Британия. Краткая история английского народа. Том II - Джон Ричард Грин

выборы 1784 года, исход борьбы определился сразу. Общественное настроение приобрело такую силу, что устранило пагубные влияния, обычно руководившие его представительством. Все крупные избирательные собрания выбрали сторонников У. Питта; из большинства, раньше побеждавшего его в общинах, потеряли свои места 160 человек; спаслась только горстка вигов, благодаря их влиянию на «гнилые» местечки.

Когда парламент собрался после низвержения Коалиции, то 25-летний премьер оказался таким повелителем Англии, каким раньше не был ни один министр. Его влиянию подчинился даже король: отчасти из благодарности за торжество над вигами, отчасти осознавая надвигающееся сумасшествие, но еще более — постепенно понимая, что победа, одержанная им над его политическими соперниками, обращается на пользу не только короны, но и всей нации. Виги были разбиты, непопулярны, не имели плана действий, в то время как тори примкнули к министру, «спасшему короля». Но, в сущности, молодого министра поддерживала новая политическая сила. Внезапный рост английской промышленности выдвинул вперед мануфактурщиков. Все, что промышленные классы любили в Чатаме, — благородство характера, сознание силы, патриотизм, симпатию к жизни, более широкой, чем жизнь собственно парламентская, — все это они находили в его сыне. Однако ему были мало свойственны поэтичность и фантазия гения Чатама, быстрое определение возможного и справедливого, широкие планы национальной политики, предвидение судеб мира. Громкие «общие места» У. Питта звучат глухо по сравнению с отрывочными фразами, еще и теперь воскрешающими для англичан красноречие его отца.

С другой стороны, он обладал некоторыми качествами, совершенно отсутствовавшими у Чатама. Его от природы пылкий и чувствительный характер был подчинен гордому самообладанию. Простота и изящный вкус избавляли Питта-младшего от хвастливости и театральности его отца. Его речи представляются растянутыми «общими местами», но эти недостатки, с их ясностью и здравомыслием, приноравливали их к понятиям средних классов, которые У. Питт считал своей настоящей аудиторией. Любовью к миру, огромной энергией и быстротой в делах, искусством в прениях и знанием финансов он напоминал сэра Роберта Уолполя; но у него были таланты, которыми никогда не обладал Уолполь, и он был свободен от его недостатков. У. Питт не заботился о личной выгоде и был слишком горд, чтобы править посредством подкупа. Его высокое мнение о себе не оставляло места для зависти к подчиненным. Он был великодушным в оценке достоинств молодежи, и собранные им вокруг себя «мальчики», вроде Кэннинга и лорда Уэллесли (Wellesly), отплатили ему за великодушие преданностью, пережившей даже его смерть. К циничному бездействию Уолполя У. Питт не питал никаких симпатий. Его политика с самого начала была руководимой стремлением к широким реформам, и он смело брался за все задачи — финансовые, конституционные, церковные, перед которыми отступал Уолполь.

Но самое главное — он никогда не презирал людей, что было присуще Уолполю. Благороднейшей его чертой была человечность. Его любовь к Англии носила такой же глубокий и личный характер, как и у его отца, но у него не было и следа симпатии к страстям и предрассудкам англичан, которая составляла и силу, и слабость Чатама. Когда Фокс упрекнул его в том, что он забыл ненависть отца к Франции и его веру в то, что она является естественным врагом Англии, У. Питт со свойственным ему благородством ответил: «Предполагать, что один народ может быть неизменно врагом другого, — слабость и ребячество». Настроение эпохи — широта симпатий человека к человеку, особенно отличавшая XVIII век как поворотный пункт в истории человечества, — всюду выдвигало новое поколение государственных людей, вроде Тюрго и Иосифа II; их отличали любовь к человечеству и вера в то, что как благо личности обусловливается благосостоянием общества, к которому она принадлежит, так благополучие отдельных народов зависит от благополучия всего мира. К ним принадлежал и У. Питт, но он далеко превосходил прочих широкими познаниями и практической силой, которую он проявлял при осуществлении своих планов.

Сильнее всего У. Питт был в финансах; он выдвинулся в то время, когда рост богатства Англии сделал знакомство с ним необходимым для великого министра. Развитие нации шло чрезвычайно быстро. Население в течение XVIII века более чем удвоилось; богатство возрастало еще быстрее. Война увеличила государственный долг на 100 миллионов, но бремя его едва чувствовалось. Утрата Америки только активизировала торговлю с ней, и в промышленности началось широкое развитие, которому предстояло превратить Британию во всемирную мастерскую. Хотя при вступлении на престол Георга III Англия уже была первой в ряду торговых государств, но ее промышленная жизнь носила по преимуществу земледельческий характер. В Норфолке, в западном округе Йоркшира и в графствах юго-запада постепенно развивалась шерстяная промышленность; в то же время обработка хлопка почти ограничивалась Манчестером и Болтоном и оставалась настолько незначительной, что в середине XVIII века стоимость вывозимых изделий из него едва достигала пятидесяти тысяч фунтов в год. Так же медленно и постоянно развивались льняная промышленность Белфаста и Денди и шелковая — Спитэлфилда. Способы обработки были слишком грубыми, чтобы допускать широкий рост производства. Строить мастерскую для обработки шерсти можно было только там, где вода могла вращать мельничное колесо. Хлопок обрабатывался пока вручную в хижинах, где женщины сидели с прялками вокруг ручного ткацкого станка. Но даже если бы способы обработки были совершеннее, они не имели бы значения при недостатке дешевых и удобных способов передвижения.

Старые большие дороги, просуществовавшие в течение средних веков, вследствие развития отношений и увеличения числа экипажей и телег стали непроезжими. Повью торговые пути часто проходили по тропинкам, прежде служившим только для проезда верхом. Поэтому многие шерстяные товары приходилось перевозить при помощи длинного ряда вьючных лошадей; перевозка более тяжелых товаров, вроде каменного угля, была почти невозможной и только по большим рекам или в округах, доступных с моря. Положение изменилось, когда в 1767 году гениальный инженер Бриндли соединил Манчестер с его гаванью Ливерпулем при помощи канала, пересекавшего Ируэл по высокому водопроводу. Успех этой попытки скоро привел ко всеобщему пользованию водными перевозками, и Великобритания была прорезана по всем направлениям судоходными каналами общей длиной в 3 тысячи миль. В то же время новое значение получил каменный уголь, залегающий под землей Англии. Расположенные рядом с его залежами в северных графствах месторождения железной руды оставались без разработки из-за недостатка леса, который тогда считался единственным топливом для ее плавления. В середине XVIII века оказалось, что железную руду можно плавить на каменном угле, и это тотчас изменило положение железорудной промышленности.

Железу предстояло стать главным материалом новой промышленности, и производство его больше, чем что другое, поставило Англию во главе промышленной Европы. Ценность угля как средства получения механической силы обнаружилась благодаря открытию, при помощи которого Уатт