Прогрессивный сатанизм. Том 2 - Мильхар

Влекла прохладою нетварной.

В сиянье утренних небес

Я умер, но в ночи, – воскрес.

Damian Mendes. Одиночество

Мелодичные звоны бокала

Заглушают седое пророчество,

Ночь друзей у меня отобрала -

Подарила взамен одиночество.

И не важно, какого я племени,

Кто мой дед, каково моё отчество,

Лишь стучит молотками по темени,

Час за часом, моё одиночество.

Пусть печально проходят прохожие,

Пусть о власти мечтают высочества -

Я закопан во дни непогожие,

И придавлен плитой одиночества.

Damian Mendes. Смерть

Смерть бывает прекрасной,

Смерть бывает простой,

Страстной, страшной, ужасной,

Одинокой, больной.

Смерть приходит надменной,

Или хитрой лисой,

Или той, неизменной,

С острозубой косой.

Смерть и я ожидаю,

В тот, загадочный сон,

Я давно улетаю,

Я давно погружён.

Seol. Некромант

Здесь так тихо. Спокойные тени лежат

На ступенях старинного склепа,

И высокие травы о чем-то шуршат,

Много лет отмечая рассветы.

Только вечный покой. Ни добра нет, ни зла,

Для того, кто лежит погребенным,

Бесконечна забвения вечная мгла,

Только надпись на склепе все помнит:

"Здесь лежит славный воин, достойнейший сын,

Защитивший от зла светлый край сей.

Он погиб, заслонивши собой нас от тьмы,

Победив в страшной битве последней".

"Ты всю жизнь воевал, ты покой заслужил.

Отдыхай, ибо зло не воспрянет".

Что ж, забавно – он мертв, ну а я еще жив…

Вот и вход, полускрытый тенями.

Я вхожу в этот склеп, не склонив головы,

Я не знаю почтения к мертвым.

И коснувшись руками надгробной плиты,

Я смотрю в барельеф полустертый.

Под тяжелой плитой – побелевший скелет,

Смерть равняет героев и трусов.

Вот – ты мертвый лежишь, ничего в тебе нет,

Что могло б мои планы нарушить.

Кто был дорог тебе – тоже в землю легли,

За кого ты погиб – тех забыли,

Их могилы давно полыньей заросли,

Имена их засыпаны пылью.

А я выжил. Ты слышишь ли, славный герой,

Как сейчас над тобою смеюсь я?

Очень скоро ты тоже почувствуешь боль,

Боль бессилья, увечья, безумья…

Из безвременья тьмы мне послышался стон,

Даже в смерти герой понимает:

Кто вошел в его склеп – как он жив и силен,

Тот, кто череп его подбирает.

Tanda. Гимн пламени

Здравствуй, пламя! Жарко, юно,

Очаровывай, мани!

Ты, что породило струны -

Дивной музыке сродни.

Ты во тьме рисуешь знаки

Азбук всех и чисел всех,

Хлебом обращаешь злаки,

Даришь силу, даришь смех.

Мощно, радостно и властно

Зажигаешь страсть в крови,

Так же дерзко и прекрасно,

Как огонь земной любви.

Пусть священник всласть токует,

Лжёт про ад, пугая чернь:

Кто таким тебя рисует -

Глупый, слабый, жалкий червь!

Помним: на кострах сжигали

Книги и еретиков.

Быть из пепла урожаю -

Мыслей свет во мгле веков.

Ослепительность, античность,

Зевс, Озирис, Люцифер,

Гордость, ум, отвага – личность! -

Пламя дальних, ближних сфер,

Навсегда останься с нами,

От невежества храня!

Смейся, пламя! Вечно пламя

Прометеева огня!

Tanda. Вавилон

Здравствуй, мой Вавилон! Город марева, южного жара,

Город каменных профилей мудрых царей и зверей,

Грохотанья повозок, немолчного ора базара,

Мудрых свитков, бордовых гранатов в тенистом дворе.

Проклинали рабы тебя, злобно шипели: "Блудница!" -

Ты отряхивал прах их, при жизни сошедших во прах.

Здесь проходит Иштар горделивой походкою львицы,

Ласки любящих здесь озаряемы светом костра.

Город дерзких людей, и в бою, и в объятиях смелых -

И вольготно нагим, на прогревшейся за день земле,

Проводить языком по мужскому иль женскому телу,

Изгибаться, забывши про всё, в сладкой трепетной мгле.

Кто любим, тот свободен, силён, выше всякого бога!

Потому и возносится – видно отвсюду окрест -

Башня (в небо укол остроги – не решётка острога),

И её не придавит, уродлив, кладбищенский крест.

Руку я рассеку – Вавилон, моей крови отведай! -

Это малый отдарок за то, чем владеть довелось.

Поражение гордых ещё обернётся победой,

Мы вернёмся сюда, в этот город, знакомый до слёз…

Tanda. Странники

1

Мы ищем себя на морском берегу

(Нет покоя нам, нет покоя!),

Валов несметных нам радостен гул

На морском берегу.

Но не найти себя в буйстве вод

(Нет покоя нам, нет покоя!),

И снова корабль наш утлый плывёт

Среди бушующих вод.

Мы ищем себя среди чёрных скал

(Нет покоя нам, нет покоя!),

И так же остра любовь и тоска

У чёрных с древности скал.

Но не найдём себя в тайнах глубин

(Нет покоя нам, нет покоя!),

Хоть помнят камни отзвуки битв

Во мраке мудрых глубин.

Мы ищем себя на просторах степей

(Нет покоя нам, нет покоя!),

Где яростна ветра лихого песнь

О дикой воле степей.

Но не найдём мы себя в полях

(Нет покоя нам, нет покоя!),

Полыни, вереска и ковыля

Нам будут чужды поля.

И не оставим поиски мы

(Нет покоя нам, нет покоя!),

Даже в объятьях сжигающей тьмы

Не оставим поиски мы.

Хоть слышен костра погребального треск

(Нет покоя нам, нет покоя!),

Мы продолжаем вперёд смотреть

И на погребальном костре.

(музыка)

2

Нас ничто не избавит от тяги к чужим языкам,

К ним приникли губами мы, словно к колодцу в пустыне,

Словно знаем, что будем мы живы и кровь не застынет

Лишь дотоле, покуда чужая речь дивно близка

И сладка, будто спело-медовая, сочная дыня…

Но везде, и для всех, и навечно нам быть в чужаках,

Ибо сказано было, и правда одна на века:

"Если мыслишь инако – да будешь ты изгнан отныне!"

Но в изгнаньи свободу мы приняли; кару – как дар

Мы воспели на странном и терпком смешеньи наречий,

Языков родниково-хрустальных живая вода

Нас омыла – она от забвенья и смерти излечит;

И мы счастливы, словно безумец влюблённый, когда

Перед встречей с любимой живет ожиданием встречи.

Tanda. Юлиан

1

– Не ходи во Фригию, Юлиан,

Изгони сперва христиан из войска!

– Я философ, император, но не тиран -

По империи пойдут беспокойства…

– Не ходи во Фригию, Юлиан!

Смерть кошачьим глазом глядит тебе в спину!

Бед не оберёшься от христиан,

Суждено тебе во Фригии сгинуть!

Ах, пророчеств тёмных густой туман,

Предсказаний страшных глухие тени…

" Не ходи во Фригию, Юлиан!" -

Только не спасает предупрежденье.

И уже роса поутру блестит -

На траве рассветные сохнут слёзы.

Снова приближается стук копыт -

Стычка пограничная – несерьёзно…

Правду прорицал в давнем прошлом жрец:

И, ударом в спину, как колос, срезан

Падает с коня император-мудрец.

Меркнет свет. Последний уходит Цезарь.

2

В чеканной классике латыни

Легко читаются слова:

Пусть мир падёт, пусть кровь остынет,

Но мысль останется жива.

И, сколько б ни было событий,

Но остаются навсегда

Любовь, поэзия, открытья.

Все остальное – суета.

Иди над пропастью ошибок

По тонкой ниточке вины:

Ведь только дерзким – путь к вершинам,

И тьма забвенья – остальным.

Распятье сморщенного бога

Не защитит и не спасёт.

Простые буквы смотрят строго,

А мир пылает и цветёт.

Tanda. Посвящение Анжею (Nicodimus'у)

Обернулось властью счастье и исчезло – не найти.

Мы уходим, не прощаясь. Там, за зарослями – Стикс.

Наши старые забавы остаются в городах.

Мы уходим, улыбаясь. Не вернёмся никогда.

Мы уходим, мы уходим в тополиную метель,

К непогоде, к непогоде, к холодам и темноте.

И, намеренно небрежно разрывая сладкий плен,

Расстаёмся мы с надеждой – те, кто смели повзрослеть,

Те, кто головы не склонит перед богом и бедой

Ни на гибельном изломе, ни за черною водой.

Мы уходим, мы уходим в тайну ночи, бездну дня,

В шорох волн и звон мелодий, в дождь и магию огня.

А идущим вслед за нами, по наследству или в дар:

Наша огненная память – семенами – в городах.

Да поможет знанья дерзость уберечься, не остыть

От жестокости недетской и от детской слепоты!

Мы уходим, мы уходим в тополиную метель,

К непогоде, к непогоде, к холодам и темноте.

Мы уходим, мы уходим от костров, чей горький дым

Нас проводит, нас проводит к свету Утренней Звезды.

Tanda. Вальпургиева

За холмами – закат. Ярко-алое в кубке вино.