Второй пояс. (Откровения советника) - Анатолий Воронин

Минут через пять — десять в комнату прошли еще трое афганцев, с двумя их которых хозяин начал лобызаться точно так же, как до этого проделал со мной и Мир Акаем. Позже выяснилось, что двое были такими же гостями, каковыми являлись и мы, а третий — его родной сын. Мне и Мир Акаю пришлось заново встать и тоже поприветствовать вошедших. Только после того, как все присутствующие перецеловались и переобнимались, хозяин предложил занять им свои места у достархана. Тут же, как по мановению волшебной палочки, посреди этого импровизированного праздничного стола появилось огромное фарфоровое блюдо с жирным, ароматно пахнущим пловом. От одного только этого запаха у меня во рту началось обильное слюноотделение. Рефлекс, однако. Все тот же молодой парень, что принес блюдо с пловом, быстро расставил перед нами пиалы с шурпой и небольшие пиалочки для спиртных напитков. На достархане, словно из воздуха материализовалась литровая бутылка «Столичной», а следом за ней маленькие, стеклянные бутылочки с «Кока-Колой» и «Спрайтом». Кроме плова появились еще какие-то кушанья, резко пахнущие специями и приправами, а также фрукты, овощи и традиционные восточные сладости. Яств было так много, что я боялся даже шевельнуть ногами, дабы нечаянно не задеть ими расставленные блюда и тарелки, доверху наполненные афганскими «деликатесами».

И праздничный обед начался.

Первый тост поднял сам хозяин. Он говорил очень долго, а все присутствующие афганцы только кивали головами да цокали языками в знак согласия с тостующим. Я силился понять, о чем всё-таки идет речь, но поскольку хозяин дома говорил на пушту, уловил только отдельные фразы, из которых следовало, что он очень рад гостям, которые сегодня посетили его скромное жилище. Странное дело, у нас на родине за гостей пьют тогда, когда все пьяны, и пора уж расходиться, у афганцев даже в этом вопросе все через задницу. Азия, одним словом.

Потом был тост за их родину — Афганистан, и слово взял Мир Акай. Он говорил мало, но ёмко. Суть сказанного им свелась к тому, что эта братоубийственная война должна рано или поздно закончится. В контексте с его пожеланиями прозвучал мой третий тост, который вынудил всех присутствующих оторваться от подушек и встать на ноги. Так и стояли молча, склонив головы, упираясь затылками в низкий потолок. Помянули всех без исключения, независимо от вероисповедания, партийной ориентации и национальной принадлежности.

Перед моими глазами вдруг предстала картина того, что именно в этот момент в далекой Астрахани хоронят моего отца. Царствие небесное ему, и земля пухом!

Когда хозяин вновь взял слово для оглашения очередного тоста, я понял, по какому именно поводу сегодня в этом доме собрались гости. Оказалось, что его сыну в этот день исполнилось ровно тридцать лет.

Неужели это и есть тот самый сюрприз!? А я даже не побеспокоился о бакшише для «новорожденного».

— Э-э, товарищ командони, что же вы мне ничего не сказали, и не объяснили, в чем заключается ваш сюрприз, — с укоризной в голосе произнес я, склонившись к уху Мир Акая. — Знать бы такое дело, заехали бы в дукан, и я купил чего-нибудь юбиляру.

В свою очередь, командующий взглянул на меня удивленно, и негромко рассмеявшись, парировал:

— Какой такой сюрприз? Разве это сюрприз? Не, это не сюрприз — сюрприз еще впереди. Он будет здесь примерно через час. А подарок я от себя и от тебя уже купил. Вот сейчас ты его и вручишь виновнику торжества.

Мир Акай сунул руку внутрь своей национальной рубахи, и извлек оттуда целлофановый пакетик внутри которого поблескивая гранями хрустального стекла, лежали фирменные часы «Ориент».

«Пожалуй, на шесть штук «афошек» потянет», — промелькнуло у меня в голове. Такие часы даже я под дембель не позволил себе прикупить. Да и какой смысл покупать такие дорогие часы, если на те же деньги можно было приобрести с полсотни нормальных кварцевых часов. Их бы и самому хватило на всю оставшуюся жизнь, и всем близким родственникам и многочисленным друзьям-товарищам, с нетерпением дожидавшихся моего возвращения домой.

Мир Акай произнес хвалебный тост, а я вручал имениннику часы, которые он тут же нацепил себе на правую руку. Опять выпили. Юбиляр на радостях осушил всю пиалу, от чего, буквально на глазах резко захмелел. Совершенно не слушая окружающих, он стал громко рассказывать о том, как учился в институте в Харькове, как познакомился со своей второй женой — Оксаной.

— Случайно не она стояла во дворе, когда мы сюда приехали? — уточнил я.

Именинник посмотрел на меня недовольным взглядом помутневших глаз, и демонстративно откинувшись немного назад, ответил вопросом на вопрос:

— А что, есть какие-то проблемы?

— Да нет у меня никаких проблем. Но я удивился, что у этой девушки очень светлые волосы. Какой-то не естественный для афганских женщин цвет волос.

— А что ты имеешь против моей жены и её волос, — вдруг ни с того ни с сего завелся юбиляр.

Я уже был и не рад, что затеял разговор на эту тему. Кто бы мог подумать, что этот, с виду интеллигентный человек, окажется таким ревнивцем. Я начал оправдываться перед ним, чем только еще больше распылил его, и вынудил хозяина дома вмешаться в наш диалог. Он сказал сыну несколько резких фраз, и тот немного приутих, недовольно сопя и искоса посматривая в мою сторону. Видя, что на него никто не обращает внимания, именинник вдруг вскочил с места и пулей выскочил из комнаты. По дороге он здорово стукнулся головой о косяк низкой двери, отчего у меня самого зачесалась голова, словно это не он, а я набил шишку на собственной голове. Через несколько секунд из-под окна раздавалось надрывное гыканье блюющего человека.

— Водка не пошла на пользу, молодой еще — вполголоса констатировал Мир Акай.

А застолье тем временем продолжалось. Хозяин дома поставил в «видак» новую кассету с боевиком, в котором участвовал Брюс Ли, и мы вперили свои взоры в экран телевизора. Возвратившийся юбиляр тоже сел смотреть фильм, беспрестанно комментируя происходящие события. На каком-то этапе своего нудного гундения он договорился до того, что может не хуже Брюса махать руками и ногами. Как бы в подтверждение своих слов, он предложил мне потягаться с ним, и выяснить, чьи руки сильнее. Я попытался, было, отмахнуться от него как от назойливой мухи, но, не тут то было. Он стал обвинять меня, и вообще всех шурави в трусости и физической немощности, чем здорово задел мое самолюбие. Такой наглости я бы даже близкому другу не простил, не то, что этому сопливому «муртузею».

— Давай, давай, Анатолий, покажи ему, на что способны настоящие мужики — шуравийские мушаверы, — подзадорил меня командующий.