Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора - Лев Кассиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спокойно, спокойно, ребята! – продолжал тихо говорить капитан, а сам уже с отчаянием сознавал полную свою беспомощность. «Что же делать, что же делать, как выйти из положения?… Ведь посадят, факт, насильно посадят. Не выбросить же его потом за борт!»
И вдруг он случайно взглянул на внешний рейд. Из труб эсминцев и линкора валил густой жирный дым. Эскадра, видимо, снималась с якоря, иностранная эскадра. Вероятно, там сам адмирал на флагмане.
– Еремчук, – шепнул капитан, – быстро! Стань на фалы, подымай «ОВ»… Живо, давай! Петров, к тифону, открой сигнал! Ходи веселей – моментом!
Полицейские напирали. Медленно, молча, вершок за вершком сдавались кимовцы. Пассажир был уже почти на самой палубе. И вдруг засипел, заревел и завыл могучий тифон «Кимовца». Он ревел не умолкая целую минуту, на мгновение как бы передохнул и снова взвыл. Это был сигнал о бедствии. И в ту же минуту на мачте взвились два цветных флага – «О» и «В»: «Терплю бедствие».
– Вы что, с ума сошли? – закричал Громковой, бросаясь на мостик. – Прекратить сигналы! Опустить флаги! Ле бандиере!.. Де сигнале!..
Но заставить замолчать тифон было нелегко. Петров крепко-накрепко прикрутил проволокой рычаг гудка к трубе, и тот теперь ревел неумолчно. Полицейские пытались снять флаги бедствия, но ловкий, как белка, Еремчук, забрался с ворохом сигналов на верхушку мачты и перевесил флаги повыше. Полицейские топали внизу, по палубе, размахивая револьверами, но стрелять не решались…
Горластый гудок «Кимовца» заливал тревогой тихую лагуну порта. И переполох оглушил мирный тропический день.
Капитан видел: на всех пароходах, стоявших в порту, грузчики прекратили работу. Они подбегали к борту и, прикрыв ладонью, как козырьком, глаза, старались разглядеть, что происходит на рейде. Да и было на что посмотреть! Огромный корабль с красным флагом за кормой здесь, в порту, среди бела дня подымал один сигнал бедствия за другим. Полицейские суетились на его палубе, не зная, как видно, что делать. На берегу собиралась обеспокоенная толпа. Кто посмелее, те уже прыгали в лодки. К «Кимовцу» со всех сторон мчались легкие белые суденышки. Татакали полицейские мото, визжали уключины. Полуголые туземцы лихорадочно гребли к советскому теплоходу, вскидываясь при каждом взмахе красных весел.
На кораблях эскадры заметили тревожные сигналы.
На ближайшем миноносце взлетели вверх флажки международного свода «О» и «Д». По своду это обозначало вопрос адмиралу: «Полагаете ли вы, что нам следует пройти без внимания мимо судна, которое находится в столь бедственном положении?»
Но Громковой уже понял, что дело скандально проваливается. Широкая огласка была тут недопустима.
– Ферма!.. Отставить! – завопил он полицейским. – Вы убирайтесь вниз, о, диаболо!.. – накинулся он на пассажира. – Капитан… Григорий Васильевич… бог мой, к чему такой тарарам?… Зачем сор из избы?… Дорогой мой… давайте ладком, мирком…
– Так когда начнем выгрузку? – не спеша осведомился капитан.
– Ах ты боже мой! За нами дело не станет… Сколько шуму из-за пустяков! – Громковой метался, стараясь перекричать гудок. – Только прикажите замолчать… Я совсем оглох от этого воя. И, умоляю, снимите флаги, скорее!
– Сейчас, – сказал капитан, как бы прислушиваясь, – одну минуту. Действительно звучно. А вот еще послушали бы вы, как у наших сверхскоростных ястребков-самолетов моторы ревут… Куда там нашему тифону! М-да… Ну, а как насчет вынужденного простоя и удлинения рейса досюда? Придется вам уж на себя записать.
Громковой оторопел.
– Позвольте, капитан! В нашем чартере, в нашем договоре, значится… в случае задержки судна властями…
– Не согласны, значит?… Петров, открой воздух на второй тифон.
– Хорошо, хорошо! Только прекратите это кукареку! – взмолился Громковой. – Вы же весь город переполошите… Вы меня буквально режете. Ну ладно, согласен! Слышите, согласен!.. Русским языком я вам говорю или нет?!
– Язык-то у вас русский, да выговор не наш. Ну да ладно! Петров, стоп сигнал! Еремчук, кончай! Воздух и флаги держать в готовности. А вы, – продолжал капитан, обращаясь к Громковому, – пожалуйте ко мне, подпишите что требуется. Прошу.
Он пропустил вперед белогвардейца и сам прошел за ним к себе в каюту.
Еремчук подмигнул вслед, не слезая со своей реи.
– Насчет водички там не забудьте, господин синьор. А то жажда слишком громадная… Вот и на нашем базаре ярмарка. Ну, что, Петров, скажешь? А и голова наш «дед»!.. Главное – выдержка. Вот мне не хватает чего.
И Еремчук вздохнул так, что флажок «О», белый, в синюю шашку, только что снятый с фал, заполоскал у него в руках…
Миноносец продолжал запрашивать адмирала, следует ли ему пройти мимо корабля, подымающего сигналы бедствия. На мачте флагмана резко взлетел сигнал: «Немедленно следуйте своим курсом».
– Вот то-то и оно-то, – сказал Петров. – Международный свод знать, конечно, необходимо, что и говорить… Да очень-то надеяться на него не следует. Главное, сам не плошай.
Матч в Валенсии*
Наш теплоход «Комсомол» стоял у стенки в испанской гавани Вилльянуэва дель Грао, близ Валенсии.
Война была в разгаре; в гавани и в городе все двигалось, жило, шумело тревожно и возбужденно.
Ждали очередного воздушного налета. Зеркальные окна магазинов были зарешечены наклеенными на стекло бумажными лентами. По вечерам город гасил огни и горели только синевато-фиолетовые фонарики у домов да летели во тьме пригашенные вполсвета фары машин, надевших темные очки. Ночью вдруг начинали по-волчьи выть сирены, взвывали до истошного визга, и город замирал в полной тьме и тревоге. А утром люди собирались у больших ярких плакатов, которые взывали к сознательности населения, просили не устраивать больших скоплений на улицах, ибо «враг ищет случая для массовых убийств».
И вот однажды утром рядом именно с таким плакатом мы увидели огромную афишу. «Футбол», – прочли мы на ней и забыли о соседнем плакате.
«Футбол! Валенсия – Барселона! Все на стадион!» Матч был назначен на воскресенье, а в пятницу к нам на корабль явился сам Мануэль Руфо, фаворит валенсийских болельщиков, лучший игрок валенсийской команды, обожаемый Маноло Руфо.
– Оле, Манолито, Маноло! – кричали ему грузчики, работавшие на нашем теплоходе.
И чемпион приветствовал их с трапа, весело помахивая рукой. Он был очень высок и крепок. На выпуклой груди его поблескивал значок Социалистического объединения молодежи. Держался Маноло с достоинством и просто, как человек, привыкший к славе, но не придающий ей слишком большого значения.
Мануэль пришел к нам, чтобы пригласить советских моряков на воскресный матч. Он принес кипу билетов.
– Это наш последний матч, – сказал он вздохнув.
– Последний в сезоне? – спросил его кто-то из наших.
– Может быть, и в жизни, – усмехнулся он, пожав широкими плечами, – кто знает… Но именно потому, камарадос, игра будет очень серьезной. Мы уже не первый год встречаемся с Барселоной. Каталонцы – наши старые противники на поле. Мы должны им напоследок всыпать за прошлогоднее поражение. Это была чистая случайность, клянусь вам, карафита, черт побери этого Санчо! Вы слышали о Санчо? Как, вы не знаете Санчо?! Что же на свете тогда вам известно, если даже о Санчо Григейросе вы ничего не слышали?! Григейрос – лучший игрок Барселоны, правый хав, будь он проклят, каналья! И таких хавов, поверьте мне, нет больше ни в одной команде на свете… От него не уйти, через него не пробиться, он мешает вам дышать, понимаете вы или нет? От него становится душно на краю поля. Кому, как не мне, знать это? Он правый полузащитник, а я – заметьте себе, ибо вы, вероятно, не слыхали и обо мне, – я, Мануэль Руфо, играю на левом краю. И даже мне не пробиться, не продохнуть от этого дьявола. Что за молодец! Но в воскресенье я ему докажу, что может сделать Маноло Руфо, когда он решил взяться за дело. Вы увидите. Приходите непременно. Скучать не придется. Это наша последняя встреча с ними на поле… Мы вместе уходим на фронт. Поезд отправляется через час после матча.
Он собрался уже уходить, но вдруг, вспомнив что-то, хлопнул себя по лбу:
– О, карафита! Чуть не забыл… У нас есть такой обычай. Самый почетный наш гость сам открывает матч. Советские моряки – лучшие гости Валенсии. Мы просим капитана русского корабля сделать первый удар по мячу.
Большой валенсийский стадион был полон в это воскресенье. Все билеты были проданы еще накануне, хотя у касс стадиона спорили друг с другом два плаката. Плакат муниципалитета просил не скопляться. Афиша союза молодежи призывала всех валенсийцев прийти на стадион, ибо сбор от матча шел целиком на нужды республиканской армии. Второй плакат переспорил.
