Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

- А никого, - ответил восприимчивому, но разочарованному ученику. – У политических заговорщиков не бывает явных лидеров, они трусливо подличают коллегиально. А впрочем, это уже не следовательская епархия: пора уступить инициативу парторганам и точно выполнять их установки – в этом залог успеха процесса. Основные действующие лица спектакля определены, роли розданы, осталось получить от актёров противоречащие друг другу монологи и реплики, но это дело профессионального режиссёра. Никто не захочет большого срока, боли и, тем более, внезапной преждевременной смерти, поэтому все согласно покажут друг на друга и на бенефициантов, которых назовёт им… следователь. И Слободюк, и Васильев непременно укажут на Лемехова.

- Васильев-то, вроде, совсем ни при чём, - осторожно вставил замечание помощник режиссёра.

- Возможно, - легко согласился Вайнштейн, - но он мне не нравится. Не люблю везунчиков, с такими трудно работать. Я оформлял протокол по инциденту с лесной бандой, убеждён, что он наврал, что безоружным справился с ней, такого не может быть. А раз мне так кажется, значит, так оно и есть. Кстати, в следующую ночь берём героя. Ты берёшь, опыта тебе, знаю, не занимать.

Он сладко потянулся, довольный собой, забыв про осечку со Слободюком, и завершил приятную лекцию доморощенным постулатом:

- Периодические политические процессы нужны всем: и народу, и власти. Они являются мощнейшим агитационным мероприятием в пользу сплочения народа под руководством большевистской партии в незатихающей борьбе с внутренними и внешними врагами, показывают, кто мешает нашему продвижению вперёд и с кем и с чем связаны временные трудности, характеризуют недрёманное карающее око Органов безопасности. Ради этого стоит пожертвовать несколькими десятками людей нашего многомиллионного государства. Не оскудеем. Так что, не жалей Васильева. Всё, можешь быть свободен.

- 7 –

Если бы Владимир, торопясь, не забыл после расставанья с комиссаром заглянуть в почтовый ящик, то обнаружил бы там предупреждающий треугольный конверт с чистым листком бумаги, который опустил Марлен, с трудом уговорив себя проснуться до позднего рассвета.

Он так и не придумал, что делать дальше, да и не раздумывал долго, не способный к долгим размышлениям, не умея заглядывать вперёд. Стоит ли вообще делать что-то, не лучше ли пустить на самотёк, надеясь, что Владимир надёжно исчезнет, и его не поймают. Поскольку сидеть и долго зреть Марлену было невмоготу, он решил сходить и поболтать для начала с бывшим крёстным командиром. Тот, хотя и был значительно моложе – почти пацан-школьник, но война и карательная работа быстро состарили и заматерели так, что начинающий следователь чувствовал себя по отношению к нему младшим, во всяком случае, менее опытным.

Василька нашёл на обычном для него месте – в тире. Тот методично, не торопясь и без эмоций, всаживал пулю за пулей из любимого «парабеллума» в круглую мишень. Молодой командир расстрельной спецкоманды не терпел мишеней в виде человеческого силуэта.

- Здравия желаю, товарищ капитан, - бодро поздоровался бывший соратник, мельком взглянув на погоны Кравченко, чтобы не ошибиться, опоздав за стремительным ростом чинов карателя.

Тот вяло кивнул, заставив слегка пошевельнуться белёсо-серые, влажные по виду, жидкие пряди волос, повернул ослиную морду, равнодушно разглядывая того, кто отвлёк от любимого занятия, и, не удостоив ответом, снова устремил маленькие, глубоко посаженные глазки на мишень через прицел. Он не сомневался, что бывший неудачливый и нетерпеливый подчинённый не удержится и сам объяснит, зачем пришёл.

- Наш знакомый-то снайперок, Володька-то, влип в жопу, - развязно, подхихикивая от смущения, порадовался Марлен за друга и, улыбаясь, умолк, выжидая хотя бы малейшей заинтересованности стрелка по мишеням и людям. Глубоко в подсознании, с трудом пробиваясь, рождалась несмелая мыслишка. А вдруг свершится?

- В чью?

- В Вайнштейновскую.

Марлен, путаясь и перескакивая с одного на другое, рассказал о Слободюке и Вайнштейне, о том, что следователь ни за что, ни про что невзлюбил Владимира и без вины, по злобе, прислюнил к кружковцам как соседа и соучастника. А ведь совсем недавно комиссар вручал шофёру орден, и все газеты об этом сообщали. Выходит, что вручал награду врагу?

Казалось бы, бесхитростным простачком был Марлен, однако, себе на уме. Услышав последнее, Василёк прекратил стрельбу и принялся за чистку оружия. Делал он это, как и вообще всё, не по возрасту флегматично, обстоятельно и молчаливо, не обращая внимания на стажёра-ябеду, переминающегося с ноги на ногу в нетерпеливом ожидании хоть какой-нибудь реакции. Только закончив чистку и вложив тщательно протёртое революционное оружие в лакированную деревянную кобуру с малиново-бархатным ложем, младший Кравченко, так и не удостоив взглядом окончательно стушевавшегося Марлена, буркнул:

- Пошли, - и, не ожидая, зашагал из подвала наверх на длинных и худых волочащихся ногах с громадными мужскими ступнями, обутыми в плохо начищенные хромовые сапоги.

Сердце начинающего следователя-интригана обрадованно ёкнуло: затаённая несмелая мысль сработала – они шли к кабинету старшего Кравченко.

- Я занят, - осадил комиссар вошедшего без стука сына, - зайди попозже.

- Я не по личному, - угрюмо упёрся любимый выродок. – Послушай, что он расскажет – тебя близко касается.

Поморщившись, народоохранный генерал с досадой отложил чёрную позолоченную авторучку, выпрямился на широком стуле с высокой резной спинкой, увенчанной синим бархатным подзатыльником как у судей, повернул голову к Марлену.

- Ты – кто? – обратился к дрожащему мелкой нервной дрожью стажёру, проклинающему себя за то, что как паршивый кролик сам лезет в пасть безжалостного питона.

- Лейтенант Колбун, стажёр у следователя Вайнштейна.

- Говори кратко и по делу.

Чтобы говорить кратко и по-деловому, не хватало не только семилетки и опыта, но и характера. Поэтому Марлен ослушался питоньего распоряжения и начал подробно, надеясь, что правда и многословье спасут.

Рассказал, как Вайнштейн арестовал по анонимному доносу Слободюка с дружками, заподозрив в националистических устремлениях и зачатках заговора с целью свержения советской власти и выхода республики из Советского Союза. Они собирались группой и читали белорусские книжки по истории Белоруси и изучали народную мову без русских искажений. Побоявшись, что парни ещё сопляки для заговора, Вайнштейн для серьёзности организации назначил им в идейные руководители Лемехова, бывшего партизанского комиссара и бывшего руководителя ветеранского партизанского общества, соседа Слободюка, к которому тот ходил в баню. За попустительство зарождению и пособничество деятельности вредительской организации по представлению Вайнштейна Лемехова срочно по распоряжению горкома, где комиссар когда-то работал и всем там осточертел своей принципиальностью, исключили из партии, доведя до инфаркта. Сейчас он отлёживается дома.

Начинающий следователь облизал пересохшие губы, нервная дрожь унялась, уступив место азарту: а вдруг удастся настроить генерала против Вайнштейна, и тот останется с горбатым еврейским носом. Главное – не давать своих оценок, а садить фактами, генерал и сам дотумкается, что заговор липовый, московский пришелец – жучок, а Володька с Лемеховым – крайние в этом деле.

И он уверенно продолжал рассказывать, как в постояльцах у Лемехова случайно оказался Васильев – шофёр, которому генерал вручил орден за мужество в уничтожении лесной банды, и центральные газеты сообщили и напечатали снимки. Не приняв этого во внимание – Марлен не удержался, чтобы не подчеркнуть главную генеральскую мозоль, на которую грубо наступил Вайнштейн – следователь и Васильева как соседа Слободюка и квартиранта Лемехова включил в заговорщики, определив роль помощника вождя, хотя и тот, и другой – русские и не могут быть белорусскими националистами.

Марлен чуть приостановился, чтобы отдышаться от краткого делового рассказа и подчеркнуть важную новость о том, что Вайнштейн приказал в эту ночь арестовать Васильева. А они с капитаном Кравченко знают его давно. Он заметил, как глаза комиссара на секунду расширились, словно от внезапной опасности. Марлен возвращался с ним из Берлина и здесь изредка встречался – поосторожничал на всякий случай – и никогда ничего вражеского в нём не замечал. А недавно стажёр предложил Васильеву помогать Органам, и тот согласился, о чём имеется расписка. Он уже сообщал, что у Слободюка изредка собираются дружки для чтения редких белорусских книг, и ничего враждебного эти чтения не представляют. Наблюдениям за книголюбами помешал Воньковский…

- Кто такой? – прервал генерал. – Знакомая фамилия.

- Во время оккупации города верно служил немцам и полиции, - не замедлил пояснить Марлен. По его мнению, Воньковский был тоже проколом Вайнштейна. – После освобождения города его почему-то не арестовали…