Эпоха мертвых. Дилогия (СИ) - Дмитрий Медведев

На ста тридцати километрах в час машина шла легко, как будто скорость на самом деле была ниже по меньшей мере вдвое. Я жал газ до упора, иной раз приближаясь к отметке «170», и тогда фокус начинало чуть-чуть потряхивать, но и то не так, чтобы испугаться и в панике давить на педаль тормоза. Наверное, с прежней хозяйкой машинка не знала скорости большей, чем сто километров в час. С другой стороны, водители в Польше любят лихачить, даже в городе, где спокойно невозможно перейти зебру. Если светофора нет, никто и не подумает тебя пропустить. Наоборот, перед самым переходом будут разгоняться, как будто нарочно…

— Нафига они ракетами своими разбрасываются? — задал я, в общем-то, риторический вопрос, но Леха все же изъявил желание ответить, привычно начав с ворчливой и самодовольной критики с переходом к диванному анализу ситуации.

— Логики у тебя нет. Кто у нас гегемон? Даже не гегемон, а гегемонище? Америка, кто ж еще-то. Экономических конкурентов — настоящих, полноценных — у них нет, в мифы о Китае я не верю, без обид. А вот в военном смысле Россия вполне себе могла их амбиции сдерживать, только и всего. То есть, в прямом боестолкновении против Америки и весь мир бы не выстоял, но потрепать бы потрепали. Нам же с тобой прямо сказали, сами военные — все, полный швах, нету армии. А у пиндосов, скорее всего, еще есть. Повоевали с зомбяками, те потом отхлынули подальше, и появилось время подумать. Россия провалилась в задницу куда глубже, чем Штаты. У тех хоть уши из ямы торчат, а наша с тобой Родина уже на дне, издыхающая, аки рыба на берегу, я это тебе даже без всякого Интернета скажу. Китай, скорее всего, тоже в отключке, с его-то населением полуторамиллиардным. Но ведь зомби по-тихому ушуршали с улиц и компактно скучковались не только в Штатах, а везде — уж наши западные партнеры-коллеги точно это знают, поверь. Значит, у русских и китайцев появилась возможность угомонить остатки своего народа и восстановить какую-никакую дисциплину в стране, не находишь?

— Нахожу…

— Вот, а чего тогда спрашиваешь? И, наконец, вывод моих пусть сумбурных, но все-таки логичных рассуждений — проще всего добить потенциального супостата, не давая ему даже головы приподнять. У американцев подавляющее преимущество в вооружении, подавляющее, нам такой арсенал и не снился.

— Это все ладно, но какого же художника такое мощное и ядовитое оружие применять? Нельзя уничтожить военные объекты этими, как их, конвенциональными боеприпасами?

— Можно, но че мелочиться-то, если заодно можно поставить небольшой такой экспериментик? Взорвать одновременно пару-тройку десятков ядерных боеголовок, подальше от своего эльфийского Заморья, и посмотреть, что будет дальше, выживут ли, так сказать, туземцы, или, если начистоту, лабораторные крысы. Вот, смотрят теперь, анализируют. Два в одном, приятное с полезным — и преимущество свое упрочили до недосягаемого уровня, и для науки пища.

— Лабораторные крысы, — тихо, медленно и вдумчиво повторил я.

А ведь так оно и есть — кто мы, как не беспомощные и ограниченные лабораторные крысы для заокеанских сумрачных гениев? Мы — не только русские, но весь мир, включая и рядовых граждан США. Чего только на нас не обкатывали. Маркетинговые приемы, изощренные политтехнологии, добровольно-принудительное приобщение к всемирной информационной кормушке, от которой уже не сбежишь… Да всего и не перечислишь. Так что переход к испытанию атомом совсем не выглядит неожиданным.

Я внезапно ощутил себя свободным. Точнее, меня, наконец, осенило, как назвать это чувство, родившееся в момент ядерного взрыва и долгое время оттесняемое и придавливаемое бурей совсем других, более ярких и горьких переживаний. Я свободен, ребята. И вы все свободны. Все, кому посчастливилось выжить.

Никаких правил, никакой назойливой матрицы с ее липкими щупальцами, с каждым годом жизни обволакивающих все сильнее и сильнее и делающих побег почти невозможным. Странное чувство, скажу я вам — легкость и свобода на руинах мира, мчащегося по затухающей инерции старого импульса в неизвестном мне направлении. Только одно я знал точно — никакой карьеры, никакой бесполезной учебы, никакого назойливого социума. Теперь — только джунгли, только выживание и только хардкор. Зато в голове быстро стало ясно. И немного голодно — слишком уж мы все привыкли сутками напролет высасывать из Сети всевозможную информацию, от фотографий с котиками до научных (чаще с приставкой «псевдо») статей. Самое печальное, что почти всегда это делалось бесцельно и впустую. Эх, лучше б я все эти годы оружие изучал, способы выживания, например, а не занимался ерундой.

— Главное, чтобы наши ответку не кинули, по Европе, например.

— Не кинули, — сразу ответил Леха, с типичной железобетонной уверенностью. — Уж поверь, мы бы об этом как-нибудь узнали — земля бы под ногами заплясала похлеще, чем сегодня. А сейчас уже сколько времени минуло? Несколько часов… Нет, не боись.

На этом разговор утих. Несмотря на то, что Леха праводоподобно расставил точки над «и», представив ситуацию в весьма мрачном свете, мне почему-то стало лучше. То, что давно намечалось и к чему все шло, свершилось. Что ж, всплакнем и едем дальше.

Правда, Леха вот почему-то снова вернулся в нервозное состояние. Его словно переполняла энергия, которую некуда было деть. И опять он начал хвататься за автомат, кусать губы и вертеться в кресле, всматриваясь то вправо, то влево. Я на минуту подумал было, что это он из-за Натальи терзается, но вскоре понял, что это не так. Леху грызли какие-то напряженные размышления, не давали ему покоя и заставляли прогонять их в голове снова и снова.

— Ну, чего ты издергался-то весь?

— Что-то нехорошее предчувствие какое-то, — неохотно ответил Леха, не раскрывая сути своих тревог. — Помянешь вот мое слово, зря мы в Гданьск твой перлись.

— Зря — не зря, спасли две жизни.

— Отплатили должок, — хмыкнул Леха. — Но если рыжему с Семеном там не фартанет, то и потеряем две. Только пара этих жизней мне важнее, чем пара тех.

Он кивнул назад, как будто я без этого не понимал, о чем речь. Зато я заметил, что Леха не упустил возможности бросить торопливый взгляд на лицо Натальи. Ну, Дон Жуан, палишься, как прыщавый подросток. Уж лучше бы через зеркало заднего вида подсматривал, так скрытнее.

— Сделанного не воротишь. Или ты знаешь, как менять прошлое? — я немного разозлился — ненавижу, когда заставляют чувствовать себя виноватым. — Если так, то вбей в свою машину времени сразу девятое мая, центральную площадь. Шлепнем гадов, и делов, дальше поедем на огород отдыхать.

— Иди ты. Что там хоть, в твоей шкатулке-то?

— Так, пара вещей.

— Золото? Бриллианты?

— Не-е, — протянул я с ноткой возмущения. — Просто то, что мне дорого. Есть пара семейных фото, крестик от деда, который я не ношу, но храню как свой талисман… И еще пара мелочей, важных мелочей.

— Ну, ты еретик языческий — крестик как талисман использует, — с показной укоризной прокомментировал Леха.

Я невесело усмехнулся, а он задал очередной вопрос, омрачив послевкусие от какой-никакой попытки пошутить.

— Ты серьезно ехал в эту даль только за крестиком и парой фотографий?

— Серьезно. А еще — отвали уже с этой темой, а? Я тебе сколько раз говорил, что никого с собой не тащу, аж тошно от ворчания твоего, как старый репей себя ведешь. Полощешь мозги и мне, и себе.

— Хорош, хорош, — Леха примирительно поднял руки. — Не серчай, все, не буду тебя доставать. Говорю же, просто неспокойно мне, не по себе как-то, вот и цепляюсь. Неуютно, блин.

Ничем подобным я поделиться не мог, и Леха вскоре снова заелозил на своем месте, возвращаясь к сумрачным думам. Я же бросил попытки разговорить его и сосредоточился на дороге — когда Слупск остался далеко позади, на ней стали встречаться плотные и долгие автомобильные скопления вместе с изрядно поеденными трупами. В основном тела лишались мягких тканей, обнажая торчащие кости. Один раз у меня уже даже подкатил к горлу ком, но каким-то неимоверным усилием я загнал его обратно.

Лесные и небесные хищники полакомились на славу, как и вездесущее воронье — выклеванные глаза, похоже, их работа. Один раз мы даже видели лисицу, спешно уносящую с шоссе ноги в спасительную темную прохладу леса. Что, рыжая, думала, что все, не доведется больше слышать шум мотора? Да фиг там плавал.

— Ну, как, Лех, успокоился? — поинтересовался я, снова устав молчать — надоела уже эта дорога, так хотелось остановиться, отдохнуть, пробежаться или пройтись, но нельзя, и все тут. Нужно давить педаль газа, пока нога не отсохнет. Надеюсь, мы все же раньше приедем.

— Как сказать, — вздохнул друг. — Ты, это, звиняй, что опять мучал тебя всякой ерундой. Я тут уже другую думу думаю — вот сейчас приедем мы к Ваньке с Семеном, и что?