Обитель - Захар Прилепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галя засмеялась.
Вокруг них суетилась Мари, не зная, что делать.
Да ничего не надо, бери своего суженого за ноги, понесли.
…Домой шли по лёгкой зыби. Дорога до монастыря казалась близкой. Надо было только увидеть маяк.
* * *На второй день они поругались.
Лодка еле ползла, как будто течение шло им навстречу.
Мотор сердился.
Волны толпились и оскаливались.
На дне лодки постоянно была вода.
Они сначала выбросили все вещи, которые посчитали нужным забрать с этого островка: чужие котелки, одеяла, лом, лопаты — куда столько, не увезёшь…
Мари вздыхала, вздрагивала и провожала каждую вещь печальным, тонким, еле слышным вскриком.
Галя бесилась на эти вскрики, но молча.
Артём от вещей избавлялся с удовольствием, словно с вещами его бы дома не приняли.
— Зачем ты выкинул топор? — вдруг крикнула Галя.
— Ты сама велела, — ответил Артём.
— Я не велела, — крикнула Галя.
— Нырнуть? — спросил Артём.
Галя была цветом в зелень, очень уставшая, — у неё начиналась морская болезнь. Иностранец — Мари называла его Том, значит — Том, — был по-прежнему плох: Артём с некоторым даже интересом наблюдал, как из человека уходит жизнь — как из песочных часов.
Несколько раз пробуждавшийся от забытья Том начинал говорить Мари что-то важное, но она не могла разобрать и клала пальцы ему на губы. Пальцы у неё были длинные, красивые: Галины руки были меньше, обветренней, сильней.
Том лежал посреди лодки на сваленных комом одеялах. Ногами он упирался Гале в колени. Ноги его тряслись в качке, как неживые и отдельные.
Галю мутило от солёного воздуха, от Артёма, от качки, от чужих людей в лодке, она не сумела больше терпеть — и её вырвало.
«Это тебе за топор», — подумал Артём, гоняя по дну воду ногами. Его тоже подташнивало. Он искал, что бы ещё выбросить.
«Скоро Том отойдёт, его выбросим», — успокаивал себя Артём, косясь на Мари.
Мари было жалко — она, казалось, не может даже допустить, что её муж смертен.
Чем больше Артём присматривался к ним, тем лучше понимал, что это просто два чудака, устроивших себе несусветную глупость в виде, например, свадебного путешествия. И Тому, и Мари, наверное, было не больше тридцати — хотя она выглядела старше лет на пятнадцать, а он — вдвое старше себя.
Разбирая вещи, Артём в очередной раз угодил на крепко перевязанный, тяжёлый кирпич — всё собирался спросить у Гали, что это, и забывал.
Попытался развязать.
— Оставь! — крикнула Галя, и в сердцах поддала оборотов мотору.
Мари, время от времени помогавшая вычерпывать воду, от неожиданности качнулась и едва не повалилась.
Артём с улыбкой посмотрел на Галю и стал рвать зубами узел.
Галя бросила руль и встала.
Лодка поехала вбок, кругом, рискуя перевернуться. Галя села, — а то упала бы первой.
Мотор заглох.
— Отдай, тварь! — заорала Галя.
Мари тонко вскрикнула.
«Где их так учат вскрикивать… красиво…», — мельком подумал Артём.
— Сама тварь! — крикнул он и бросил кирпич этот к Гале, промеж ног полумертвого Тома.
…У всех нервы полопались.
Галя плакала.
Мотор молчал.
Снова посыпал снег. Носки красивых зимних ботинок Тома были в снегу, побелённые.
В двадцати метрах от лодки стояла прерывистая мга. В её прогалах было видно, что дальше — та же самая мга.
— Ты никто, — всхлипывала Галя, — тут мог быть кто угодно — я выбрала тебя: пустое место. Всё потеряла. Как ты смеешь?
У неё был нож, она взрезала узел на кирпиче, развернула пакет. Золотые монеты посыпались на дно лодки. Галя несколько поймала, пока сыпались, бросила в воду.
«Находил, значит, Эйхманис клады…» — отстранённо подумал Артём.
Золота ему не было жалко.
Мари смотрела на Галю.
Не сдержалась и порывисто встала, потянула руки к золотым, что-то по-птичьи вскрикивая.
— Сядь! — одёрнул её Артём и рванул назад за низ плаща. — Сядь, не мешай! Мы сеем золото. Право имеем.
Галя оттого, что Артёму было всё равно, разрыдалась ещё сильней.
— Украла! — почти рыча, говорила она. — Украла ради тебя у Эйхманиса! Ты!.. Эх, ты!
«Так уж ради меня…» — думал Артём, глядя на Галю.
— Ты самый ничтожный был! — крикнула она, отдышавшись, и снова бросила золотые в воду; они тонули быстро, словно для этого и были созданы. — Самый! Из всех! Хуже тебя только Ксива! Я бы с Бурцевым… Бурцев лез, мразь. А ещё лучше б с Василием Петровичем, с этим палачом богомольным… Достала бы сиську в любую минуту, сказала: «Соси!» — и все бы выстроились в очередь…
Артём продолжал гонять ногами воду, изредка взглядывая, как Галя ищет и находит монету, а потом неловким, женским движением бросает её.
Мари безучастно смотрела в сторону, но при всяком Галином жесте чуть вздрагивала и косилась.
— В тебе притворства не было — одна в тебе была заслуга, — кому-то объясняла Галя. — А теперь я вижу: тебе притворяться нечем.
Галя сгребла из-под лавки, промеж ног Тома, целую горсть монет и кинула через Артёма, через Мари, за их спины.
Артём ловко поймал одну и мягким движеньем вернул Гале в ноги: необходима вторая попытка.
— Сука, какая сука! — выругалась Галя, поводя глазами, как слепая. — Он же знал, что я с тобой буду. Он нарочно тебя вытащил, чтоб меня отвлечь. Чтоб я не дёргалась. А сам с этими блядями… — Артём, поначалу примерив эти слова исключительно к себе, понял, что речь уже не только про него.
— Знаешь, почему он чаек не убивал? — спрашивала Галя, хотя и не у Артёма вовсе. — Потому что он сам на чайку похож. Разве не видел его профиль? Я Троцкого повесила на стену нарочно — он был уверен, что я спала с ним. А я его злила!
«И что, не спала?» — хотел спросить Артём, но не стал.
Никакой любви у него к этой глупой женщине не было.
И у неё к нему.
* * *Какого-то островка достигли только в следующие сутки.
Невозможно было сразу понять, эта ли твердь попадалась им на пути сюда или другая.
В пути у них кончились запасы пресной воды.
Вроде была ещё фляга — и непонятно куда делась. Может, забыли на том острове, где нашли иностранцев.
Разожгли костёр, повесили сушить вещи — с них капало. Подставили посуду.
Ждали, затаившись, когда хотя бы с половину миски накапает.
…Оказалось — солёная. В море шёл солёный снег и лили солёные дожди.
Галя швырнула от злости железную миску. Она упала на камни, с дребезгом подпрыгнула.
Артём пошёл по острову искать дрова. Вблизи воды всё было голое, каменистое — волны и приливы смывали всё живое. На холмах ещё виднелась жухлая травка. В низинах нашёл несколько неизвестных ему кустов, маленькие деревца.
На обратной дороге встретилась Галя. Судя по всему, она искала его и нашла по стуку топора.
Вела себя как ни в чём не бывало.
— Надо сразу дальше идти, — сказала Галя. — А то умрёт. Как не умер ещё…
Артём пожал плечами: ему было всё равно — плыть так плыть.
— Посмотреть на тебя, так тебе что воля, что тюрьма, что вода, что суша, — сказала с некоторой, впрочем, мягкой издёвкой Галя.
— Суша и воля мне нравятся больше, — просто ответил Артём.
— Есть такое слово: волелюбый, — сказала Галя и, помолчав, добавила: — Не про тебя слово.
Артём молча нёс, прижав к груди, кривые ветки, всё время залезавшие ему в лицо.
— Пойдём не в Соловки, а в Кемь, — безо всякого перерыва продолжила Галя. — Там высадим этих, на материке сами разберутся. А мы попытаемся сесть на поезд и отправиться в любую сторону. Ты как? — и она остановилась.
Артём тоже остановился. С полминуты они смотрели друг на друга.
«А я ведь целовал это лицо…» — подумал Артём. Чувство было такое, что всё происходило в позапрошлой жизни. Но это была неплохая жизнь. Или не самая плохая.
— Конечно, Галя, — сказал Артём, — вместе будем.
И они пошли дальше рука об руку, хоть и не касаясь друг друга.
— Артём, извини, — быстро сказала Галя.
— Не надо, я понимаю…
Том так и лежал в лодке. Мари дожидалась их, чтоб перенести мужа вместе.
— Натрите его водкой, и сразу пойдём, — Галя махнула рукой в сторону Соловков.
Мари всё поняла. Она стала понимать с первого раза.
– «Не по плису… не по бархату хожу…» — пропел Артём, сталкивая лодку в воду.
Из лодки на него смотрела Мари с испуганным видом, словно Артём мог не успеть запрыгнуть и остаться на острове.
Вторую строчку Артём допел, уже забравшись в лодку и залихватски обняв Мари за плечо. Она не противилась.
Галя посмотрела на них и усмехнулась. Кажется, без обиды.
Ветер был попутный.
Через час начало темнеть и явственно обозначился свет маяка.
Первым этот свет увидела Галя и окликнула Артёма, сидевшего к ней лицом: посмотри.
