Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

Когда священник не замечает, в одну могилу кладут по парочке, а то и больше мертвецов. Лучше выкопать одну могилу поглубже, чем еще несколько. Экономия труда. А на березовом кресте над могилой напишем: «Здесь покоится Фриц Мюллер». Те, кто под ним лежит, все равно жаловаться не станут. А родные из Берлина так и так на могилку не придут. Берись за дело! И в следующую ямку троечку. Патер не заметит. Он видит только, что все, как надо, в струнку: ряды могил и ряды березовых крестов. Он берет молитвенник в руки, опускает очи долу и молится, потом вздымает глаза к небу и говорит о геройской смерти. Произносит здравицу в честь Германии».

Самоходчик Электрон Приклонский вспоминает, что уже летом 1943 года во время наступления нашей армии он и его товарищи у шоссе Белгород-Харьков видели такую картину — большое немецкое кладбище со свежезасыпанными длинными могилами. Могилы были обозначены березовыми кольями (по числу убитых), выстроившимися в строгие шеренги.

«Колья в каждой шеренге соединены между собой общей жердью — перекладиной, образуя множество прямых католических крестов.

Старые фронтовики говорят, что это усовершенствование изобрели практичные немцы из похоронных команд, чтобы облегчить свой нелегкий труд по изготовлению огромного количества крестов, на которые здесь, на Восточном фронте, спрос в последнее время особенно велик и неизменно продолжает расти. Что ж, ради такого дела мы готовы пожертвовать энным количеством наших березовых рощ. Не обеднеем: берез и осин у нас много».

Судить не вправе

2 апреля 1942 года в свет вышла инструкция службы тыла Красной армии, в которой предусматривалась ликвидация вражеских кладбищ в освобожденных РККА населенных пунктах. Однако во многих селах и городах жители делали это сами без посторонней помощи и не дожидаясь никаких инструкций.

Юрий Стрехнин пишет в своих воспоминаниях, как в 43-м в одном из освобожденных от нацистов курских сел они увидели капитально устроенное немецкое кладбище: две пересекающиеся аллеи, образующие крест, в конце одной из аллей в голове креста — высоченная бетонная стела, на ней крупными буквами выбита надпись: «Они пали за отечество, народ и фюрера».

«Жители рассказали нашим бойцам, что на это кладбище приезжали немки, чьи мужья похоронены здесь. Теперь больше никогда не приедут. От жителей мы узнали, что как только село было освобождено, они выкорчевали все кресты, а могилы сровняли с землей. Вот только бетонную глыбу не смогли убрать, пока что стоит, мозолит глаза, но ее непременно уберут, чтобы и памяти никакой о захватчиках не осталось».

Порой отступающие немецкие войска сами снимали кресты на кладбищах своих камерадов, как произошло это, например, на кладбище 132-й пехотной дивизии вермахта в деревне Сологубовке (Ленинградский фронт), в которой служил Готтлиб Бидерман.

«Это кладбище служило для дивизии местом погребения в течение двух сражений на Ладожском озере, а рядом с ним располагался дивизионный медпункт. На кладбище в тени хорошо сохранившейся греческой ортодоксальной церкви был воздвигнут большой березовый крест, — пишет он в своей книге «В смертельном бою». — Несколько месяцев спустя германская армия покинула этот район, и на солдатских могилах не было оставлено ни одного креста. Часто, чтобы не снабжать советскую разведку информацией в отношении воинских соединений, воевавших в этих краях, а также чтобы скрыть от врага имена и количество павших воинов, с военных кладбищ при отходе удалялись любые признаки захоронений и метки.

После войны советское правительство приложило дополнительные усилия, чтобы уничтожить всякие оставшиеся отметки или монументы, которые захватчики могли воздвигнуть в честь своих погибших, — сетует бывший фашистский офицер. — Сейчас те, кто пал на обширных просторах на Востоке, лежат в безымянных могилах».

Сокрушается о судьбе могил пытавшихся поработить Россию людей и автор книги «Генералы третьего рейха» (созданной при вспомогательной роли Джина Мюллера), наш союзник в той войне, известный американский историк Сэмюэл У. Митчем.

Вот как он пишет об этом в главе, посвященной жизнедеятельности крупного фашистского палача (до начала Второй мировой войны занимавшего должность начальника первого немецкого концлагеря Дахау, а затем главного инспектора концлагерей и командира охранных подразделений СС. — Авт.), командира панцергренадерской дивизии СС «Мертвая голова» Теодора Эйке, погибшего 26 февраля 1943 года в боях за Харьков:

«Гиммлер велел временно перенести останки Эйке на Хегенвальдское кладбище в Житомире, чтобы не дать им попасть в руки Советов. И все же, когда Красная армия весной 1944 года освободила Украину, останки шефа «Мертвой головы» эсэсовцам забрать с собой не удалось. В обычае Советов было сравнивать с землей захоронения при помощи бульдозеров или каким-либо другим образом осквернять могилы немецких солдат, и можно почти с уверенностью сказать, что с могилой Эйке произошло то же самое».

Барнаулец Дмитрий Каланчин:

«Осенью 43-го недалеко от деревни, где мы тогда жили, в перестрелке с нашими разведчиками были убиты трое отставших от своих немцев. Могилой им стала старая силосная яма. Так безвестными они и остались. Ну, того не жалко. Злоба у нас на них немалая была. Что творили-то»

Из письма матери и бабушки на Восточный фронт сыну и внуку обер-лейтенанту Рихарду Ланге. Гермиц, 30 июня 1941 года:

«Кинотеатры теперь переполнены с раннего утра до самой ночи. Каждый немец хочет насладиться зрелищем побед в России и увидеть поставленного на колени врага. Даже я, добрая и уже немолодая женщина, истовая и примерная католичка, получала огромное удовлетворение при виде взятых в плен и тысячами бредущих по дорогам этих преступных типов, и особенно при виде их бесчисленных трупов. Эту хронику я смотрела по 3–4 раза. О, эти страшные, преступные, тупые лица, по всей видимости — жиды. А потом еще женщины с ружьями и жалкие изголодавшиеся дети, больные и зараженные паразитами. Имеют ли эти твари и их преступное государство право на жизнь»

Эти «твари» пошли на страшные жертвы и сумели отстоять и свое право на жизнь, и право на свободу и независимость их государства. И по вполне понятным причинам хотели, чтобы и следа на их земле не осталось от той «цивилизованной» нечисти, которая пришла на нее жечь, грабить и убивать. Кто из нас, потомков, возьмется их за это судить.

Словарь войны

Окопный сленг — солдатский язык Великой отечественной — был афористичным, точным, истинно народным и частично сохранился даже до наших дней.

Официальные названия оружия и боевой техники солдаты, как правило, не использовали, применяя для этого собственные наименования, чаще всего ласковые или шутливые, грубоватые, но тоже, как правило, произносимые с любовью и уважением.

Отдельные виды вооружения имели сразу несколько наименований, и одну из лидирующих позиций занимал здесь самолет По-2. Наиболее известное его имя «кукурузник» сохранилось до наших дней, однако кроме этого его именовали «огородником», «совой» (за ночные полеты на бомбардировки), а на Волховском фронте называли почему-то «Никита-приписник». Позже, по воспоминаниям фронтового журналиста Бориса Бялика, когда он превратил свою слабость (малую скорость) в силу и стал легким ночным бомбардировщиком, его с дружеским юмором прозвали «королем воздуха», или сокращенно КВ.

Кстати сказать, наземный собрат «короля воздуха» — советский тяжелый танк «КВ» (Клим Ворошилов) гитлеровцы весьма уважали и называли «черным мамонтом». Свой вклад в копилку имен По-2 внесли и немцы. Они называли его «лесник», «рус-фанер» (поскольку он имел деревянный фюзеляж), а также «зингер». «Древние русские бипланы мы называли «зингеры», — вспоминал после войны один из солдат вермахта. — Потому что считали, что их моторы звучали как старые швейные машинки».

Ну, древний, не древний, а за сбитый По-2 в немецкой армии полагался незамедлительный отпуск на родину, что говорит само за себя.

Уважительно именовали враги и наш знаменитый штурмовик Ил-2 — «черная смерть», или менее громко — «руссише штукас» (по аналогии с немецким пикировщиком Ю-87 — «штука»). Советские пехотинцы действительно любимый ими самолет (ведь именно «Илы» непосредственно поддерживали с воздуха наши войска и часто несли при этом большие потери и от огня с земли, и от вражеских истребителей. — Авт.) именовали шутливо-любовно «горбыль» или «горбатый» — за конфигурацию корпуса.

Немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87 наши солдаты называли либо «лаптежниками» (за неубирающиеся во время полета шасси), либо «музыкантами» — на этих самолетах была установлена специальная сирена, которая при пикировании машины издавала душераздирающий вой.