От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 2 - Петр Краснов

Девочка снова запела, совершенно правильно грассируя слова:

Alons enfants de la Patrie,Le jour de gloire est arrivИ,Centre nous de la tyrannieL'Иtendart sanglant est levИ..

(*-Идем, дети отечества,День славы настал!Против нас поднялосьКровавое знамя тирании.)

— Где же ты училась французскому языку, — спросила Оля, когда девочка кончила петь.

— Мама учила. Мама француженка была. Она шляпки в Петербурге делала. Я тоже умею.

— Что же ты умеешь?

— Цветы делать. Мама меня очень любила.

— Что же ты тут делаешь?

— Ничего. Пою. Хожу по русским.

— Где же ты живешь?

— Нигде.

— Как нигде?

— Где добрые люди устроют.

— Как же так?

— Как птицы. Птичек Бог кормит и меня не оставит, — повторила она чью-то фразу.

— Павлик, Сергей Ипполитович, — взволнованно воскликнула Оля, — я возьму ее. Ей надо помочь. Тебя как звать?

— Анелей.

— Аня. Милая… Да ты сегодня кушала что-либо?

— Нет еще. Сегодня все так неудачно.

— Постой… Мы тебя как-нибудь накормим.

— Чаю дайте… Сухарика. Больше ничего не надо, — сказала девочка.

— Пойдем к нам. Ах ты, бедная моя… И какая красавица!.. Напротив, через дорогу, за открытою дверью, обвитой глициниями, в лиловом сумраке на мраморном полу танцевали, обнявшись, две босоногие девочки. Дальше сверкал золотом и бриллиантами берег, и плескалось о него темно-синее, густое, теплое море.

LIII

— Ты не переменишь своего решения, Ника, — спросила Оля. — Ты решился?

— Да, — коротко ответил Ника.

— Тебя могут узнать и тогда… — сказал Ермолов.

— Расстреляют. А может быть, и замучают. Я знаю. Но милые, родные мои, вы знаете, сколько разных причин заставляют меня идти на это… Расстреляют… — а на войне разве не могут убить? Конечно, это не то же самое. Переживания иные, но… Я считаю, что это необходимо во имя Родины. Кроме того, вы знаете, у меня есть и личное дело… Таня Саблина там… — глухо сказал он.

Братья молчали. Наверху на балконе девочка пила принесенный ей Олею чай с сухарями. От акаций шел пряный аромат. Море и далекий берег с розовыми горами казались волшебною декорацией.

— А как же вы порешили? — спросил Ника. — Когда и где свадьба?

— В Константинополе через месяц, — отвечала Оля.

— А потом?

— Сережа и Павлик едут в Крым к Врангелю. Кажется, там снова будем драться.

— А ты?

— Не знаю. Я не хочу мешать им. Не хочу быть им обузой. Посмотрю. Может быть, останусь здесь. Здесь Ростовцева, Ротбек, кажется, дело будет. Проживу. Женщинам не место в крепости. А ведь Крым это крепость. Но все-таки, Ника, не передумаешь ли и ты? Так жутко тебя отпускать! Что же ты думаешь делать там? Как ты будешь работать?

— Я знаю, как трудна будет моя работа. Мне придется служить под красными знаменами III интернационала, носить победную звезду Антихриста… Может, и через кровь придется пройти!.. Но… Во-первых, нужно знать… Чтобы победить противника, нужно узнать его и нащупать его слабые места. А мы ничего не знаем. Прежде всего: революция или бунт были в марте 1917 года и как следствие этого в октябре? Если это революция, — надо ждать, во что выльется она, надо терпеть и бороться путем воспитания народа. Если бунт, надо подавить его самым жестоким образом, вернуться к прежнему положению, к монархии и тогда устранить все те причины, которые вызвали этот бунт. Но узнать это можно только в России, кипя в советском кровяном котле… Другой вопрос, который так же мучит меня. Кто наши союзники и кто враги? Есть ли вообще у нас союзники и друзья или только враги? Все то, что мы видели от англичан и французов — так двусмысленно. А что, если они не с нами, а с ними? Что происходит в России: страшная работа тайных сил, задавшихся целью разрушить Россию, уничтожить лучших людей, потом воцариться над всем миром, или все эти рассказы о масонах, о работе дьявола, о тайных ложах и сложной иерархии — есть плоды воображения расстроенных нервами людей и перед нами только обострившаяся до последней крайней степени борьба капитала с рабочими? Кто такие — Ленин и Троцкий? Просто сумасшедшие, мерзавцы, из личного честолюбия, из садизма льющие человеческую кровь, или это послушные слуги кого-то высшего, толкающего их к уничтожению России. Мы ничего не знаем. Достойны они только веревки, или их нужно сжигать на медленном огне? Что такое красная армия? Каков ее быт? Павлик, Ермолов! Ведь служат там русские офицеры, ведь живут там русские люди! Мы видали пленных. Э, нет! Это не то!! Надо войти в их казармы, надо подружиться с ними, войти в доверие и узнать, как стали они такими? В сердце моем будет знамение креста, в душе молитва к Господу о прощении. На устах: хула на Бога… Но я открою сердце свое многим и многим и обращу многих. Я иду проповедовать слово Христово в страну одичавших людей… Я не верю в то, чтобы здесь что-нибудь вышло. Те же люди, те же помощники: англичане и французы, те же методы, та же «новая тактика и новая стратегия», — я боюсь, что катастрофа будет хуже Новороссийской… Я, милая Оля, Павлик, Сережа, родные мои, — стосковался по Петербургу, по северному небу, по белым ночам. И не могу… не могу я больше. Сейчас я иду один… Но, может быть, скоро нас будет там уже много, и мы ударим по больному месту… Может быть, я отыщу там Таню Саблину… Спасу ее…

Все примолкли. Синее море плескалось о золотой берег. Далекие розовые горы были так неправдоподобно красивы. Голубоглазая девочка в розовом платье стояла среди кустов, покрытых розами. Зеленая ящерица застыла на мраморной ступени. По улице бежали ослики с красными бархатными седлами и мальчишки гнались за ними. Тихий ветер нес аромат лиловых глициний, и остров был напоен миром и красотою. Но буря была в молодых сердцах. Что нужно делать и как и где лучше умереть, чтобы спасти Родину!! Свою юную и прекрасную жизнь несли они на алтарь отечества и не знали, где даст успех эта жертва, где тот алтарь, на который надо отдать ее на сожжение.

Девочка пела:

Alons enfants de la Patrie,Le jour de gloire est arrivИ,Centre nous de la tyrannieL'Иtendart sanglant est levИ..

Ее мать столкнули в воду французы, а она поет марсельезу. Она одинока на белом свете, и ей только семь лет, и она поет.

В кустах чирикают птицы, толстый шмель жужжит над алою розою, возле клумбы нарциссов притаилась желтая птичка, и Отец Небесный питает их всех. Буря стихала на сердце. Розовые горы и сверкающее за горами небо своим безмолвным языком внятно говорили душе о вечном и прекрасном. И понятно становилось, что Ермолов женится на Оле Полежаевой, а потом вместе с Павликом едет на фронт к Врангелю в Крым, что Ника едет искать Таню и работать на оздоровление русского народа в самой республике Советов. Так надо…

Девочка поет среди роз те песни, которым ее учили в Кисловодске, Новороссийске и Одессе. Девочка поет, а внизу две другие девочки в рамке из глициний танцуют в лиловом сумраке, и подбегают уже к самому фонтану на площади серые ослики с красными седлами, и плещет море — это жизнь…

Дрожат в розовом тумане, покрытые синим пухом, как спелые сливы, далекие горы и на них грезятся пальмы, караваны верблюдов и стройные минареты.

Но вся несказанная красота, разлитая кругом, не властна над тремя юношами и одной девушкой, что замолчали, тесно прижавшись друг к другу, на каменных ступенях.

Ибо все думы их об одном, что смутно мерещится далекой, несбыточной надеждой, сжимая сердце сладкой и острой болью.

О тебе, пресветлый град Китеж!.. О тебе, Россия!!

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

I

У политкома кавалерийского полка Коржикова вечеринка. Собрались: командир полка, несколько коммунистов, два чекиста, члены Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией — латыш Гайдук и Шлоссберг, со Шлоссбергом его неизменная спутница, чекистка Дженни, и еще две комиссарские содержанки: сод-ком, обе бывшие барышни общества, Мими Гранилина и Беби Дранцова. Всего человек двадцать собралось у Коржикова в недавно занятой им и отделанной для себя квартире в казармах полка.

Несмотря на жаркий июльский вечер окна в квартире закрыты. С бульваров и с Невы тяжело пахнет нечистотами. Бульвар и улица поросли через камни травою и пустынны. У подъезда дежурят два облупленных автомобиля: один — каретка для отвоза содком, другой, открытый, для чекистов, если бы они где-либо понадобились.

Над Петербургом теплая спокойная ночь. Нева тихо катит темные, густые, холодные волны и сверкает под месяцем серебряными искрами. На ней не видно пароходных огней, и темным призраком застыл у Николаевского моста низкий и длинный миноносец. В домах нигде не видно света, и самые дома кажутся уснувшими вечным сном. У мостов ходит стража для осмотра прохожих, но прохожих нет. Город тих и как бы вымер.