ФБР. Правдивая история - Тим Вейнер

«У меня с этим возможны проблемы»[684], — ответил Мюллер. Его записи об этой встрече гласят, что он сказал вице-президенту, что ФБР должно «пересмотреть законность своего продолжающегося участия в этой программе».

10 марта президент Буш приказал Карду и советнику Белого дома Альберто Гонсалесу отправиться в отделение интенсивной терапии больницы Университета Джорджа Вашингтона, расположенного на расстоянии мили к северо-западу от Белого дома, и получить подпись Эшкрофта. Для безопасности палату Эшкрофта охранял наряд сотрудников ФБР. Накануне у него была операция. Он был не в состоянии принимать посетителей и тем более подписывать секретные приказы президента. Президент позвонил в больницу в 18:45 и настоял на разговоре с Эшкрофтом. Трубку взяла его жена.

Президент сказал ей, что вопрос касается национальной безопасности. Она отказалась передать мужу трубку. У агентов ФБР хватило хладнокровия предупредить начальника отдела кадров Эшкрофта, что люди президента находятся в пути. Он позвонил Коуми. Исполняющий обязанности министра юстиции позвонил Мюллеру и попросил его подъехать в больницу и стать свидетелем конфронтации.

Они ринулись в отделение интенсивной терапии. Коуми оказался там первым. Он вошел в затемненную палату и увидел, что Эшкрофт слабеет: «Я немедленно начал с ним говорить… и попытался понять, может ли он сосредоточиться на том, что происходит. Мне не было ясно, может ли он это сделать. Казалось, что он в очень тяжелом состоянии». Коуми вышел в коридор и снова позвонил Мюллеру. Директор сказал, что будет через несколько минут. Он хотел поговорить со своими сотрудниками. Он приказал им позаботиться о том, чтобы люди президента не вышвырнули исполняющего обязанности министра юстиции из больничной палаты.

Агенты ФБР записали, что Кард и Гонсалес вошли в 19:35. Гонсалес встал в изголовье кровати с желтоватым конвертом в руках, в котором лежала санкция, подписанная президентом США. Он сказал Эшкрофту, что ему нужна его подпись.

Эшкрофт поднял голову с подушки и отказался. «В очень крепких выражениях» он сказал, что программа незаконна; его аргументация была «сильной как по сути, так и с фактической стороны, что поразило меня», сказал Коуми. Потом Эшкрофт снова опустился на подушку и сказал: «Но это не имеет значения, потому что я не министр юстиции. Вот министр юстиции», и он указал на Коуми.

Мюллер на выходе встретился с эмиссарами президента, шедшими с пустыми руками. Они были готовы скрестить шпаги.

Президент один подписал разрешение в Белом доме утром 11 марта. В нем недвусмысленно утверждалось, что его полномочия как главнокомандующего перекрывают все другие законы страны. В полдень Мюллер встретился с главой администрации Белого дома Кардом. Его заметки гласят, что он сказал Карду: «Белый дом пытается обойти закон».

В половине второго ночи 12 марта Мюллер от руки написал черновик письма с просьбой об отставке. «В отсутствие разъяснения законности программы от министра юстиции, — написал он, — я вынужден вывести ФБР из участия в этой программе. Более того, в случае, если президент распорядится, чтобы ФБР продолжило участвовать в этой программе, при отсутствии дальнейших инструкций от министра юстиции, я буду вынужден уйти с поста директора ФБР».

Через семь часов Мюллер пошел на утреннее совещание с президентом в Белом доме. В области борьбы с терроризмом выдалась богатая на события ночь. В Мадриде исламисты, вдохновленные идеями «Аль-Каиды», взорвали десять бомб в четырех пригородных поездах. Погиб 191 человек, было ранено 1800; это был самый страшный теракт в Европе со времен взрыва рейса 103 «Пан-Америкэн» над Локерби в 1988 году. ФБР искало связь этого теракта с Соединенными Штатами.

После встречи президент остался один с Мюллером в Овальном кабинете. Теперь Буш понимал, что директор ФБР, министр юстиции и его заместитель взбунтовались. С глазу на глаз Мюллер сказал Бушу, что он выйдет в отставку, если ФБР получит приказ продолжать обыски у американцев без ордеров министерства юстиции. Мюллер сказал, что у него есть «независимое обязательство перед ФБР и министерством юстиции обеспечивать законность предпринимаемых нами действий», как говорится в его недавно рассекреченных записях об этой встрече. «Один только приказ президента не мог этого сделать».

Оба мужчины при вступлении в должность давали клятву честно исполнять законы Соединенных Штатов. Только один из них по-прежнему выполнял свою клятву.

Президент сослался на незнание закона и фактов. Он сказал, что не знал, что существуют юридические проблемы с программой «Звездный ветер», что Эшкрофт находится в больнице и что Мюллер и Коуми выступают с разоблачениями. Он почти наверняка и преднамеренно вводил директора в заблуждение.

Без сомнения, он видел близкую политическую катастрофу. «Я должен был принять серьезное решение и сделать это быстро, — написал Буш в своих воспоминаниях. — Я думал о «резне в субботний вечер» в октябре 1973 года», — когда Никсон проигнорировал министерство юстиции в вопросе о выдаче его тайных записей разговоров, вынудил министра юстиции и его заместителя уйти в отставку и разрушил ауру президентской власти. «Я не хотел повторять критическую ситуацию. Я не испытал бы большого удовлетворения от знания того, что я прав в вопросе юридических норм, в то время как моя администрация оказалась несостоятельной, а наши ключевые программы в войне с террором оказались выставленными напоказ в средствах массовой информации».

Буш пообещал поставить программы на юридическую основу. Этого не произошло за одну ночь. На это ушли годы. Но, основываясь на обещании президента, Мюллер и его союзники отозвали свои угрозы ухода в отставку. Буш хранил секрет 24 месяца. Человек, который первым выступил с разоблачениями несанкционированной слежки, был юрист министерства юстиции по имени Томас Тамм; его отец и дядя были в штаб-квартире ФБР ближайшими помощниками Дж. Эдгара Гувера. К тому времени, когда первые факты появились в «Нью-Йорк таймс», и Эшкрофт, и Коуми ушли из администрации Буша.

Противостояние Мюллера президенту оставалось втайне гораздо дольше. Но Коуми рассказал избранной аудитории в Агентстве национальной безопасности, что Мюллер услышал от Буша и Чини в Белом доме: «Если мы этого не сделаем, погибнут люди»[685]. Вы все можете подставить вместо «этого» что-то свое: «Если мы не получим такую-то информацию», или «если мы не используем этот метод», или «если мы не расширим эти полномочия». Чрезвычайно трудно быть прокурором, стоящим перед товарным поездом, которому нужно это… Нужно гораздо большее, чем острый юридический ум, чтобы сказать «нет», когда это имеет наибольшее значение. На это нужны сила духа, способность видеть будущее, умение оценить ущерб, который последует из неоправданного «да». На это нужно понимание того, что в конечном счете в этой стране единственно возможной является разведка, регулируемая законом.

Месяц спустя, 14 апреля 2004 года, Мюллер дал публичные показания в Комиссии по расследованию терактов 11 сентября и не проронил ни слова о том, что случилось в Белом доме. Никогда.

Комиссия и конгресс приняли уверения директора ФБР в том, что Бюро может охранять и свободу, и безопасность. Но они запросили у Мюллера большего. Они хотели знать, что ФБР полностью использует полномочия, которые конгресс передал ему согласно Закону о патриотизме от 2001 года.

Оно использовало их, но не всегда хорошо. 6 мая 2004 года ФБР арестовало прокурора штата Орегон Брэндона Мейфилда в связи со взрывами в Мадриде. Он был американским гражданином, принявшим ислам. В течение семи недель ФБР применяло все имевшиеся у него инструменты, включая прослушивание телефонных разговоров и слежку, против Мейфилда. Дело основывалось на том, что в ФБР неправильно идентифицировали отпечаток пальца, снятый с пластиковой сумки в Мадриде. Испанская полиция сообщила атташе ФБР по юридическим вопросам в Мадриде о том, что Мейфилд — не тот человек, который им нужен. Тем не менее он был арестован после этого предупреждения. За арестом последовали две недели жесткого содержания под стражей в одиночной камере, прежде чем он был освобожден. Позднее он добился официального извинения и 2 миллионов долларов компенсации от правительства.

Закон о патриотизме, написанный быстро, в состоянии страха, сильно расширил полномочия «писем национальной безопасности» — тактики, редко применяемой до 11 сентября. Эти письма обязывали банки, кредитные агентства, телефонные компании и интернет-провайдеров передавать данные о своих клиентах ФБР. Они также вынуждали получателей писем хранить молчание — они не могли сказать о них ни единой душе, даже адвокату. Они имели силу и повестки в суд, и «правила кляпа» (приказ судьи участникам процесса не обсуждать дело с лицами, не имеющими к нему прямого отношения; запрет на публикацию материалов, относящихся к делу, и информации о судебном процессе. — Пер.). ФБР рассылало около тысячи таких писем в неделю; более половины объектов были американскими гражданами. Агенты ФБР говорили, что у них есть незаменимые следственные инструменты — хлеб с маслом борцов с терроризмом в Соединенных Штатах. Но эти письма, как и несанкционированное прослушивание телефонных разговоров, также были формой незаконного проникновения в личное пространство. Любой инспектор ФБР мог написать их без ордера судьи или запроса прокурора.