Детство Ромашки - Виктор Иванович Петров

—Ты, что ли, за старшого будешь? Александр Григорьевич потупился,

—Может, ты? — повернулась она к Григорию Ивановичу.

Пожав плечами, Чапаев улыбнулся, но ничего не ответил.

—Як тому спрашиваю,— сказала бабаня степенным и певучим голосом,— что без старшогр, передового, и овцы в отаре не ходят.

Александр Григорьевич, опираясь руками о стол, поднялся.

Меня за старшого считайте, Марья Ивановна.

Вот теперь скажу я вам кое-что.— Бабаня присела на свободный стул и, поглаживая на столе скатерть, заговорила: — Редко урожайные годы выпадают. Ну уж ежели урожай, на току и старому и малому работы невпроворот. Кто с цепом, кто с вилами, кто с грабельками... И работают люди, покуда на плечах рубаха не истлеет. Не так, что ли, говорю? Так. Ну, к молотильной-то страде люди цепы подгоняют. Кому какой. К моей руке такой, к твоей иной...— Широко и громко вздохнув, бабаня вывернула ладони и положила их перед Александром Григорьевичем.— По моим рукам на том току, где вы молотить собираетесь, цепа не приготовишь. Остарела. А вот внучок мой ждет, когда вы ему цеп в руки вложите. Вот и все я вам сказала.— Она поднялась и, не оглядываясь, вышла из горницы.

Еще не миновала бабаня прихожую, как за нею выбежал Григорий Иванович.

Где он?

На дворе, должно,— ответила она, прихлопывая дверь в кухню.

Чапаев ринулся в сени, но я догнал его.

—Ты что? Вы что с бабаней?! Чего удумали? Да я за тебя душу отдам!.. Пойдем, пойдем туда, к нам. Ах, леший тебя возьми! — Григорий Иванович подхватил меня под руку и почти вволок в горницу.

Александр Григорьевич кивнул мне, и я увидел, какие ласковые у него глаза.

И уже не было обиды ни на что и ни на кого.

Ну, давайте смекать, товарищи,— произнес Александр Григорьевич, оглядывая всех и меня своим широким и умным взглядом.— Когда из Казани пароход, Пал Палыч?

А смотри, смотри,— ткнул тот пальцем в бумагу.— Там все-с, и число и часы.— Он придвинул к себе лист.— Вот из Казани выходит завтра утром в девять. И из Царицына тоже завтра, но в шесть-с. Значит, послезавтра к полудню и тому и другому надо быть в Балакове.

Похоже, что так,— задумчиво произнес Александр Григорьевич и опять обратился к Пал Палычу:—А ну-ка, дорогой, прочти еще разок, чтобы все слышали.

Пал Палыч кинул очки на нос и близко поднес к ним бумагу.

—«Балаково. Комитет народной власти. Председателю доктору Зискинду. Обеспечьте встречу солдат, следующих из Казани пароходом «Дмитрий Донской», Царицына пароходом «Петр Первый». Предполагаем выступления интернационалистов и иных провокационных элементов. Организуйте все силы сохранение порядка и авторитета. Губком Совета рабочих депутатов».

Чапаев, усмехнувшись, спросил:

Вот насчет авторитета что-то непонятно.

Все понятно, Григорий Иваныч,— откликнулся Александр Григорьевич.— Интернационалисты — это мы с тобой, большевики, а телеграмму заведомый эсер или меньшевик сочинил. Авторитет-то у них на песке. О нем и главная забота. Вот так...— Александр Григорьевич придавил ладонью лист к столу.— Ясно, товарищи? Едут солдаты, фронтовики. Будем действовать, как договорились. Всем до единой души быть послезавтра на пристани. Ты, Григорий Иваныч, речь готовь, а я с Ибрагимычем и Пал Палычем листовки обеспечу. Считаем, что с этим вопросом покончили.

Нет, погоди,— поднялся Григорий Иваныч, и щеки у него запылали, стали малиновыми. Взворошив с затылка волосы так, что они у него стали дыбом, он кинул на Александра Григорьевича гневный взгляд и глуховато спросил: — Чего же у нас получается? Ты, выбранный член Зискиндовой народной власти, рабочий человек, заседаешь в нем, а голоса твоего там не слышно. Ставлю перед тобой вопрос, как ты старшой между нами: можно ли заявить народу, что мы, как большевики, ни Зискинда, ни его народной власти не признаем и начисто ее отвергаем, как на то направляет нас большевистская газета «Правда»?

—Можем, Григорий Иваныч,— решительно заявил Александр Григорьевич.— И вот послезавтра, при встрече фронтовиков, мы ее отвергнем и начнем войну против Зискинда. Меня не вини. Я в этом комитете народной власти один среди двадцати четырех мучников, лабазников да таких, как Зис-кинд. Все споры с ними переспорил. От злости вот...— Он показал кулак с болячками на костяшках.— Избил их, изгрыз...

Совет надо! Из рабочих и крестьян Совет. Так-то говорят большевики! — горячился Чапаев.

Вот он, наш Совет, Григорий Иваныч,— расставив руки и словно обнимая всех взглядом и улыбаясь, тепло произнес Александр Григорьевич.— Пока так. А придет день и час, когда в том доме, где Зискинд сидит, соберемся. Соберемся как рабоче-крестьянская власть. К тому идет, Григорий Иваныч. Не видишь разве, не чуешь?

—Вижу, чую, да терпежу нет.

Уж потерпи немного. Чапаев рассмеялся.

Не переспоришь тебя, Александр Григорьич.

—Не спорю я,— тихо сказал Яковлев,— твои думы и мне спать не дают. Часом, так накалишься, что взял бы да и колыхнул все Балаково. Не колыхнешь — силенок маловато. Велико оно, наше село, да такими, как мы с тобой, не богато. Торгашей в нем, и больших и малых, через каждые два двора...

—Да, да,— подтвердил Пал Палыч.

—Ну ладно, тужить не будем,— махнул рукой Александр Григорьевич и обратился к дедушке: — Теперь о тебе, Данил Наумыч, речь. Значит, Горкин тебя рядит перегнать нетелей из Семиглавого Мара. Так?

Дедушка кивнул.

Хороший заработка сулил,— подал голос Ибрагимыч.— Только надо плевать на его деньги.

Постой, Ибрагимыч,— поднял ладонь Александр Григорьевич.— Плюнуть — дело простое. А я вот думаю, что Наумычу надо Горкину навстречу пойти, согласиться. Будет он нетелей гнать, догонит ли их до места,— гадать не будем. А вот поручение наше он непременно выполнит. Письма мне из степных сел товарищи пишут. Нет ли у нас «Правды» большевистской, спрашивают. Вот по дороге Данил Наумыч ее и передаст. Душевно об этом просить его будем. Хоть ее у нас не густо, а уж как-нибудь со степняками поделимся. Большевистская правда — великое дело. По ней сейчас наша революция идет. Вот Наумыч и развезет революцию по степным селам. Обдумай, Данил Наумыч, как ехать, с кем. Может, человека тебе в помощь отрядить?

Зачем? — откликнулся дедушка и качнул головой в мою сторону.— С внучонком я, с Ромашкой. Тут уж ни он мне, ни я ему не изменщик.

Серегу захвати. Помощник славный будет,— сказал Пал Палыч.

—А что ж, захвачу,— согласился дедушка.

«А ведь где-то там, в Семиглавом Маре или