.

Ответ ее можно было понять по-разному, и я выбрал нужный мне вариант, взяв за тугую косу и бережно потянув вверх, чтобы встала. Ростом была мне по плечо. Я приобнял девушку за талию и, маневрируя между сидевшими по всему двору пленниками и раскиданными как попало узлами с разным барахлом, повел в дом.

— Как тебя зовут? — спросил я по пути.

— Иола, — тихо ответила она.

— Это тебя так за красивый цвет глаз назвали? — спросил я, потому что это имя переводилось с греческого, как фиалка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, — чуть громче произнесла она и попыталась улыбнуться скривленными от страха губами.

Не думаю, что боялась того, что сейчас произойдет. Наверное, у нее давно уже чешется, хочется попробовать. Скорее, шокирована происходящей вокруг бойней, трупами, плачем и стонами… Еще вчера ее жизнь была счастливой и предсказуемой, а сегодня придется покинуть отчий дом не по своей воле, стать наложницей или рабыней. И всё из-за того, что в далеком Риме кто-то не поделил власть, а руководители города приняли неправильное управленческое решение.