Вейская империя (Том 1-5) - Юлия Латынина

Арфарра-советник стоял четверть часа, и когда он понял, что никто в замке не решится напасть на гостя, даже горожане, он склонил голову и повернулся, чтобы идти.

Тут, однако, один из юношей дома довольно громко сказал, что, верно, гость так торопился попрощаться с мертвецом, что и погребальный дар забыл.

Арфарра-советник усмехнулся, поискал глазами, - однако, у него и в самом деле ничего при себе не было. Тогда он снял с себя бирюзовый плащ государева посланца, затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток и листьев, и пояс из черепаховых пластинок с яшмовой личной печатью, присланной экзархом Варнарайна, и бросил плащ и пояс на вязанку к ногам Марбода. А сам остался в простом зеленом паллии.

Потом он повернулся и ушел, и никто его не задерживал.

Арфарра-советник вернулся во дворец и заперся в розовом кабинете. Там он сел за столик для "ста полей", и расставил фигурки так, как в последней партии, что он играл и не доиграл с Клайдом Ванвейленом. Он стал прикидывать, чем могла кончиться партия. Но, по правде говоря, было видно, что советник выигрывал и так и так. Клайд Ванвейлен был очень хорошим игроком и отлично знал нынешние правила игры. Однако историю игры он не знал, и, сколько Арфарра-советник ему ни растолковывал, тайных соответствий не чувствовал.

Тут скрипнуло потайное зеркало, и в кабинет вошел Даттам.

- Что с вами? - спросил Даттам.

- Так, - ответил Арфарра, - задумался над ходом.

- Поглядите на себя в зеркало, - сказал Даттам.

Арфарра подумал, что, наверное, опять кровь на лбу, подошел к зеркалу и увидел, что волосы у него поседели.

- Это я, наверное, в замке Кречетов перепугался, - сказал Арфарра. Однако, я хочу поглядеть на город. Посветите мне.

- Я вам не прислужник - носить светильники.

Тогда советник Арфарра сам взял большую посеребренную лампу, увитую виноградными кистями и листьями, раздвинул дверь и пошел по наружной галерее. Даттам вышел с ним. В лампе, надо сказать, нужды не было: ночь была светлая, в Мертвом городе повсюду горели огни, и во дворе замка Белых Кречетов пламя костра вздымалось выше стен.

Арфарра-советник поднял лампу и этак помахал ей, вверх-вниз. Потом Арфарра вернулся в кабинет, а Даттам остался в галерее.

Этой ночью стало ясно, что милость неба и вправду на стороне империи: потому что не успел как следует разгореться погребальный костер Марбода Белого Кречета, как далеко-далеко сделался вихрь и гром, налетели голубые мечи, закружились оранжевые цепы, накинулись на дамбу в верховьях и стали ее трепать и мять.

Весь собранный паводок хлынул в старое русло, подметая людей, палатки и недавние постройки. Этого, однако, было мало. Наводнения в Ламассе раньше случались часто, и сам город был всегда от них в безопасности. Тут, однако, божья рука расчислила поток так, что волна прошла через залив, ударилась об один берег, о другой, поднялась к западной городской стене и смыла берег вместе со стеной и примыкавшей к ней городской ратушей.

Этой ночью от воды погибло много всякого добра, хотя некоторые из вассалов Белых Кречетов хвастались, что от погребального огня Марбода Белого Кречета добра погибло еще больше.

Наутро в городе был мятеж: народ почему-то решил, что во всем виноват обвинитель Ойвен, его выпихнули на мостовую, а остатки вечером снесли с повинной к королевскому замку.

Что же до Арфарры-советника, то всему на свете, даже народному доверию, приходит конец. И хотя все соглашались, что Арфарра-советник достойный человек, все же, как ни крути, это он построил дамбу, которую разрушил Золотой Государь. Большинству казалось, что, если бы советник не был одержим ложной жалостью и положил в основание дамбы строительную жертву, то дамба была бы Золотому Государю не по зубам.

Горожане и рыцари вместе явились с повинной к королевскому замку, и король принял от них их прежние прошения и сжег, не преступая полагающихся церемоний. Киссур Ятун и Шодом Опоссум, однако, бежали с немногими приверженцами в Золотой Улей, на лодках, и там впоследствии погибли очень достойно.

А горожане, будучи людьми рассудительными, согласились, что Золотой Государь, был, без сомнения, прав, потому что если бы началась война и осада города, то результат был бы тот же самый, а людей и имущества погибло бы несравненно больше.

Клайду Ванвейлену никто не сказал, что горожане собрались-таки бунтовать, и он думал, что со смертью Кукушонка все кончилось. Впрочем, он думал мало, а больше лежал в забытьи. Ночью ему мерещилась всякая жуть.

К полудню он проснулся, и монашек у постели сказал ему:

- Чтой-то вы, господин советник, живой или мертвый ночью по балкону бегали?

Клайд Ванвейлен встал с постели, поглядел в окно на галерею и увидел, что, оказывается, все ночное было не сном, а явью.

Ванвейлена опять уложили в постель, а скоро к нему явились господин Даттам и Сайлас Бредшо.

Ванвейлен поглядел в сторону занавешенного окна, за которым полгорода смыло наводнением, и спросил:

- Это что: начало власти империи?

- Нет, - ответил Даттам, - это конец власти Арфарры. Завтра я уезжаю в империю, потому что то, что происходит в империи, важнее того, что уже произошло здесь. И я беру Арфарру с собой, потому что господин экзарх считает, что он здесь больше пользы не принесет, и сейчас при короле будет другой человек.

Что же до вас, господин Ванвейлен, - я вас также беру в империю. Дом ваш сожжен, и корабль вчера утонул. А главное - все считают вас убийцей Марбода Кукушонка.

Разубедить их в этом будет весьма сложно, при таких несомненных доказательствах, как сгоревший дом и разбитый корабль, и я не дам в этой стране за вашу жизнь, - Даттам прищурился, - даже монетки из глупого серебра.

Поздно вечером, в час совершенно неожиданный для поездки, господин Даттам выехал из дворца к Голубым Горам. Через пять дней быстрой езды нагнали караван, а еще через неделю достигли горных перевалов и пришли к порогу страны Великого Света. Двое, однако, людей в караване не видали ни разу друг друга, потому что не поднимались с носилок.

Клайд Ванвейлен так и не видел летних дорог и зеленых полей, потому что все никак не мог оправиться от отравы, и еще сильно простудился, пролежав два дня на холодном камне.

Что ее до советника Арфарры, который тоже был в забытьи, то тут понятного было мало: ведь его никто не трогал и ничем не поил, и все свои решения, до самого последнего мига, он всегда принимал сам.

Юлия ЛАТЫНИНА

1

В последний предрассветный час дня Нишак второй половины четвертого месяца, в час, когда по земле бродят лишь браконьеры, колдуны и покойники, когда по маслу в серебряной плошке можно прочесть судьбу дня, белая звезда прорезала небо над посадом Небесных Кузнецов, и от падения ее тяжело вздохнула земля и закачались рисовые колосья. Неподалеку, в урочище Козий-Гребень, общинник из Погребиц, Клиса выпустил мешок с контрабандной солью и повалился ничком перед бочкой, проехавшей в небесах, как перед чиновником, помчавшимся по государеву тракту. Лодку у берега подбросило, мешки с солью посыпались в воду, а Клиса с ужасом вскочил и бросился их вытаскивать.